Факелы на зиккуратах (СИ) - Страница 12

Сама история новообразовавшегося государства занимала на деле куда больше времени, потребовала куда больше усилий и оказалась на поверку значительно более болезненной для Республики, чем казалось поначалу. Народ сопротивлялся на периферии. Народ сопротивлялся в центре. Народ сопротивлялся и в непосрественной близости от Консулов. Эту же историю сопротивляющиеся рассказывали так же страстно, как и сторонники Республики, добавляя детали, которые они сами считали значимыми, и получалось нечто противоположное. Но их становилось все меньше, и на них можно было не обращать больше внимания. Недовольные есть всегда и везде, а инертной массе простых граждан по большому счету наплевать, пока им дают возможность мирно жить и обеспечивать все свои относительно законные потребности. За чем и следили консулы и советы на местах. А попутно подчищали историю, а попутно стабилизировали странный конструкт, одновременно и эфемерный, и материальный – государственную власть. И как-то сам собой возник форпост этой власти – Государственная Канцелярия.

Государственная канцелярия при Консулате занимала огромное здание, которое должно было производить внушительное и солидное впечатление, а казалось почему-то кряжистым. В сумерках оно напоминало многие и многие комли зрелых дубов, крепкие, жилистые, узловатые, собиравшиеся простоять не один десяток лет. Канцелярия находилась в самом центре города, на границе его деловой части и государственного квартала. Удобно было всем – и лоббистам, и чиновникам.

Словно в насмешку всем недовольным, в Канцелярии практически отсутствовали видимые меры безопасности. Часовой, стоявший на посту, был одет в дневную форму, вооружен коммуникатором – и больше ничего. Казалось, что это самый безопасный пост во всей Республике. Иллюзия была что надо, служба безопасности при Канцелярии часто делала ставки, какой будет самая глупая попытка прорваться внутрь с целью устроить терракт. А в общем – эта ширма как нельзя лучше поддерживала многие другие иллюзии: доступность власти, ее демократичность и многое другое, что пропаганда усердно вкладывала в уши обывателям посредством самых разных инфоканалов.

Государственный Канцлер, человек, который возглавлял Канцелярию, назначался Консулатом. Если везло – пожизненно. Если не везло – его смещали самыми разными способами и тут же назначали нового. Но во главе Канцелярии всегда должен был находиться Канцлер. Иначе функционирование Консулата вступало в серую зону, и потом, в случае чего, можно было легко поставить под сомнение любые действия и приказы, принятые в то бесканцлерное время.

Государственный Канцлер Аурелиус Мелх ваан Содегберг являлся Хранителем Печати Республики последние восемнадцать лет. До этого он был руководителем одного из департаментов Канцелярии, до этого – ведущим чиновником того же департамента. Долгожители Канцелярии не представляли ее без Содегберга. Содегберг не представлял себя без Канцелярии. Ему самому казалось иногда, что его кабинет станет впоследствии его склепом.

Он отослал восвояси своего личного помощника и повернулся к окну.

– Мне бесконечно интересно, что ты там разглядываешь день за днем. Площадь не меняется. Улица Второй Республики не меняется. Люди не меняются. – Произнес Стефан Армушат. Он с комфортом устроился в посетительском кресле, не менее удобном, чем кресло самого Содегберга, а даже если бы оно было до омерзения неудобным, он бы все равно устроился в нем с комфортом.

– Люди на ней каждый день новые, Стефан, – усмехнулся Содегберг.

– Чушь, – лениво отмел возражение Армушат. – Они совершенно одинаковы. Приходят глазеть, и движет ими один-единственный интерес – припасть к великому. Хотя бы через глазение.

– Ты необычайно жизнелюбив сегодня, Стефан, – повернулся к нему Содегберг. Армушат скривился. – Я не могу не заметить, как ты жаждешь начать еще один день в Консулате.

Армушат встал и подошел к шкафу с толстыми томами книг. Он задумчиво осмотрел их, провел по нескольким пальцами и повернулся к окну.

– Первый должен выступать с речью перед выпускниками Академии, – неторопливо сказал он.

