Фантастика 1982 - Страница 81

Кто-то положил руку ему на плечо. Рядом стоял Харикава.

– Я готов! - сказал он. - Будем биться!

Оиси скользнул взглядом по стоптанным соломенным варадзи [Варадзи - обувь для дальних путешествий.] на ногах старого самурая, по одежде с прилипшим к ней снежным крошевом, по иззубренному в поединках с разбойниками мечу в костлявых пальцах, по усталому, решительному лицу его, и выше: по небу, где высоко над их головами рождался новый день. Потом он спросил:

– Скажите, сэнсэй, как звали вашу дочь?

СЕРГЕЙ СМИРНОВ ЛЕСНИК

Нельзя идти в лес в плохом настроении.

Эту истину Троишин усвоил давно, лет пятнадцать назад, когда еще был “профессиональным горожанином”.

Лес - сложнейшая система биополей - чутко следит за каждым шагом пришельца. Если тот в бодром расположении духа, все в порядке: пришел друг, с миром, добротой, сочувствием. И лес встретит его как своего. Конечно, он не сделает гостя счастливым на всю жизнь: зато еще долго после прогулки тот не станет злиться и волноваться по всяким досадным пустякам, как случилось бы, не пойди он по грибы или просто подышать свежим воздухом. Но если гостить в плохом настроении - лесу будет больно. Он отпрянет поначалу, но затем, чтобы защититься, начнет осторожно обхаживать человека, вытянет из него, как промокашка чернильное пятно, все недовольство и неприветливость, наверняка успокоит - но сам поплатится: где-то не прорастет желудь, не выведется птенец в гнезде, засохнет веткаБыстрые шаги пронеслись вверх по крыльцу. Кто-то решительно толкнулся в дверь, на миг замер, соскочил вниз… И вот, обежав террасу, торопливо, взволнованно застучал по стеклу ладонью.

– Геннадий Андреевич! Проснитесь, пожалуйста!

Троишин отбросил одеяло, босиком подскочил к занавескам.

Утренний избяной холод сразу разбудил его и встревожил еще сильнее, чем перепуганный голос за окном.

– Что такое?

На Варе лица не было.

– Геннадий Андреевич! Скорее поедемте! - Варя дышала с надрывом - видно, бегом прибежала за лесником. - Такая беда! Они всех убили… Скорее, пожалуйста…

Холод от половиц вдруг разом поднялся по ногам и колко прокатился по спине, как порыв зимнего сквозняка.

Троишин кинулся одеваться - с трудом щелкнул поржавевшими застежками старых подтяжек, без портянок натянул сапоги, набросил на голое тело ватник.

За стеной слышались громкие всхлипывания - Варя, дожидаясь его, плакала.

…После трехдневного обложного дождя, притихшего за ночь, в воздухе клубилась сыпкая морось. Дорогу развезло, грязь блестела гладкими водянистыми комками, в колеях стояла мутная вода.

Машину мотало по сторонам, и удерживали ее на дороге только глубоко разбитые колеи - березовые стволы у обочин при каждом рывке колес обдавало жидкой слякотью.

Троишин вспомнил про время - глянул на часы: почти семь утра, а показалось, что дело к вечеру и уже целый день прожит в тягостном ожидании беды.

Варя от резкой качки немного успокоилась, только держала пальцы у губ и покусывала краешек платка. Троишин ни о чем не говорил, не спрашивал ее, чтобы не расстроить девушку до плача. Однако на подъезде к лосиной ферме Варя вновь стала всхлипывать, закрыла лицо руками, и плечи ее затряслись.

Уже издали от фермы веяло, как от зачумленного жилища, - потемневшие от сырости деревянные строения и ограды стояли в зыбкой, удушливой дымке.

Выскочив с затопленной дороги, “газик” остановился у ворот.

Придерживаясь за дверцу, чтобы не поскользнуться при выходе, Троишин ступил на землю. Первое, что бросилось ему в глаза, - свежие, вызывающе угловатые следы покрышек тяжелого грузовика; они вели по прямой от ворот через смятый кустарник по просеке, к болоту. А сразу за воротами, у бревенчатой ограды, на земле лежали два мертвых лося, оба с пробитыми шеями. Головы животных окружали темно-бурые пятна, здесь трава и обрывки сена слепились в грязные пучки.

