Фантастика 1977 - Страница 82

Я посмотрел вокруг себя другими глазами. Цветы перестали быть для меня какими-то неодушевленными предметами, частью корабельной мебели. Передо мной была толпа добрых и отзывчивых друзей, которые тихо и искренне заботились обо мне, которые, в сущности, были еще более беспомощны, чем я, в чуждой для них обстановке и поэтому доверяли мне, верили, что и я не оставлю их в беде, а уж они будут стараться вовсю.

Я проникся к ним глубочайшим уважением, и это было не просто уважение-я благоговел перед ними. Я наделил каждый цветок душою, выдумал, смотря по внешнему виду, характер и даже, самому теперь смешно, биографию. Так я перестал чувствовать свое одиночество: со мной было много друзей. Друзей и знакомых. Да-да, некоторые из цветов стали для меня хорошими друзьями, некоторые - просто знакомыми. Почему? Ну, например, когда становилось как-то тоскливо на душе и мне начинало казаться, что помощи ждать бессмысленно, что на Земле меня уже похоронили, я подходил к желтым тюльпанам. Их цветы -как насмешка над всеми трудностями, над всеми нелепостями судьбы. Чинное спокойствие агав подбадривало меня, а маленькие хрупкие фиалки смотрели на меня широко раскрытыми синими глазками, удивлялись и сокрушались: “Мы такие маленькие - и ничего не боимся, а этот, такой большой и сильный, дрожит от страха”. Смешно? Возможно. С точки зрения человека, живущего на Земле и гуляющего со своим песиком гденибудь в городском парке.

Я тоже старался что-то сделать для них. Собрал все цветы, поврежденные в результате моих падений, и занялся, что называется, их лечением: пересаживал, подрезал и был ужасно расстроен, когда несколько цветов все же не удалось спасти. Но это уже не по моей вине: эти цветы росли в ящике, который перед отлетом с базы плохо закрепили на полу оранжереи, и во время аварии он кувыркался в воздухе вместе со мной.

Освещение я не выключал вовсе. Вообще мне здорово повезло и в том, что не вышла из строя энергосистема корабля, иначе я бы превратился в ледышку. Уцелели и холодильные резервуары с твердой углекислотой для подкормки растений.

В общем, жил - не тужил, только вот обеды всегда доставляли мне волнения, ведь питался я тоже только растительностью. Такой психологический настрой: а вдруг вот этот листик, который я сейчас съем, не даст равно столько кислорода, сколько нужно, чтобы прожить всего одну минуту до спасения. Я уж старался питаться лишь морковкой, редиской, огурцами: капусту вообще не ел, хотя ее было больше всего, но ведь у нее такие огромные листья…

В последние дни стало все-таки не хватать воды для цветов, и я подключил к системе автополива резервуар с питьевой водой, так что до самого конца мне пришлось страдать от жажды.

За два дня до спасения я открыл последний аварийный баллон с кислородом и после этого окончательно положился на свои цветы: от них теперь уже полностью зависела моя судьба.

Спасение пришло неожиданно. Я спал, когда подошел спасательный космолет. Целый час обследовали развороченные отсеки и наконец обнаружили закрытую и неповрежденную оранжерею. С космолета выдвинули тамбур, приварили его к стене оранжереи с внешней стороны и вырезали в борту дыру.

Спасатели вошли внутрь, увидели меня лежащим на полу, решили, что дело плохо, и стали меня осторожно переворачивать на спину. Я вскочил, спросонок не разобрался, что к чeму, чуть отбиваться не стал, потом разглядел смеющиеся лица… Когда стал влезать в тамбур, опомнился, рванулся назад, выкопал первую попавшуюся фиалку, мою фиалку, и вернулся обратно.

Спасатели только плечами пожимали. Я видел, как отделяли выдвижной тамбур от оранжереи. На экране мелькнуло светлое пятно вырезанной в борту дыры: там, внутри, продолжали еще гореть лампы дневного света. Это как прощальный жест друга, с которым я расставался навсегда. В тот момент в оранжерее уже царили пустота и адский холод, которые, наверное, быстро расправились с зелеными друзьями. У меня сжалось сердце, и, постояв еще с минуту перед экраном, я ушел из рубки управления. На Ганимеде меня осмотрели врачи, покачали головами и отправили на Землю.

Вот и вся история.

Алексей замолчал.

– Да, - вдруг спохватился он, - та фиалка, которую я успел забрать с собой, она сегодня со мной… Вот она.

