Фантастика 1977 - Страница 87

– Шпигун нимецький, - буркнул Бондаренко, - бильш нихто!

– Мне трудно объяснить мое появление здесь, - твердо сказал Герман, - но поверьте, что я никакой не шпион, а советский гражданин, выполнял… одно секретное задание большой важности. И не в разведшколе я учился, а кончил МИФИ.

– Что еще за фи-фи? - не понял лейтенант.

– Не фи-фи, а МИФИ, Московский инженерно-физический институт… - И тут Герман осекся. Он чуть было не назвал по привычке свой факультет, забыв, что для этих людей слова, с которыми он знаком с детства, покажутся чуть ли не тарабарщиной.

– Что же замолчали? - усмехнулся лейтенант. - Не знаете, какие дальше небылицы плести?

– Нет, лейтенант, - спокойно ответил Герман. Он уже знал, как себя надо вести в создавшихся условиях. - Дело в том, что мне не только здесь у вас, но и в штабе вашей части много говорить нельзя. Мне нужно срочно добраться до Москвы. Кстати, какое сегодня число?

– Шестнадцатое октября, - недоуменно ответил лейтенант.

– Тысяча девятьсот сорок первого года? - уточнил Герман и по реакции своих визави понял, что не ошибся. - Слушайте, лейтенант, развяжите меня, в конце концов! Не бойтесь, я не убегу, да и с кулаками товарища Бондаренко успел познакомиться.

– Развяжи его, Бондаренко, живой все равно не удерет.

Бондаренко нехотя разрезал финкой веревку сначала на ногах Германа, потом на руках, отошел и демонстративно клацнул затвором пулемета.

– Красноармеец Бондаренко, - сказал лейтенант, - вызовите мне политрука Михайлова. Ну, что стоите? Выполняйте приказание!

– Виноват, товарищ лейтенант, тильки.,.

– Ничего, - успокоил лейтенант бойца, - в случае чего… - и выразительно припечатал к столешнице отобранный у Германа немецкий пистолет.

Бондаренко неодобрительно мотнул головой и вышел за дверь. Лейтенант и Герман остались вдвоем. Лейтенант молчал, пристально разглядывал Германа, неслышно барабаня пальцами по пистолету.

Герман разминал затекшие от веревок запястья. Конечно, выглядеть в глазах этого лейтенанта немецким лазутчиком было обидно. Но обидой можно было бы пренебречь. Только сейчас Герман осознал до конца всю опасность своего положения - в немецком комбинезоне, без документов, с подозри тельной фамилией…

– Скажите, лейтенант, - задал вопрос Герман, - скоро ли, по-вашему, кончится война?

– Ваши генералы рассчитывали закончить ее до зимы, - ответил лейтенант, - а вон уж снег пошел, а мы еще не побеждены.

– Только воевать еще придется долго, - заметил Герман, - года три с лишним… наверное. Трудно воевать, большой кровью.

– А ты меня, фриц, не пугай, - зло сказал лейтенант, - я пуганый. Пока от Могилева до Москвы отступал, всякого насмотрелся. Били вы нас крепко, били, да не разбили. Наш-то самосад позлее вашего табачка. Понял, соловей залетный?

“Да, попробуй скажи ему, что придется до Волги отступать, - убьет ведь!” - подумал Герман и вслух сказал: - Напрасно вы так, лейтенант. Как же я могу вам что-нибудь доказать, если не имею права ничего рассказывать? Да вы бы все равно ни единому моему слову не поверили.

– Может, ты и в самом деле не немец, - пробормотал лейтенант, - но и на нашего не очень-то похож. И верить тебе я совсем не обязан.

– Мне бы до Москвы добраться поскорее. До Генштаба или до Академии наук. Там бы выяснили, кто я, на кого похож и можно ли мне верить, - проворчал раздосадованно Герман.

– Ишь, - усмехнулся лейтенант, - куда ему понадобилось!

“Академия наук… да ее, наверное, давно уж за Урал вывезли. Немцам до Москвы - час езды по Минскому шоссе. А здесь, в этой избушке, всякие разговоры и дискуссии вести бесполезно. Даже опасно. Говорить о том, что я знаю, надо в Генеральном штабе. Да, только там. А что касается Эксперимента, погибшей капсулы - этому могут не поверить и в Академии наук. Что -же говорить, чтобы поверили?” А лейтенант продолжал разглядывать пленного.

