Фанатизм - Страница 13

– Что случилось, Сергей Сергеевич? Лицо у вас серьезное.

– Давай-ка, Соня, расскажи мне про «Гамлета» подробно.

– Я же вам вчера рассказывала.

– А теперь нужно в деталях.

– Ну, расскажу, если вы из школьной программы не помните. Рядом с Эльсинором, королевским дворцом Дании, солдаты несколько раз видели призрак, который был похож на покойного короля. «И в тех же латах, как в бою с норвежцем, и так же хмур, как в незабвенный день, когда при ссоре с выборными Польши он из саней их вывалил на лед». Об этом сообщили Гамлету, и он решил встретиться с призраком отца. Призрак рассказал, что его дядя, теперешний король, Клавдий, подло убил его. И призрак завещал сыну отомстить за его смерть. Гамлет был настолько шокирован, что его стали принимать за сумасшедшего. А Клавдий, «кровосмеситель и прелюбодей, врожденным даром хитрости и лести (будь прокляты дары, когда от них такой соблазн!) увлекший королеву к постыдному сожительству с собой»…

– У Горчакова после спектакля вы до которого часу были? – перебил Бусыгин хорошую цитату.

– До одиннадцати, может. Я ушла, но народ еще оставался.

– Ничего особенного не случилось?

– Ничего такого, кроме того, что картину ему порезала его бывшая, Илона. Распорола ножом свой портрет – не доставайся же ты никому, типа. И обещала погром ему устроить, облить все бензином и сжечь. Всех это расстроило.

– В отместку за то, что он ее бросил?

– Наверное. Но он с ней просто время проводил, у него планов никаких серьезных не было, я вас уверяю. И до Илоны – Оксана была, тоже такого типа, только модель – вообще склочная девица, но та сама его бросила: денег-то у Горчакова не густо. А Илона при бабках – отец и брат в Германии бизнесом занимаются, сюда автомобили ввозят, самый эксклюзив. Там круто все.

– Кто тогда был у Горчакова?

– Да все. Мы все.

– И в каком порядке вы разошлись?

– В порядке очередности.

– Я бы посмеялся, Соня. Но знаешь, как было на самом деле? Вы все сидели, выпивали, обсуждали рваную картину и Илону. Потом разъехались по домам. Но кто-то один не поехал домой, а поехал к Илоне. Он знал, где она живет. Он дождался ее из клуба. Он вошел с ней в квартиру и столкнул ее с лоджии. Она упала на тротуар и разбилась. А в крови у нее – чего только не было, коктейль. И вроде как она сама вывалилась – спьяну, под газом, от несчастной любви. То есть в состоянии алкогольного опьянения и депрессии. Так все выходит.

– Так и было, – кивнула я.

– Возможно, так и было. Только стекло на лоджии крепкое.

– Крепкое стекло? Да ну! Она была отъявленным шизоидом. Вряд ли стекло ее остановило бы, если бы она решилась сигануть с балкона. И вообще, может, это она Аванесову заказала, а потом, когда Иван ее бросил, поняла, что напрасно, да и…

– Если бы я не знал, какое у тебя алиби, подумал бы, что это ты, – честно сказал майор. – Допустим, было так, как ты говоришь. Танцевала она «уп-ца-ца» в клубе, потом вернулась домой, внезапно впала в депрессию и решила свести счеты с бессмысленным бытием. Мне тоже резона нет тянуть это дело – ни свидетелей, ни отпечатков пальцев, ни следов взлома, ни чужой крови на проломленном стекле. Но если это сделал кто-то из вас, чтобы она даже приблизиться не могла к Горчакову, это плюс один к общему списку.

            Я молчала.

– Вспомни все-таки, кто за кем уходил, – снова попросил Бусыгин.

– Сначала Витек ушел. Потом Марианна, она должна была еще с мужем пересечься. Потом Стас, потому что его дома ждали. Потом Андрей, у него тоже какая-то встреча намечалась, потом я. А Димка еще шампанское разливал, и за Асей должен был Артем зайти, а Сеня вообще никуда не собирался.

– И это они все сообщили: что за ними зайдут, что нужно увидеться, пересечься?

– Ну, да. Мы же друзья. А вы будете… их всех вызывать тоже?

