Фантастические сказки - Страница 5

Обыкновенно он не смущался в обществе ни при каких обстоятельствах, но теперь был охвачен диким желанием бежать, которое заставило его, к его собственному огорчению, держать себя, как робкий школьник.

- Пустяки, - сказала г-жа Фютвой. - Я уверена, что мой муж был бы очень недоволен, если бы мы по удержали вас до его прихода.

- Мне в самом деле нужно идти, - сказал он довольно решительно.

- Мы не должны принуждать г-на Вентимора оставаться, если он так очевидно хочет уйти, - сказала Сильвия холодно.

- Хорошо, я не буду удерживать вас или удержу лишь ненадолго. Не можете ли опустить мое письмо в почтовый ящик, когда будете проходить мимо? Я его почти кончила, и оно непременно должно пойти сегодня, а моя горничная Джесси так простудилась, что мне не хотелось бы посылать ее.

После этого нельзя было бы не остаться волей-неволей.

Ведь это займет только несколько минут! Сколько времени Сильвия может пожертвовать ему! Он не будет беспокоить ее опять. Г-жа Фютвой пошла к письменному столу. Сильвия и он остались одни.

Она села недалеко от него и сказала несколько общих фраз, явно только из простой вежливости.

Он отвечал машинально и с ужасом думал, неужели это та самая девушка, которая так дружески и так очаровательно доверчиво болтала с ним в Нормандии несколько недель назад?

Всего ужаснее было то, что она была очаровательнее, чем когда-либо: ее тонкие руки блистали белизной сквозь черное кружево рукавов, золотые нити искрились в мягких волнах каштановых волос при свете стоявшей сзади нее лампы, слегка нахмуренные брови и опущенные углы губ, казалось, выражали скуку.

- Как страшно долго мама пишет письмо! - сказала она наконец. - Пожалуй, лучше пойти и поторопить ее.

- Нет, пожалуйста, не ходите… разве только вы уж очень хотите избавиться от меня!

- А мне казалось, что это вы уж очень хотите убежать, - сказала она холодно. - И вообще, наше семейство отняло у вас достаточно много времени в один день.

- Не так вы разговаривали со мной в Сен-Люке! - сказал он.

- В Сен-Люке? Может быть! Видите ли, в Лондоне все делается иначе.

- Совсем иначе.

- Когда встречаешься с людьми за границей, они часто кажутся очень милыми в обществе, - продолжала она, - так что невольно считаешь их интереснее, чем они есть в действительности. Потом встречаешься с ними опять и удивляешься, чем только они могли нравиться! И бесполезно притворяться, будто относишься по-прежнему, потому что, обыкновенно, они начинают понимать это раньше или позже. Вам это не кажется?

- Совершенно с вами согласен, - сказал он, сильно задетый, - хотя и не знаю, чем заслужил подобные слова.

- О, я не хотела вас обидеть. Вы были бесконечно добры, я не могу себе представить, как папа мог ожидать, что вы возьмете на себя столько хлопот ради него. И все-таки вы это сделали, хотя, конечно, вам было крайне неприятно.

- Боже мой, да разве вы не знаете, что я был бы только слишком счастлив, имея возможность оказать ему хоть малейшую услугу… или вообще кому-нибудь из вас?

- Судя по вашему виду, когда вы вошли, вы были все что угодно, только не счастливы. Судя по вашему виду, у вас была единственная мысль: кончить это дело как можно скорее. Ведь вы же сами знаете, что теперь вы страстно хотите, чтобы мама кончила письмо и отпустила вас. Неужели думаете, что я этого не вижу?

- Если это верно или верно только отчасти, - сказал Гораций, - неужели вы не можете догадаться почему?

- Я догадалась еще в тот день, когда вы пришли сюда в первый раз. Мама приглашала вас, и вы думали, что нужно же быть вежливым. Может быть, вы и действительно воображали, что вам будет приятно видеть нас опять, но оказалось, что это не так. О, я сейчас же заметила это по вашему лицу, вы сделались холодно-приличным, далеким и ужасным, и это меня сделало такой же. И вы ушли, окончательно решив, что больше не будете видаться с нами, насколько будет это возможно. Поэтому я так страшно рассердилась, когда услыхала, что папа виделся с вами и по такому поводу.

Все это было так близко к истине и вместе с тем так искажало, что Гораций счел себя обязанным ее восстановить.

