Фантастика 1986 - Страница 26

По Ньютону, Вселенная бесконечна. По новейшим предположениям, она безгранична, но конечна. И криволинейна. Для доказательства этого берут узкую полоску бумаги, склеивают ее концами, но разными сторонами и водят по ней карандашом, и эта полоска, петля Мебиуса, действительно оказывается без конца без края.

И к тому же Вселенная еще расширяется. Бегут, бегут друг от дружки галактики. Да еще со всевозрастающей скоростью. Заснет, скажем, человек, проснется через десять в девятнадцатой степени лет, ан уже совсем темно — все звезды разбежались. Другие утверждают, что, разбежавшись, Вселенная начнет сжиматься, пока не станет меньше булавочной головки. И все тяготение.

И тут тяготение, и там тяготение. А почему возникают сверхновые звезды, вещество которых разлетается? Или квазары, некие гигантские объекты, которые сторонятся галактик, летят от них прочь почти со скоростью света?

А может быть, они сродни моему черному шарику? Стоит его выпустить на волю, как он наберет вторую космическую скорость, гиперболическую, выберется за пределы Солнечной системы и…

Положим, если существует тяготение, то почему не быть отталкиванию? Но ведь это же нарушение закона всемирного тяготения! Есть даже такое понятие — гравитационная постоянная, одинаковая для всей Вселенной. Вся физика на ней стоит. Условились и пляшут от этого постулата как от печки. Что такое постулат? Нечто принимаемое за истину, без всякого доказательства.

Любопытная вещь наука. Выстроено грандиозное здание на условном фундаменте. Эдакое сооружение, висящее между небом и землей. Ни опоры, ни крыши, а стоит. Наблюдений тьма, объяснений их еще больше. Обжили люди это здание, все надстраивают на благо себе и во вред. Выводят новые законы, которые действуют.

Только начала начал нет. Перемени постулаты, найдут новые объяснения наблюдениям, новые теории, а здание устоит, только облик у него будет совершенно другой… Вот уже и Поль Дирак, англичанин, возглавляющий, кажется, ту же кафедру в Кембридже, что и Ньютон когда-то, высказал сомнение в постоянстве гравитации.

Прими наука такое предположение, и надо менять теорию строения Вселенной, не говоря уже о такой «мелочи», как эволюция Земли.

Одни говорят, что старушка Земля сжимается, ссыхается, оттого и выдавливаются складки-горы. По другой гипотезе, Землю распирает, континенты разъезжаются. Все мы не раз видели картинки праконтинентов — Лавразии и Гондваны. Южная Америка на картинке настолько ловко вложена в Африку, что кажется, все так и было.

И может быть, этот самый черный шарик, стремящийся раздвинуть свод пещеры и улететь, поможет ответить на многие вопросы. Об аномалиях, например. Почему над массивными горами сила тяжести меньше, чем над океанами? Почему уменьшается сила тяжести после извержений вулканов и землетрясений в Японии и Мексике?..

Впрочем, теперь над этим будут ломать головы те, для кого физика — дом родной. Если, разумеется, мне удастся выбраться отсюда, что маловероятно.

Но даже я могу представить себе, что дало бы человеку владение такими вот черными шариками. В Космос — пожалуйста! Засунул в корабль — и фьюить!.. А куда прилетишь? Такой шар будет стремиться прочь от любой большой массы, планеты, звезды…

Если только не встретит тело с такими же свойствами. Тогда мое собственное тело станет увлекать меня прочь…

Нет, с Космосом мне не разобраться, а вот на Земле такие шарики жизнь облегчили бы здорово. Экая тяжесть с плеч! Экономия мощности. Облегчение машин…

Как просто, например, превратить мой старенький автомобиль в летающий… На глазах у изумленного гаишника я возношусь в небо и юркаю за ближайшую тучку. Бред какой-то!

А почему бред? Шарик-то можно растолочь как-нибудь, а порошок упрятать в жилет или пояс. И вот я надеваю такое устройство, овладеваю приемами и ухватками прыгуна в высоту, являюсь на какие-нибудь некрупные легкоатлетические соревнования и беру для начала метр тридцать… Все изумлены. Мне находят честолюбивого тренера. Я бью рекорд страны. И вот на всемирных играх я добиваюсь феноменального результата — перелетаю планку, установленную на высоте один метр сорок пять сантиметров. А потом раз в полгода прибавляю рекорд на два-три сантиметра. Журналистская братия гордится своим коллегою, называет «спортсменом века». Врачи удивляются, как при моем телосложении можно добиваться таких успехов. Я летаю с континента на континент, прыгаю и пишу заодно книги-репортажи, которые стремятся заполучить все издательства мира…

Фу! Какое жульничество пришло мне в голову!

