Фантастические изобретения (сборник) - Страница 78

Профессор Барнхауз вынужден бежать из своего мира, как убегают нормальные люди из дома умалишенных. Он нес человечеству могущество, власть над материей, волшебную власть, о которой древние маги и мечтать не смели. Но общество увидело в его открытии лишь новый способ убийства. Ученый из рассказа Ф.Пола и С.Корнблата “Мир Мириона Флауэрса” изобрел аппарат для чтения мыслей. Но этот аппарат убивает каждого, кто рискнет им воспользоваться, ибо “человеку, надевшему такой шлем, пришлось бы плохо в любом мире. Но только в мире Мириона Флауэрса он мог погибнуть от всеобщей ненависти”.

Вот и выходит, что в мире Мириона Флауэрса новые компоненты не просто не нужны, но и опасны. Так возникает чудовищное противоречие. С разных сторон разные писатели приходят к одному и тому же.

Научное, или пусть пока только фантастическое, изобретение само по себе не несет печати добра или зла. Все зависит от людей, в руки которых попадет этот дар богов или же беды из шкатулки Пандоры, от совершенства их социальных институтов.

Все, буквально все может стать опасным в мире изощреннейшей техники, живущем моралью купли-продажи, прагматической моралью сиюминутной выгоды. Пусть Центральный вокзал самого большого города на Земле “Токио-сентрал” (“Кольцевые ветки” Ясутака Цуцуя) не производит еще человеческих дублей, но человеческую индивидуальность он уже стер. Это вынужденная плата за стремительный прогресс больших городов. Очевидно, такая обезличка характерна для любого большого скопления людей. Она — неизбежное следствие стремительного темпа жизни. Но лишь там, где действительно никто никому не нужен, ее ощущают таи остро изо дня в день. Это несмываемое клеймо “Цивилизации напоказ”, где извращена до предела сама идея нормального человеческого общения. Что даст еще одно новое изобретение городу, уже сейчас живущему в искусственной атмосфере? Задрай скорее окна своего сверкающего автомобиля, включи эр-кондишн и мчись, мчись неведомо куда. Может быть, ты и заметишь на лету сверкающий огнями стенд, рекламирующий очередную новинку. Купишь. А может быть, и не купишь. Куда ты стремишься? Если ты наделен искрой божией и ощущением всесжигающего беспокойства, может быть, станешь изобретателем. Какая мысль прийдет тебе в голову На вираже эстакады? О чем ты подумаешь под расцвеченным неоном ночным небом среди шума и грохота, среди потока веселых и сытых людей? Ты откроешь тайну сухой воды (“Сумасшедший” Стефана Вайнфельда) и вспомнишь о людях, строящих города в пустынях. Но неужели не привидится тебе одинокая койка в сумасшедшем доме или мучительная спазма, от которой ты погибнешь, так и не успев осознать, что убит?

Но такова участь изобретателей в капиталистическом мире. В лучшем случае ты добьешься того же, что и чудаковатый гений (“Эксперт” Мэка Рейнольдса). Твои творения купят, чтобы положить их под сукно. Постепенно алкоголь размагнитит тебя и вечное беспокойство сменится апатией. Тебе не в чем упрекнуть себя. Мир не хочет новинок. Но он великодушен к тебе, этот мир. Поэтому пей. Твой суперцереброграф, как, впрочем, и времясместитель (“Мгновенье вечность бережет” Роберта Туми) — всего лишь игрушки, забавные пустячки. Можно лишь радоваться, что смещение времени вызвало к жизни бронтозавра, а, скажем, не грузовик с гитлеровскими штурмовиками. Но, говорят, у пьяных есть свой добрый бог. Добрый бог избирающих камерные сюжеты пьяных героев научно-фантастических рассказов и их создателей не дает довести мысль до логического конца. Авторы выдают свой новый компонент и спешат к случайной развязке, обрывают повествование, чтобы “все было тихо”, если он не хочет сделать такие же беспощадные выводы, к которым пришел американец Шерред в своей великолепной “Попытке”. Здесь действительно до конца соблюден принцип гомеостата. Новое ворвалось в мир, пришло с ним в столкновение и, достигнув равновесия, утвердилось. Во всяком случае, такова схема кибернетической игры.