- Быть может, я должен бы оставить дело так, как есть, - сказал он, - но не могу. Это бесполезно, я знаю. Можно мне рассказать вам, почему мне в самом деле было больно встретить вас опять? Я думал, что это вы переменились, что вы хотели, чтобы я забыл, что мы были некоторое время друзьями. И хотя я никогда не упрекал вас, но это сильно задело меня, так сильно, что я боялся повторить опыт.

- Это вас сильно задело? - спросила Сильвия мягко. - Может быть, и меня также немножко.

- Однако, - прибавила она с внезапной улыбкой и две очаровательные ямочки появились на ее щеках, - это только показывает, насколько разумнее было выяснить положение вещей. Теперь, может быть, вы перестанете так упорно сторониться нас?

- Мне кажется, - сказал Гораций, все еще настойчиво не допуская себя до прямого признания, - что самое лучшее было бы держаться в стороне.

Ее полузакрытые глаза блеснули сквозь длинные ресницы, фиалки поднимались и опускались на ее груди.

- Мне кажется, я вас не понимаю, - сказала она тоном, в котором звучали обида и боль.

Есть какое-то удовольствие в подчинении соблазнам, оно более чем вознаграждает за предыдущую муку сопротивления. Будь, что будет, он больше не хотел оставаться непонятым.

- Если уж нужно говорить, - сказал он, - то я отчаянно, безнадежно влюблен в вас. Теперь вы знаете причину.

- Это мне не кажется разумной причиной, чтобы желать уйти и никогда больше не видать меня. Как вы думаете?

- Но если я не имею права говорить вам о своей любви?

- Но вы сказали!

- Я знаю, - сказал он тоном раскаяния. - Я ничего не мог поделать! Но я не собирался говорить. Это нечаянно сорвалось. Я вполне понимаю, как безнадежно…

- Конечно, если вы так уверены, то совершенно правы, даже не делая попытки.

- Сильвия! Неужели вы хотите сказать, что вам… что вам не все равно?

- Неужели же вы действительно не заметили? - сказала она с тихим и счастливым смехом. - Как глупо!… И как мило!…

Он схватил ее руку, которую она оставила в его руке, вполне довольная.

- О, Сильвия! Значит, вы… Значит, вам не все равно! Господи! Но какое же я эгоистичное животное! Ведь мы не можем жениться! Ведь могут пройти годы, пока я буду вправе просить вашей руки. Ваши отец и мать и слышать не захотят о нашей помолвке!

- Разве нужно, чтобы они услышали о ней теперь, Гораций?

- Да. Это нужно. Я счел бы себя негодяем, если бы не сказал хоть вашей матери.

- В таком случае вы не должны считать себя негодяем, потому что мы сейчас пойдем вместе и скажем.

Сильвия встала и пошла в следующую комнату. Обняв мать, она сказала ей полушепотом:

- Мама, милая, это положительно ваша вина, потому что вы пишете такие длинные письма. Но… но… мы в самом деле не знаем, как это случилось… Только Гораций и я… мы как-то сосватались. Вы не очень сердитесь, не правда ли?

- Я думаю, что вы оба крайне глупы, - сказала г-жа Фютвой, освобождаясь из объятий Сильвии, и, обернувшись к Горацию, сказала: - Судя по тому, что я слышала, г. Вентимор, ваше положение не таково, чтобы жениться в данное время.

- К несчастью, нет, - сказал Гораций. - Пока у меня нет ничего в виду. Но удача может прийти когда-нибудь. Я не прошу у вас руки Сильвии до тех пор.

- А вы знаете, мама, вам ведь нравится Гораций! - уверяла Сильвия. - Я готова ждать его сколько угодно. Ничто не заставит меня отказаться от него, и я никогда не буду любить другого. Значит, видите, вы можете совершенно спокойно дать свое согласие.

- Боюсь, что я сама виновата, - сказала г-жа Фютвой. - Я должна была предвидеть это еще в Сен-Люке. Сильвия - наше единственное дитя, г. Вентимор, и я бы гораздо больше хотела видеть ее счастливой замужем, чем сделавшей так называемую «блестящую партию». Но тут как-то мало надежды… Я совершенно уверена, что ее отец не одобрит этого. Не нужно даже говорить ему… Он только рассердится.