– Придется. Но если связь между делами не выплывет, я это тащить не буду, – решил для себя Бусыгин. – Не вижу смысла. В вашем фанатском кругу я не очень ориентируюсь. И вы все друг друга покрываете с одной целью – оградить вашего гения. А гений вас тоже хорошо не знает, я уверен. Если он этого маньяка заденет, тот и его в расход пустит, вот в чем дело. Разве фанаты не мочили своих кумиров? Случай распространенный.

– Вы с ума сошли, Сергей Сергеевич! Да из нас каждый жизнь за него отдаст! – я вскочила.

– Вот-вот. И я о том же. Только пока вы чужие жизни за него отдаете, а потом начнете взамен требовать – его жизнь.

            Бусыгин меня больше не задерживал, но от души не отлегло. Даже страшно сделалось. С одной стороны, он сам признавал, что все может быть серьезно, а с другой, прямо говорил о том, что ему неохота возиться с этим делом. Тем более, что помогать следствию желающих не было.

            А чем я могла помочь? Кого из них я знала по-настоящему? То есть кого из нас?

            Все вдруг, в один миг, показались мне подозрительными. Я даже спрятала телефон на дно сумки, чтобы никому не позвонить. Я боялась звонить нашим. «Наших» больше не было. После смерти Аванесовой еще были, после смерти Илоны – уже кончились, хотя фактически в замкнутом кругу ничего не изменилось. Ничего. Совсем ничего. Мы же прежние.

17. ЧЕРНЫЕ СЛЕЗЫ

            Утром я проснулась разбитой, больной, уставшей. Вчерашний страх не перетлел, а пережег что-то во мне. На работе я еще добавила – курила в коридоре, курила, смотрела в статьи и снова выходила курить. Люблю похвастаться тем, что у меня нет зависимости. Но бывают дни, когда сплошная зависимость – как пелена.

– Проблемы, Соня? – Михаил Борисович наткнулся на меня в коридоре.

– Можно мне аську вернуть?

– Нет. Мы ее искоренили. Это пережиток прошлого.

            Видеть его он-лайн, следить за его статусом, открывать окно сообщений и ничего не писать – это пережиток прошлого. Действительно.

            Казалось, тишина давит. Никто не звонил. Все онемели после смерти этой чокнутой наркоманки.

            Потом позвонил Витька. Я согласилась встретиться, но меня дернуло, как собаку, натренированную после сигнала звонка получать удар током. В кафе он пришел раньше меня, нервно мял салфетки. Лицо было бледно.

– Ты слышала, да? Ты представляешь, что это значит? Кто-то пихнул ее – просто-напросто! Конечно, правильно сделал. Но кто? Кто, Соня?

– Мне все равно, – ответила я спокойно. – Главное, чтобы он не причинил зла Горчакову.

– Ивану? Нет-нет, – Витек растерялся. – Он же ради него это все… Просто мне нужно знать, кто это!

– Знать, кто любит его больше всех?

– Пойми, что этот чувак уже не с нами! Он сам решает, ни с кем не советуется. Сам определяет угрозу, сам ее устраняет. И мало ли что ему придет в голову!

            То есть боялся Витька больше за себя, чем за Горчакова.

– Кто он, по-твоему? – спросил, вглядываясь в меня.

– Или она…

– Ты тоже думаешь, что это Ася?!

– Ася?

– Она – самый неадекват. Это современное обкуренное студенчество. И дружок ее – наркодилер, у него криминальных связей полно, и с Илонкой они тусили, дома у нее бывали.

            Ася – студентка философского факультета, по-моему, чаще тусила на выставках современного искусства, чем в клубах, но я не стала спорить.

– А с кем ты еще говорил об этом? – спросила только.

– Ни с кем. Не то что страшно, а как-то непрозрачно все.

– А мне почему доверяешь?

            Витька напрягся.

– Не следует?

– Не следует. Я тоже очень его люблю, очень. Может, даже больше всех…

            На следующий день приехал Бусыгин – как к себе домой: ужинать и спать. Я удерживалась от вопросов, но он сам рассказал:

– А я ваших дергаю потихоньку, но ничего не надергал. Пырьев, оператор, сказал, что это, скорее всего, ты.

– Супер.

            Бусыгин посмотрел долгим взглядом.

– Правда, любишь его?

– Правда.

– Как художника?