– Знаете, Майстер, - сказал он после затянувшейся надолго паузы, вновь переходя на “вы”, - пожалуй, вы и в самом деле не немец. Страха в вашем поведении нет, вот что. Волнуетесь вы сильно, а не боитесь. Видал я пленных, и ни один так, как вы, не держался. Но кто вы - понять не могу.

– Эх, лейтенант, лейтенант, - усмехнулся Герман, - столько со мной произошло сегодня, что с ума можно было бы сойти. Вот теперь и пытаюсь доказать, что не верблюд… У вас бинта не найдется - руку перевязать? Обожгло мне руку.

Лейтенант перебросил ему хрустящий пакетик. Герман надорвал его ниткой и стал неловко заматывать бинтом левую кисть.

– Интересные у вас часы, - заметил лейтенант. - Швейцарские?

– Нет, представьте, наши, - механически ответил Герман, но тут же, спохватившись, добавил: - Опытная партия, - а про себя подумал с тоской: “Сколько же еще так врать придется?” - И браслетка с секретом, - продолжал лейтенант, никак ее расстегнуть не могли, когда вас обыскивали.

Часы были обычные, серийные, только в экспортном варианте. А вот браслет был японский, и застежка открывалась действительно непросто.

– Как вас зовут, лейтенант? - спросил Герман, желая повернуть разговор в более безопасное русло.

– Георгий, - помедлив, ответил тот, - Георгий Круглов. - И поскреб подбородок, покрытый редкой юношеской щетинкой.

– Вот что, Георгий, - сказал Герман, - у вас пожевать ничего не найдется?

– Бондаренко! - позвал лейтенант, не двигаясь с места.

– Я! - просунулась в дверь голова в каске.

– Михайлова вызвал? - спросил лейтенант.

– Казалы, зараз повернется. Та все равно, з цим гадом,он кивнул на Германа, - в особом отделе…

– Много говоришь, Бондаренко, - перебил его лейтенант. - Узнай-ка у повара, не осталось ли пшенки от завтрака.

Минут через десять Герман ковырял ложкой в котелке остывшую пшенную кашу с редкими волоконцами мяса.

Голод ему заглушить удалось. Но чувство тревоги не покидало его. Лейтенант не верил ему, и одно это обстоятельство могло поставить под удар все намерения и замыслы Германа.

– Спасибо, Георгий, - сказал Герман, очистив котелок.

– Бондаренко, - не ответив Герману, распорядился лейтенант, - отведи его в чулан и запри.

– Пийшлы, - подтолкнул Германа стволом Бондаренко.

В чулане Герман обнаружил кучу старых мешков. Жестковато, пыльно, но ему было не до удобств. Он улегся на мешки и как провалился в сон: сказалась усталость.

Вскоре его разбудили. Невысокий чернявый боец тряс за плечо: - Вставай, слушай, ехать пора!

– В особый отдел? - усмехнулся Герман.

– Вах, откуда знаешь? - удивился конвоир, видимо грузин.

– Нетрудно догадаться. Ну, давай веди меня, генацвале.

Грузин деловито уставил карабин в спину Герману, и они вышли на улицу.

Недалеко от дома стояла телега, в которую была впряжена смирная вороная лошадка. Возле телеги топтался Бондаренко и покуривал в кулак. С крылечка избы спускался, тяжело опираясь на перила, лейтенант Круглов. Левая нога его была без сапога, и через разрезанные от колена до низу брюки виднелась толстая повязка на всю голень.

“Так вот почему он сидел неподвижно: ранен”.

Следом за Кругловым из избы вышел незнакомый Герману командир с красными звездами на обоих рукавах - очевидно, тот самый политрук Михайлов, за которым посылался Бондаренко.

Михайлов хмуро оглядел Германа и спросил: - Почему руки у пленного не связаны?

– Протестую! - резко сказал Герман. - В плен немцев берут, а я советский гражданин. И пленным себя не считаю!

– Погоди, Михайлыч, - вмешался Круглов, - тут дело сложное. Может, он и в самом деле наш. А если что - живой от нас не уйдет.

– От тебя особенно, - криво усмехнулся Михайлов. - Смотри, на твою ответственность. А чей он там- наш или не наш, - разберутся!

Круглов о чем-то вполголоса поговорил с Михайловым, потом с его помощью влез в телегу и уселся спиной к грузину, уже сидевшему на передке с вожжами в руках. Лицом к лейтенанту посадили Германа. Сзади устроился Бондаренко с пулеметом.