Фанатизм - Страница 7

            Жизнь предсказуема.

8. СВИДАНИЕ С ПРОДОЛЖЕНИЕМ

            Погода была не для свиданий. И статьей я была недовольна. А хуже нет состояния, чем  недовольство собой. Что-то ускользает, тает, а ты пытаешься собрать прописные истины, слепить из них текст, освежить, обновить, но все это – механически, не включая мозг.

– Чувствую, что чего-то не хватает, – сказала я главному редактору.

            Он снял очки.

– Соня! Вот за это я тебя и люблю: ты сама себе и редактор, и критик, и корректор, и психолог. Не знаю, чего не хватает. Может, резких каких-то штрихов, но я сам выправлю. Оставь!

– Михаил Борисович, что это с вами?

– Да что-то. Отвлечься пытаюсь! Юбилей скоро – пятьдесят. Когда следующий юбилей «пятьдесят», не думаешь о том, как и где будешь его отмечать, кого пригласишь, кто придет без приглашения. Уже о другом думаешь. О другом. Вот снег валит, а я помню, как еще недавно санки таскал по сугробам, потом – детей на санках в садик, а скоро и меня потащат за город… в сугробы…

– Да Бог с вами!

– Да-да, накатило, Соня. А так – бодрюсь! Другому бы не сказал, жене – не сказал бы. А тебе скажу. Говорят, что мысль о смерти стариков долго не мучит, они подумают-подумают да и привыкнут к этой мысли, а я думаю-думаю и не могу привыкнуть…

– Так вы и не старик вовсе. Впереди еще пятьдесят лет – успеете привыкнуть.

            Я присела в кресло, уже не торопясь бросить недоделанную статью и спастись бегством.

– Замуж тебе пора, Соня, – сказал вдруг Михаил Борисович.

– А эта мысль не легче, – я кивнула. – И тоже смириться нужно с тем, что пора, с тем, что поздно, с тем, что не дано. Обычного не дано. И необычного не дано. Дано только осознание пустоты. Сложно это. Было сложно.

– Иди, ты же пораньше уйти хотела…

– Иду, спасибо.

            И я ушла. В назначенном месте меня ждал майор Бусыгин в зимней шапке с небольшим козырьком и полукруглыми ушами. Было и неприятное удивление: следователь оказался маленького роста. Конечно, я лишена комплексов, и у меня все-таки сапоги на каблуках, но разница была значительной. Казалось, что Бусыгин и на перекрестке сидит за своим столом и готовится задавать мне неудобные вопросы.

            Тогда, на фоне линялых бледно-зеленых обоев он запомнился мне весьма представительным мужчиной, несмотря на лысеющую макушку. Но, вырванный из конторских декораций и приплюснутый меховой шапкой, он терялся даже в расстоянии шага.

– Зайдем в кафе? – спросил, указывая на ближайшую вывеску.

            Ну, знаете такие фаст-фуды – «Гуси-лебеди», «Перехвати на ходу», «Шаурма за пять минут», по вечерам в них уже пусто, клерки центральных офисов разбегаются по домам, но внутри по-прежнему стоит запах гари, несвежего мяса, подсолнечного масла, и дверные ручки блестят от жира. Я попятилась.

– Я здесь иногда обедаю. Очень вкусно, – порекомендовал Бусыгин.

– Ясно.

            Мы вошли внутрь. Пахло искусственными специями, уборщица терла пол.

– Соня, вам тут не нравится? – майор оглянулся.

– Есть еще какие-то варианты?

– Ну…

            Он помолчал. Я сделала шаг к столику в углу, уже обрисованному грязной тряпкой.

– Ну, можно прогуляться по городу. Или поехать ко мне. Только я у матери живу, пока…

– Да, Сергей Сергеевич, сложно все…

            Он опустил голову.

– Я не подумал. Мне просто хотелось вас увидеть. Я не подумал, что будет так холодно, скользко, что я буду так нелепо выглядеть рядом с вами…

            И тут мне почему-то показалось, что он хороший человек. И стало жаль его как хорошего человека, который не виноват в том, что я ему понравилась.

– Тогда давайте поедем ко мне. Только вина купим.

