Фанатизм - Страница 15

            Не знаю, сколько дней прошло, но все эти дни мне было одинаково плохо. Даже если ты знаешь, что все это не по-настоящему, больно – как по-настоящему, как взаправду. И неревнивое, нетребовательное чувство превращается в злую, ревнивую, требовательную стихию.

            Я вспоминала тот день, когда она неожиданно пришла ко мне и жалась к батарее – искала тепла и понимания, а я имитировала тепло и понимание, но уже тогда чувствовала уколы ревности. А теперь ревность просто застилает глаза. Ревность дорисовывает то, чего нет, и раскрашивает в цвета, которых не существует.

            Когда она позвонила, и на экране мобильного высветился ее номер, первой мыслью было «не отвечать». Она же счастлива. Она же нашла свое тепло. Ее же мечта сбылась. При чем тут я? Что нужно ей еще и от меня? Но, конечно, я ответила.

– Сонь, может, увидимся? – спросила Ирина робко. – Боюсь приходить без приглашения.

            Ее голос не показался мне слишком счастливым.

            Вечером мы увиделись.

– Ты одна? – она осторожно прошла в квартиру. – Мне и поговорить не с кем. Все шарахаются от меня.

– Кто «все»?

– Наши.

            Вот это да! Молодцы ребята!

– А с Горчаковым как?

– Нормально. Встречаемся. Ночуем вместе. Я тогда думала, что он пошутил. Но он серьезно это…

– Поздравляю.

– Не сердишься?

– Бог с тобой! Ему нужна рассудительная девушка, надежная, юрист. Мне даже спокойнее стало, – соврала я.

– Он предлагает мне к нему переехать.

– Здорово.

            «Здорово» прозвучало как «пиздец».

– А что он об Илоне говорит?

– Ничего. Я думаю, это никак не связано. Совпало просто.

– Да-да, я тоже так думаю. Значит, все отлично у вас…

            Я боялась, что вот-вот она начнет рассказывать, каков Горчаков в постели, есть ли у ангела член и каких размеров…

– Ир, меня тошнит как-то…

– А температура есть? – вскочила она.

– Небольшая была утром.

            Она попятилась.

– Ты маску носишь?

– Нет…

            Ирина поспешила убраться. Не иначе, как опасалась заразить Горчакова. Еще бы – они же в самом начале долгого и счастливого пути!

            Я не ревела. Просто смотрела в окно.

            Когда на улице ветер, а в квартире не включен свет, можно просидеть у окна бесконечно долго – положив голову на подоконник и глядя на людей на улице. Ты в тепле, ты защищен, а они, несчастные, носятся на ветру, в суете, в беготне по магазинам.

            Но на самом деле – это не твой дом, а съемная квартира, и у тебя за душой нет ничего, кроме того же ветра, который снаружи.

            У тебя нет ничего. Только несколько страниц в Интернете, которые никто не читает. Только работа, на которой тебя так легко заменить. Только твои мечты, которые уже никогда не сбудутся: их время прошло.

            Человек, которого ты любишь, живет своей жизнью – курит, тратит деньги, развлекается, работает, страдает от похмелья, занимается сексом. Ты считаешь, что секс – это так мало, ничтожно мало. Но его секс с другой женщиной – это сразу минус полжизни и минус полсердца.

            Ветер рвет сумки из рук усталых женщин. А они спешат – как парусники против течения – готовить ужин, радовать, утешать, оберегать своих любимых, заботиться о детях. Женщины с сумками – это те самые киты, на которых стоит неустойчивый мир.

            И где-то сейчас бежит Ирина – с пакетом из супермаркета, с планами на сто лет вперед, с возможным «невозможным», со своим огромным счастьем – бежит к Горчакову, такому любимому, фантастическому, сбывшемуся для нее одной Горчакову.

            А я сижу у окна и смотрю на ветер.

– Ты знаешь, который час? – спросил Бусыгин, когда я набрала его номер.

– Нет.

– Одиннадцать вечера.

– И что? Вы уже спите?

– А я тебе нужен?

– Нужны.

            Он приехал. Вошел, снял шапку с козырьком и пригладил волосы.

– Обещал себе – не видеться с тобой больше.

– Считайте, что это по работе, – предложила я. – Как ваше расследование?

– Да так. По кругу.

            Я хотела рассказать ему об Ирине, но не смогла. Опять пришлось бы говорить о Горчакове, а язык немел от его имени.