Автор не показал нам картины гибели своего обреченного общества. Более того, с первых же слов нам становится ясно, что зло победило. Читатель убедился. Но надолго ли?

“Попытка” — безусловно лучшее произведение сборника. Рассказ этот как бы окутан дымкой второго, ненаписанного, но продуманного автором плана. Поэтому трудно отказаться от ощущения, что победа реакционных сил той Америки, о которой пишет Шерред, — временное явление. Однажды произнесенное слово истины не исчезает, но тлеет подспудно, сжигая все рогатки и препоны, пока не вспыхнет всеочистительным пламенем.

Но сегодня творцов нового, провозвестников истины в мире Воннегута и Пола ожидает либо смерть, либо бегство. Бежит от вездесущего Пентагона профессор Барнхауз, бежит и доктор Хорн. Оба рассказа сходны по фабуле. И в том и в другом случае новый компонент мира вместо блага грозит обернуться страшным злом для всего человечества, и в том и в другом случае творец вынужден бежать, спасая себя и свое детище. Но особенно знаменательно то, что и Барнхауз, и Хорн не просто бегут, а вступают на путь активной борьбы, активного сопротивления. Тут оба рассказа тесно смыкаются с “Попыткой”. Это активное начало и делает современную прогрессивную фантастику Запада столь действенной и эффективной.

Произведения данного сборника объединяет прежде всего новый элемент — то или иное фантастическое изобретение.

В отличие от изобретений реальных, подлинными изобретениями фантастики могут быть признаны далеко не все новые элементы мира. И они не приносят героям счастья, а подчас грозят катастрофой. В самом деле, сравнительно скромное изобретение — электролизная ванна для воссоздания первобытной фауны (“Такая работа…” Спрэг де Кампа) и то угрожает могуществу некоей монополии и приводит к острому конфликту. Охотничья же машина из одноименного рассказа Кэрол Эмшуиллер, которая, казалось бы, никого персонально задеть не может, тем не менее становится своего рода символом подтачивающих общество безразличия и пустоты. А демонстратор четвертого измерения Лейнстера дублирует только банкноты и блондинок из ночного клуба потому, что обществу ничего иного и не нужно. Деньги и секс. Это все.

Вот и выходит, что именно социальные недуги и определяют сходную развязку разных произведений.

Разумеется, каждый писатель преследует свои цели, и я далек от мысли, что, скажем, Лейнстер в своем юмористическом рассказе действительно хочет обличить современное общество, как это сделал Шерред. Но сама логика развития идеи такова, что наш вопрос об использовании того же демонстратора выглядит отнюдь не надуманно. В самом деле: почему четвертое измерение служит для дублирования только денег, блондинок и нескольких экстравагантных кенгуру? Нарочитая ограниченность здесь, конечно, налицо. Очевидно, фантастическое изобретение отнюдь не адекватно техническому, оно должно содержать в себе эмоциональный заряд, затрагивающий социальные аспекты общества.

Вне социальных критериев мы не можем оценивать и те негативные последствия научно-технической революции, о которых уже шла речь. А ведь именно они и создали психологический климат, вызвавший к жизни фантастику изобретений, которые не смогли изменить мир. Фантастика, без сомнения, оказывает влияние на научно-технический прогресс. Писатель не изобретает технических новинок, но он чутко реагирует на ожидания общества. Авторы этого сборника, живущие в странах капитала, прежде всего ощутили овладевший их обществом страх.

Мы — современники величайших взлетов в истории человечества, коренных социальных преобразований. Это напряженный и сложный век, требующий высоких скоростей и большого нервного напряжения. Здесь возможны ошибки и неудачи Но они неизбежные издержки на пути к великому будущему человечества. Ничто не сможет остановить его на этом пути или замедлить его движение.