            Он заметно повеселел. Уборщица проорала нам вслед, что все здесь такие умные: ходят, топчут и ничего не заказывают. Я с детства боюсь уборщиц, мне всегда казалось, что они наделены какими-то особыми полномочиями – кричать на всех и указывать, кому куда идти и как что обходить. Повзрослев, я поняла, что никаких полномочий у них нет, но мой страх так и не прошел.

            По пути мы зашли в супермаркет. Перед витриной с вином майор снова нахмурился.

– А вы именно такое вино хотите?

– Это неплохое. Я беру его иногда…

– Просто. Такая цена… неоправданная, – он смешался.

            Я хотела спорить по поводу «неоправданности», но потом сказала просто:

– У меня есть деньги. Я заплачу.

            Бусыгин не возражал, на свои он купил шоколадку. Да я не меркантильна, Бог с ним.

            Потом мы ехали на метро. Ему было неловко взять меня за руку, а мне – неловко разговаривать, глядя на него сверху вниз. Наконец, на глаза попалась карта линий метрополитена с точками станций, которые планировалось построить за следующие пять лет. Там, на карте, был совсем другой город с другими ветками метро, и там была другая я.  

            После метро мы шли пешком, снег сек в лицо, и ресницы слипались. Порывы ветра снова мешали говорить, а в квартире – уже не хотелось.

– Сергей Сергеевич, я умоюсь, потому что косметика потекла. А вы пока располагайтесь. Или вы тоже умоетесь?

– Да, я умоюсь.

            Он пошел в ванную и, действительно, умылся.

– Вы без косметики моложе, – пошутила я, но майор не улыбнулся.

            Вино он не похвалил, наоборот, глотнул и скривился, мол, кисло и дорого. Я еще подлила себе.

– А ты часто пьешь? – майор перешел на «ты», пытаясь завязать дружескую беседу об опасности женского алкоголизма.

            Зачем?

            Это был единственный вопрос: зачем?

            Опять я глядела на его губы, треснувшие посредине и напоминавшие кильку в томатном соусе. Он поднялся и встал у окна. И я подошла к нему и поцеловала его в эти кильки. Теперь он не был ниже меня, он был даже выше. Я перестала комплексовать и снова его поцеловала.

– Останетесь? – спросила у него.

– Можешь на «ты». Я уже не при исполнении.

– Ну, вы же будете что-то исполнять?

– Ну, да.

            Взаимопонимание было достигнуто. И в постели было нормально – технически сдержанно и результативно. Он не был слишком требователен, не лез с вопросами, не мучил психоанализом, а здоровый мужской эгоизм я очень ценю. Мне было даже хорошо с ним. Правда, нежностей он не практиковал, потому что боялся щекотки, и любое прикосновение к его телу вызывало у него судороги. Зато он не спешил – обнял меня, и мы уснули, а утром проснулись и стали собираться на работу. Разумеется, без патетики или чего-то такого, а строго по-деловому.

            Ситуация оказалась на удивление прозрачной. Мы поцеловались и расстались на том же перекрестке, а оглянувшись я не увидела его среди прохожих.

9. ДИМКА

            История личной жизни Димки была довольно мрачной. Когда-то он мне выплевывал ее по слову, и я тогда знала, что больше его слушать некому. Начал он с бесперспективности создания авиаконструкций, которые никогда не будут воплощены в металле, а закончил гневной гомофобией. Дело в том, что его девушка оказалась лесбиянкой. И даже хуже – встречалась с ним, чтобы переломить себя, не переломила, уехала за границу, сделала несколько операций по смене пола и вернулась домой Саней Симоновым. Конечно, на все эти манипуляции денег ей дал отец, потому что в противном случае она угрожала покончить с собой, но после ее успешного перевоплощения у старика стало так плохо с сердцем, что он даже позвал Димку, которого когда-то любил как будущего зятя, попрощаться. Старик, конечно, не умер, но весь ресторанный бизнес передал Сане, и тот, нужно сказать, отлично справлялся.

С тех пор, конечно, перемололось. Но Димкину угрюмость посторонним понять было сложно. Он не только в каждой женщине подозревал лесбиянку, но и вообще перестал доверять людям. Меня он тоже пытался уличить в любви к женщинам, потому что моя линия поведения казалась ему «слишком абстрактной». А я бы сказала – слишком ломаная это была линия.