– Точно ничего не случилось? – спросил майор. – Ты какая-то бледная.

– Это я без косметики.

            В постели он ничего не делал, лежал молча и глядел в потолок. Я повернулась к нему.

– Сергей Сергеевич, вы сердитесь что ли?

– Ты же поговорить меня позвала…

– Нет, поговорить я бы позвала кого-то из наших.

– Зачем тогда?

– Просто ветер там. Страшно. А с вами не страшно.

– Бедная моя девочка…

– Он там воет.

– Кто?

– Ветер.

            Бусыгин обнял меня, и мы уснули. Безо всякого секса. Секс – это же ничтожно мало. Или это для тех, кто не слышит ветра по ночам.

20. НЕХВАТКА ЛИЧНОГО

            Представьте, как я удивилась, когда Бусыгин позвонил мне через несколько дней и спросил, не больна ли я гриппом. И спросил таким голосом, как будто сам был болен, – деревянным, жестким, хриплым, милицейским голосом. Я рассмеялась.

– Хотите меня обвинить в распространении инфекции?

– Пока нет результатов экспертизы – не хочу.

– Какой экспертизы? – спросила я.

– Судебно-медицинской, как обычно.

– По поводу?

– Ирина Максимова скончалась.

– Не выдумывайте!

            Он крякнул. И я поняла, что уже не до шуток – совсем, окончательно.

– Сергей Сергеевич, мне приехать?

– Не надо. Потом поговорим.

            Дома он рассказал мне, как это произошло. Горчаков был на работе, а Ирина зашла к себе за вещами. Договорились, что она возьмет сумку и заедет за ним в офис. Ее не было, он позвонил – она не ответила. Он подождал еще немного, потом взял такси и поехал к ней – нашел дверь открытой, а ее мертвой. Вызвал скорую помощь и милицию.

            Врачи, напуганные эпидемией, спросили, не кашляла ли она в последнее время, не было ли температуры, и он вспомнил, как она волновалась, не подхватила ли от меня грипп. Но судмедэксперт установил, что смерть наступила в результате паралича дыхания и комы вследствие отравления синильной кислотой. На столе потом обнаружили чашку с недопитым кофе – с миндальным ароматом. Убийца не стал прятать чашку – просто вышел, оставив дверь незамкнутой. Чужих отпечатков в квартире не было. Конечно, Ирина была хорошо с ним знакома – впустила в дом и пила с ним кофе. У порога осталась сумка с собранными вещами.

            Бусыгин выглядел понуро. За этот день он уже успел расспросить об алиби всех фанатов Горчакова. Сеня был в театре, Ася – с Артемом на вечеринке, Марианна – у мужа в офисе, Витек – еще на работе, Стас – в пробке на Московском проспекте, Андрей – в супермаркете, Димка – где-то в метро, я – вообще неизвестно где, сам Горчаков – в такси по дороге к Ирине. Это были очень нестройные показания, подтвержденные близкими родственниками или вообще не подтвержденные никем.

            А шеф Ирины вообще ничего не знал – он был уверен, что она встречается с ним, а не с Горчаковым, что живет одна и не планирует никакого переезда.

– Что такое синильная кислота? – спросила я. – Ее можно достать?

– Да можно, конечно. Сильный цианидный яд, быстродействующий. Ирина ваша умерла на глазах у убийцы, а он спокойно пронаблюдал за этим и ушел.

            Я села на табурет. Ирина не причинила бы вреда Ивану, его не нужно было спасать от нее. Значит, чистая ревность… Но с какой же силой нужно было ревновать?

Я вспомнила, как сама хотела оказаться на месте Ирины, когда Горчаков выбирал подружку на ночь.

– А если это кто-то из ее прошлого? – я посмотрела на Бусыгина. – Все-таки она была адвокатом.

– Да, вполне возможно. Мы расспрашиваем их директора о возможных конфликтах, связанных с профессиональной деятельностью. Но для меня это все больше к Горчакову вяжется, чем к адвокатской конторе. Дело завели, конечно. Если с Илоной – нет улик, то с Ириной – улики есть, он оставил нам чашку с ядом, он не закрыл дверь. Жаль, что никто из соседей ничего не видел, и нигде нет никаких следов, но зато есть мотив для убийства: ревность. Ты там держись от Горчакова подальше что ли…