Огромные туши казались странно плоскими, усохшими, словно частью погрузились во влажную мягкую землю. Троишину стало мерзко, он отвел взгляд.

– Двух старых бросили… А остальных увезли… Чуть меня не застрелили… Заперли в избе и сказали: если высунусь, убьют… А потом я через окно вылезла - и к вам… Еле добежала… Господи, они же к людям привыкли… Морды тянули, думали, угостят… А эти в упор били… Геннадий Андреевич, слышите?

Варя еле мoгла стоять - прильнула к Троишину, едва не повисла на ватнике, ее трясло крупной дрожью.

– Варя, Варя… - Троишин обнял девушку за голову. - Я понимаю, Варя.

И вдруг сам себе стал омерзителен - тряпка, муха, сонная.

– Варя! - крикнул он так, что по горлу резануло. - Ты вызвала милицию? Рация, Варя! Где?

Девушка сразу притихла, подняла испуганное лицо - щеки влажные, веки опухли.

– Они ее разбили, - проговорила тихо.

– Идиот, - со стоном обругал себя Троишин. - Какая у них машина?…

– Большая… Самосвал, кажется… Ой, Геннадий Андреевич! Их же трое. С ружьями. - Глаза Вари осветились новой тревогой, за него.

– Номер запомнила?

– Что вы, Геннадий Андреевич… Какой там номер…

“Газик” выскочил на край болота и замер.

Здесь они повернули направо, к развилке… Можно бы сразу ио просеке, но побоялись. И сделали ошибку. Крутануть крюк вокруг боэгота, чтобы выйти на шоссе, - часа три. На тяжелом грузовике, да еше с грузом. - и побольше того. Значит, можно догнать еще в лесу… Лес - это единственная надежда. Выручай, лес.

Через полчаса “газик” пристроился как хвост к тяжелому КрАЗу - тот грузно катил по дороге, разделявшей участки двух лесничеств, и поднимал в воздух фонтаны грязи, так что следом за ним путь оставался отчасти укатанным и незатопленным.

Троишин быстро заметил - КрАЗ прибавил ходу, даже стал задевать краями бортов стволы деревьев, срывая кору и ветви. Перед Троишиным на дорогу сыпались листья и древесные обломки. Троишин держался позади метрах в сорока, чтобы не забрызгали ему грязью ветровое стекло и чтобы не оказаться застигнутым врасплох, если КрАЗ неожиданно тормознет.

Погоня развивалась медлительно. Минут двадцать колесили по лесу, потом выехали на шоссе.

Троишин вновь разозлился на себя: теперь за то, что, по сути, ничего не сможет с браконьерами сделать. У них и КрАЗ и ружья. Варя была права… Ну догонит, а дальше что? Что придумать? А потом лес кончится и тогда - все. Конец.

За этими мыслями Троишин едва не прозевал опасность: КрАЗ слегка сбавил ход, на правую подножку осторожно вылез один из браконьеров, с густыми пшеничными усами, и, ухватившись за угол борта, с левой руки прицелился в Троишина из карабина.

– А, скотина!

Троишин спрятался за КрАЗом.

Лес кончался. Скоро начнется поле. Ничего худшего вообразить нельзя. Еще пять-шесть километров - и конец. Удерут мерзавцы…

Какие там пять! Шоссе поднималось на холм, перевалить его - и лес скроется позади, за пригорком… Глупая смерть…

Ничего не смог…

Троишин стиснул руль, так что пальцы побелели. Страшная злоств- закипела в душе. Он приноровился к вилянию КрАЗа, подстроился к нему - и вдруг резко сорвался с ритма, выскочил сбоку от грузовика и нырнул передом “газика” прямо под кузов.

Грузная туша КрАЗа начала сминать крыло и бампер, выдавила передние колеса, по ветровому стеклу рассыпалась паутина трещин. Грузовик стало разворачивать боком, потянуло в кювет, он как-то натужно застонал, затрясся кузовом… Загремела по земле решетка радиатора… КрАЗ все наезжал на “газик” - и ни.как не мог наехать, заламывал ему капот, тащил за собой под откос.

Последнее, что видел Троишин, - как странно медленно переворачивался КрАЗ кверху брюхом, отчаянно вертя толстыми грязными колесами, а из кузова вываливались, судорожно дергая ногами, большие лосиные туши.

– Ну как там дела? - Участковый напряженно всматривался в глаза хирургу, пытаясь угадать правду еще до ответа.