Факелы на зиккуратах (СИ) - Страница 137

Фабиан заскрежетал зубами, недовольно скривился и отвернулся. На экране это смотрелось очень хорошо – выразительно, в меру эмоционально, очень красноречиво.

– Кстати о Студте, – подобралась ведущая. – Меня, моих коллег не могла не удивить энергичность, с какой развивались события вокруг него. Вы не стали противодействовать расследованию, не так ли? Хотя, осмелюсь предположить, возможности у вас наверняка были.

– Разумеется, мы не стали. Более того, мы оказали всяческое содействие, – избегая прямого визуального контакта, как бы неохотно ответил Фабиан. – Некоторые вещи недопустимы. Я, как и мои коллеги, испытываю самые разнообразные чувства, когда нам доводится снова сталкиваться с напоминаниями о тайной стороне личности этого человека. Естественно, положительными их не назовешь

Марина Вейсс повернулась к Аластеру, начала спрашивать его о жертвах Студта, с которыми он был знаком лично. Фабиан помалкивал. Аластер рассказывал о них, о других детях, старательно избегая любого упоминания о политике. Ему это было совсем ни к чему; Фабиан тоже предпочитал находиться в студии в качестве друга Аластера – прежде всего, затем – в роли человека, поддерживающего его начинание, и только в третью очередь в качестве политика. И он все ждал: она еще раз обратится к нему с попыткой выяснить хотя бы что-то об Абеле?

Обратилась. После смеха, вызванного рассказом Аластера о каком-то мелком недопонимании с Карстеном, его возмущением насчет того, что совместная жизнь ужасно сложная штука, она повернулась к Фабиану:

– Это действительно сложно?

– Еще бы, – охотно подтвердил Фабиан; он ухмыльнулся, покосился на Аластера, на Карстена, стоявшего за камерами и сурово смотревшего на Аластера. – Жизнь вообще сложная штука.

– А… – она замялась, подбирая слова. – Ваш друг – с ним сложно?

Фабиан хмыкнул.

– Марина, мой друг – Аластер, – ровно сказал он. – Вам, журналистам, не мешало бы понимать ценность этого дара – правильно подбирать слова. И да, с Аластером очень непросто. Он, к счастью, очень сложный человек.

– Непросто, да? – бодро произнес Аластер, подмигнув Марине Вейсс. – Наша коммуникативная культура с каким-то упорством цепляется за эту лакуну, словно это ее спасет. Вы можете подобрать кучу слов для обозначения гетеросексуальных отношений, в равной степени возвышающих и унижающих, и на порядок меньше слов для обозначения гомосексуальных. Хотя они, между прочим, не менее устойчивы. Я предпочитаю быть не другом Карстену. Нет, это тоже, но не в том смысле, с которым вы используете это слово. И не любовником, кстати – это слишком узко. Партнер – единственное относительно оптимальное слово, которое допускает кодекс речевого поведения в нашем обществе, которое не унижает меня, к примеру. Уж не знаю, как насчет Фабиана. М?

Он повернулся к Фабиану – тот внимательно слушал его и согласно кивал.

Марина Вейсс прислушалась к тому, что ей говорил режиссер.

– Еще пара минут. И, пожалуй, соглашусь с вашими замечаниями. Ваш партнер – с ним сложно? – все-таки спросила она Фабиана.

– Разумеется, – с готовностью отозвался Фабиан.

– Не скажете пару слов о нем?

Фабиан усмехнулся.

– Кроме того, что он твердолобый и самонадеянный мальчишка? – устроившись поудобней, сказал он. – Талантливый человек, с устойчивыми принципами, очень внятными представлениями о добре и зле. В чем-то моя внешняя совесть.

У него внезапно подозрительно заблестели глаза. Он пожал плечами и отвел взгляд.

– Мне повезло с ним, – тихо признался Фабиан. – Куда больше, чем ему со мной.

А камеры все следили за ним, хотя Фабиану хотелось то ли голову под струю холодной воды сунуть, то ли лицо в руках спрятать, непонятно. Замолчать – точно. Уткнуть лицо в колени Абелю – непременно. Узнать, что он будет прощен – хотелось бы, чтобы это заняло не больше вечности.

– Я рада за вас, – тихо сказала Марина Вейсс. И громко поблагодарила гостей, обратилась к зрителям, объявила рекламную паузу.

– Ты должен мне объяснение. – Грозно предупредил Фабиана Аластер. – Долгое, подробное, обстоятельное объяснение.