Он расстегнул “молнию” на своей дорожной сумке и осторожно достал цветочный горшочек, накрытый пластиковым колпаком.

…Когда мы возвращались на шоссе, я заметил, что иду след в след за Алексеем. Я вроде бы усмехнулся про себя и почему-то постарался думать о чем-то другом, но тем не менее продолжал идти так же.

Машина пришла за нами точно в указанное время. Закрывая за собой дверцу, я взглянул на луг и на миг замер, ужаснувшись: откуда это там такой огромный участок поваленной и жестоко смятой травы? Вот ведь, весь луг испортили! Тут до меня дошло: это же я сам… Я как-то опасливо оглянулся.

“Как убийца”, - подумалось вдруг. Алексей с тоской глядел туда же. Я захлопнул дверцу и почувствовал, что мне стыдно до корней волос. Не знаю, перед кем больше: перед Алексеем или… перед лугом. Кажется, я что-то начинал понимать. Ведь Земля тоже космический корабль. Только очень большой.

МАРИЯ МАМОНОВА ВОЗВРАЩЕНИЕ

Мать спросила, глядя в окно: - У вас есть хоть какая-нибудь надежда?…

– Мне трудно сейчас сказать… - пробормотал Руков. - Даже и в наш век очень трудно сказать сразу…

– Простите, - произнесла Лида. - Но вы, конечно, встречали его товарищей… Вы, должно быть, заметили, что Славе намного хуже. - Она посмотрела на Рукова долго и грустно. - Нам нужно знать правду. Все космонавты этой экспедиции больны. Потеря памяти и транс. Никто не понимает, что с ними. Мы расскажем все, что видели и слышали сами… Спасите их!

Зеленеющие ветви стучали в окно и пели песню жизни.

– Я помогу вам… попробую помочь… - неожиданно громко сказал Руков. - Видите ли, я не совсем врач, вернее… совсем не врач. Я… - он помедлил, - ученый… Мы создали установки, принимающие на свои экраны биотоки человеческого мозга. Причем биотоки, идущие из подсознания, из самой тайны.

Он почувствовал себя, как в институте во время экзаменов, когда скованность вдруг исчезала, словно выпрыгивая в окно, едва произносил он первые две-три фразы. Теперь он полностью был тем, кем был.

– Огромное значение это имеет для медицины: пораженного потерей памяти больного можно облучить - и мы узнаем, когда он заболел! Исходя из этого, можно лечить! Можно вылечить! Но… надо знать, в какую минуту или хотя бы в течение какого часа он почувствовал себя нездоровым. Экранизируя подсознательные мысли, которые запечатляют все независимо от болезни, получают целый набор образов и выявляют симптомы заболевания. Ставят диагноз и передают дело машинам. Компьютеры сообщают нужные средства врачам, они начинают систематический курс лечения… И все.

– Но Слава не знает, когда он почувствовал себя плохо! - почти закричала мать.

– Не волнуйтесь, Анна Ивановна! - воскликнула Лида. - Прошу вас…

– Понимаете, когда он был поражен, мы можем определить, спроецировав его болевые ощущения на установку. Но длительное пребывание под лучами усугубит его состояние. Потому я и надеялся узнать у вас о его самочувствии на Земле. Ничего не заметили - уже хуже, значит, глубже корни болезни. Зато искать будем в конкретном слое подсознания! Конечно, риск, но, если удастся…

– А если нет?… - спросила мать. - Вы представляете, что будет, если нет? У него самая тяжелая форма, почему же он, а не одиннадцать, даже двенадцать его товарищей?…

– Одиннадцать. Мианов не болен. Он не спускался на Тривиану, бессменный пилот. С вашего сына нужно начинать, как с возможного разносчика вируса или что там, мы не знаем.

Они помолчали. Ветер насвистывал победный марш. Ближе придвигались тени, стирая грани предметов.

– Сначала все было в порядке, - начала мать. - Их встретили на космодроме, выглядели они утомленно, но, как всегда, этому не придали значения. День дезобактеризации - и по домам. А дома… дома тоже нормально. Всю ночь напролет слушали его рассказы о Тривиане, о полете… И вот… да, сейчас вспоминаю… он иногда хмурился и говорил: “Что-то плохо помню… Ну, столько событий! Слушайте дальше”… Мы и подумали - действительно, так много помнить… Спокойно слушали. Днем… днем как обычно. Съездил по делам, потом с Лидой ходили к товарищам… Ночью вдруг вызвал меня по сигнальной. С ним такое редко случалось, не беспокоил по пустякам…