Шарик-то вот он! И вверх стремится по-настоящему, тело мое облегчает. Для какого же полезного дела его приспособить?

Отделив шарик от свода и прижав руку покрепче к бедру, я вышел из пещеры. Огненный ручей уже превратился в целую реку, отделявшую меня от кручи, с которой я слетел.

Натянув свою спортивную кепку свободной рукой поглубже на голову, я так и замер.

Жар стоял несусветный. С ушей, казалось, слезала кожа.

Надо бежать отсюда, прыгать через огненную реку, шевелящуюся, с треском ломающую корку, которая возникала кое-где на поверхности лавы.

Сколько же тут метров? Пять? Шесть? Семь?.. Пот заливал глаза. И вдруг меня охватило сомнение. Шарик. Какой, к черту, шарик! Уж не привиделся ли он мне? Багровая же полоса огня была реальностью.

Но шарик уже привычно давил мне в ладонь, и антитяжесть его заставляла напрягаться все мышцы опущенной руки.

Решение пришло мгновенно. Я осторожно, с усилием, придерживая стремившийся вверх шарик обеими, наложенными друг на дружку, руками, поднял их вверх. Теперь я висел как на канате.

Разбежавшись, я оттолкнулся и полетел прочь от огня. Полет в моем сознании был похож на замедленную съемку.

Огонь уже позади. Я пролетел еще несколько метров и стал карабкаться по крутому сыпучему откосу, которого никогда не одолел бы без черного шарика.

И вот уже край, уже голова моя над краем. И я вижу на плато палатку, какой-то треножник и моих дорогих, деловито-возбужденных вулканологов. Первым меня заметил тот, с шишковатым носом. Свирепо поводя им, он зарычал:

— Безобразие! Это опять вы. И без каски…

— Да стойте же, смотрите, что я нашел! — кричал я, чуть не плача от радости. Двойной кулак мой пошел вниз, словно я подтягивался на своем канате. «Все-таки шестьдесят килограммов», машинально отметил я про себя и вывернул кисти, как бы собираясь преподнести на ладонях этим вулканологам свой драгоценный подарок.

Шарик легко разомкнул мои усталые пальцы и в то же мгновение исчез.

— Смотрите! — еще успел выкрикнуть я и тупо уставился на свои пустые, сложенные горстью ладони.

— Что там у вас? — спросил шишковатый нос.

— Ничего, — ответил я. И это была правда, только правда, ничего, кроме правды. Но кому нужна моя настоящая правда, неподтвержденная черным шариком, кому нужен мой рассказ?!

Я никому и не рассказывал о случае на вулкане, чтобы сохранить остатки своей репутации.

Через несколько дней я положил на стол редактору несколько страниц отчета Института вулканологии, местами старательно переведенного с научного языка на русский.

— Хорошо изваял, старик! Умелец! Сегодня же в номер, — одобрительно сказал редактор.

И он вычеркнул эпитет. Но, клянусь, это был не мой эпитет. Это был вулканологический эпитет.

Пустая маленькая аудитория с вытертой белесой доской.

На доске торопливой рукой было нацарапано: Хⁿ+Yⁿ=Zⁿ, где X, У, Z — целые числа больше 0, a n — целое число больше 2.

«Никогда, — объяснил он сам себе, — эти традиционные, школьно известные «неизвестные» — икс и игрек — в сумме — и зет, возведенные в энную степень, не сравняются, если они больше нуля, а эн — больше двух».

И уже в самом низу доски было написано решительно словами и для пущей убедительности подчеркнуто жирной чертой, будто возвещано толстым, не терпящим возражений басом: «Доказать нельзя!» Неравенство было совсем простое, и ему показалось совсем глупым, что для элементарного школьного уравнения понадобилось такое громкое, категорическое утверждение-отрицание; может быть, одна надпись наслоилась на другую, просто первую стерли до этих серьезных слов «доказать нельзя» и сверху написали пустячное уравнение.