– Угу. Вот вернусь из ада и всенепременно, – огрызнулся Фабиан. Обернулся – за спиной стоял продюсер передачи и изнывал от нетерпения. – Ну? – сухо спросил он.

Продюсер рассказывал о невероятном успехе передачи, о десятках каналов, которые умоляют о записи, об огромном количестве зрительских окликов. Фабиан посмотрел на Руминидиса.

– Свяжись с Альбертом, попроси о сводке, – бросил Фабиан.

Собравшись с духом, он включил коммуникатор. Абель прислал-таки сообщение: «ИДИОТ!!!!!». Фабиан вздохнул с облегчением и улыбнулся. Аластер тянул шею, пытаясь рассмотреть, что такое прочитал Фабиан, что у него выражение лица пятнадцатилетнего влюбленного мальчишки.

– Не знаю, кто тебе это прислал, но он прав, – пробурчал он. – Посмотри на себя в зеркало, если вдруг засомневался. Ты выглядишь как идиот. Это вдобавок к твоему поведению идиота.

Фабиан хмыкнул, обнял его и прижал к себе.

– Я бесконечно счастлив, что ты соблаговолил удостоить меня твоим бесценным мнением, милый, – озорно отозвался он. – Ну, пожелай мне удачи.

– Удачи, – тихо произнес Аластер. – Она тебе чертовски понадобится.

Фабиан снова шел по коридорам, и странное дело: менее двух часов назад он представлял себе, что хотел сделать, совершенно не знал, как, и ему было жутко. Теперь – он знал, более того, сделал шаг – решающий шаг, враз отрезавший его ото всех путей отступления, и ему было радостно. Фабиан испытывал и страх, дураком был бы, если бы совсем ничего такого не ощущал. Но при этом и что-то похожее на ликование.

В октокоптере он прикрыл глаза, потянулся, спросил у Руминидиса:

– Где Велойч?

– Не покидал консулат. Передвижения эскорта не зафиксированы, – угрюмо ответил Руминидис.

– Абель?

– Стерегут, как зеницу ока, шеф. Никто подозрительный поблизости не зафиксирован, – буркнул Руминидис.

Фабиан посмотрел на него.

– Ты чем-то недоволен? – вежливо осведомился он.

– Вы не поспешили? – помявшись, спросил Руминидис.

Фабиан уставился в окно перед собой.

– Скорей я слишком затянул, – мрачно сказал он. – Я рассчитываю на десять лет. Но это могут быть и десять месяцев. Так что чем дольше я осторожничаю, тем больше времени краду у себя. Ты, черт побери, – процедил он, яростно сжав зубы. Успокоившись, он продолжил: – Ты, черт побери, должен понимать. В это кафе мы могли сходить и не сходили. В этом озере могли поплескаться и не поплескались. Или еще что.

Руминидис закивал головой.

– Или еще что, – мрачно подтвердил он, отворачиваясь.

После приземления, стоя рядом с дверью, оглядывая окрестности, он сказал Фабиану, ставшему рядом с октокоптером:

– Вас съедят.

– Ты думаешь, меня это пугает? – усмехнулся Фабиан. – Мне бы с Абелем примириться.

Руминидис неожиданно хрюкнул.

– Экзопротезы у него справные, – буркнул он, толкнув дверь октокоптера, чтобы она закрылась. – Треснет – мало не покажется.

– Во-о-от, – ухмыльнулся Фабиан.

Он похлопал Руминидиса по плечу и пошел к лифту.

Эберхард Кронелис сидел, опершись локтями о стол, и изучал ногти. Севастиану стоял у окна. В его руке стыла чашка с кофе – допивать его он, очевидно, не собирался. Попросту забыл.

– Это откровенно унизительно, – тихо говорил Севастиану. – Этот выбрык. Это публичное размахивание подштанниками.

Кронелис посмотрел на него, промолчал и вернулся к ногтям. На данный момент они были самым интересным предметом в комнате. Фабиан должен был появиться через десять-пятнадцать минут. Велойч – кажется, он не должен был присутствовать вообще.

– Мальчишка слишком увлекся. Сказать, что он самонадеян, значит оскорбить само понятие самонадеянности. Это просто эксгибиционизм.

Кронелис откинулся на спинку кресла, вытянул руки, лениво подумал о том, что не мешало бы потребовать от помощника пилку. Вместо этого он сложил руки на груди, осмотрел комнату и уткнулся взглядом в стол. По сравнению с истерикой Севастиану стол был просто образцом здравомыслия и трезвости, даром что неодушевленный предмет, а не возмущенный, близкий к истерике Севастиану.