Содегберг злорадно фыркнул.

– Второй собирался составить ему компанию.

– Подумать только, – сморщился Содегберг. – И что в это время будешь делать ты?

– То же, что и всегда. Стоять за сценой и следить.

Армушат повернулся спиной к книжному шкафу, скрестил на груди руки.

– Похвальное занятие, – усмехнулся Содегберг.

– Ты можешь предложить что-то другое? – Армушат вежливо поднял брови и склонил голову к плечу. Содегберг кротко улыбался, не отводя глаз.

Он был похож на богомола, обвалянного в корице. При общей благодушности облика и иноческому тяготению к коричневому цвету – не паточно-шоколадному, а резко-ржавому – никто и никогда не сомневался в не-иноческой жесткости Содегберга. Длительность пребывания в кресле Государственного Канцлера только подтверждала его репутацию, которую разные люди характеризовали по-разному: жесткость, жестокость, бессердечность даже. Содегберг знал об этих шепотках и не реагировал. Ярлыки, которые примеривали к нему, были делом десятым. Республика же должна стоять.

– Какой факультет выбрал первый? – наконец соизволил поинтересоваться Содегберг. – Он же не опустится до бряцания латами на общеакадемическом собрании? Или опустится?

– Если бы я знал. Слухи ходят разные. От инженерного до медицинского. Но первый любит удивлять. Его личный секретарь, который становится куда личнее мадам первой, только растерянно хлопает глазами, – отрешенно признался Армушат, засовывая руки в карманы и направляясь к противоположной стене. Содегберг следил за его размеренной, плавной, твердой походкой.

– Медицинского? – наконец спросил он, чтобы спросить хотя бы что-нибудь.

– Ага. Несмотря на его нелюбовь к медикам.

– Которая цветет в его мощной груди, несмотря на их рьяную заботу о его же здоровье, – Содегберг снова развернулся к окну. – Иногда вопреки здравому смыслу и желаниям той же первой.

Армушат остановился и повернулся к нему. Смотреть на затылок Содегберга было тем еще удовольствием. Он ждал.

– Ты не мог не слышать о его желании реструктурировать Консулат. – Содегберг повернул голову, но не удосужился посмотреть на Армушата. Он не сомневался, что тот будет слушать.

– Не только его. Но и о Государственной Канцелярии ходят недобрые шепотки. – Армушат сделал пару шагов к столу Содегберга. Снова остановился.

– Да. – Содегберг снова повернулся к окну. – На моей памяти это будет третья попытка реструктуризации Консулата.

– Третья удачная?

– Третья. Удачные остались в бурном новоисторическом прошлом Республики. Каждый раз от интриг Консулов выигрывала Канцелярия. Но я был неплохо знаком с теми Консулами, что и позволяло мне лавировать между желаниями разных, совершенно разных людей. Первый, к сожалению, испытывает некоторое недоверие к такому пережитку прошлого, как я.

– Он и к мадам первой не полыхает доверием, – иронично отозвался тот, злорадно дернув уголком рта.

– Правильно делает. – Содегберг наконец повернулся к Армушату. Тот ухмыльнулся. У Содегберга довольно заблестели глаза. И он снова повернулся к окну.

– Есть еще очень личный секретарь. – Осторожно забросил камень Армушат.

– И? – Содегберг снова повернулся к нему. Армушат пожал плечами. Содегберг искривил губы в ухмылке.

– Насколько хорошо следят за ним? – тусклым голосом спросил он, оглядывая Армушата.

– Очень хорошо, – мгновенно отозвался тот.

– Хм, – задумчиво произнес Содегберг. И после паузы спросил: – И насколько хорошо он блокирует любые попытки следить за ним?

Армушат недовольно хмыкнул.

– Тоже очень хорошо, – признался он. – Я не заметил, как его охрана стала обладать, скажем так, чрезмерно расширенными полномочиями, – задумчиво добавил Армушат.

– Это неважно. Было бы удивительно, если бы наш энергичный первый не попытался бы подмять под себя еще немного властных структур.