Факелы на зиккуратах (СИ) - Страница 1

Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

========== Часть 1 ==========

Когда попечительская группа номер 24Б прибыла на станцию, младшие легионы уже готовились к отбою. Легион, конечно, слишком громкое название для дормиториума на тридцать щенков, попечительская группа – тем более бахвальство для группы из двоих-то человек. Дежурный воспитатель сухо поздоровался с сопровождающим и не обратил внимания на сопровождаемого. Ему предстояло отдежурить еще двенадцать часов в отделении для младших, и растрачиваться на всяких там новоприбывших было ни к чему. Сопровождаемый, взрослый мужчина одиннадцати лет от роду, смотрел на дежурного воспитателя внимательно, держался почтительно, и у него была одна мысль: не унизиться до обморока.

Учебный год начался два месяца как. Иными словами: первый триместр перевалил за середину. Это взрослый в попечительской группе номер 24Б сказал опекаемому почти сразу. Опекаемый кивнул – так он был научен отцом, который требовал отчетливого ответа на каждую потенциально требующую ответа реплику. Вопрос должен был инициировать ответ, распоряжение – тут сложней: оно должно быть исполнено, а до того следовало дать знак, что оно понято и принято к сведению. Очевидно, взрослый в попечительской группе был привычен к чему-то подобному, ибо носил вроде бы гражданскую одежду, но так же, как и отец носил ее, когда находился в отпуске, а именно: выглаженной до пластикоподобного состояния, сидящей безупречно и напоминающей мундир, даже если она была ярких и немонохромных тонов. Почти так, как носила одежду мать, которая соответствовала духу сильной женственности, модному в новом старом государстве. Попечитель склонил голову, давая знать, что принял реакцию. И опекаемый, взрослый мужчина одиннадцати лет, позволил себе почувствовать себя самую малость защищенным. Он повернулся к окну.

Они ехали в купе. По причине героического статуса обоих родителей, присвоенного им посмертно, взрослому мужчине одиннадцати лет как их единственному наследнику были положены льготы. Об этом ему сообщил другой сдержанный человек в такой же гражданской одежде, которая старалась не превратиться в военную. Рядом с ним стояла женщина из тех, которых мать называла тетеньками – презрительно, снисходительно, покровительственно. Она смотрела на юношу коровьими глазами, и казалось, что она очень хотела поплакать за компанию. Юноше была положена консультация, он понял это «положена» как распоряжение, а значит, почти приказ, и послушно отправился на консультацию. Тетенька действительно очень хотела поплакать за чужой счет. Она говорила странные вещи, зачем-то привлекала простые человеческие чувства, радость, горесть, пыталась зачем-то рассказать, как нормально печалиться об ушедших, и прочую ересь. Юноша сидел ровно, как требовал отец, терпеливо кивал, когда она вроде как заканчивала реплику, и молчал. Когда положенное ему время истекло, он встал, поблагодарил и отправился к тому человеку, который был главным и который включил его в попечительскую группу 24Б.

Попечитель держал в руках портфель с документами опекаемого, а на них удобно расположился планшет. Он, очевидно, читал. Взрослый мужчина одиннадцати лет смотрел в окно.

За три минуты до прибытия попечитель отключил планшет, положил его в свою сумку и встал. За ним встал и опекаемый. Встал и посмотрел на него. А затем он смотрел на спину попечителя и заставлял себя не плакать. Это было бы невероятно стыдно, он просто не мог позволить себе такого слюнтяйства.

Затем он смотрел на дежурного воспитателя, еще позже – на его спину, и наконец, наконец его представили ответственному воспитателю второго легиона.

– Фабиан Равенсбург? – сухо спросил тот. – Меня зовут Сергей Эрдман. Вы поступаете под мое начало на этот год. Как вы доехали?

У взрослого мужчины одиннадцати лет сдавило горло. Весь путь до этого было нормально. Две недели до этого с момента, которые он провел в дежурной семье – нормально, а когда его спросили такую банальщину в конце пути – сдавило горло. И слезы подступили к глазам. И зашумело в ушах. Он кивнул и сглотнул. Еще раз вздохнул.

Ответственный воспитатель поднял глаза на сопровождавшего.

– Благодарю вас, – не меняя тона, произнес он. Наверное, похожим образом говорил с подчиненными, обслуживающим персоналом, кадетами и начальством. Он был гражданским – одежда на нем сидела не так, как на отце. Но он должен был знать не понаслышке, что значит быть военным. Сопровождавший ждал продолжения. Фабиан тоже затаил дыхание. Ему показалось отчего-то, что будет неприлично дышать в этот момент. Ничего решающего, нет, момент не судьбоносный. Но от него уходили. Сергей Эрдман, куратор Эрдман продолжил: – Вы можете пройти в первый корпус и обратиться к дежурному в нем. Вас проводят в комнаты для гостей.

Сопровождавший склонил голову и молча отправился восвояси. Фабиан не узнал его имени. Когда его представляли, он явно был не готов услышать имя, когда же был готов – к имени больше не возвращались.

– Следуйте за мной, кадет Равенсбург, – чуть более живым, но не более располагающим голосом сказал куратор Эрдман.

Фабиан, юный мужчина одиннадцати лет, шел за ним, изучая спину. Выпрямленную, с достойной осанкой, спину тренированного человека. Ему было что-то около сорока пяти, наверное. Может, больше. Иными словами, скоро он начнет превращаться в старика.

Куратор Эрдман дошел до двери, достал ключ-карту, вставил ее в терминал.

– Путь был утомительным? – любезно спросил он.

Фабиан снова попытался сглотнуть как можно незаметней.

– Нет, господин куратор Эрдман, – сдавленно ответил он наконец.

Эрдман толкнул дверь и придержал ее.

– Мы пройдем сейчас в столовую, и у вас будет возможность поужинать. Или вы сумели поесть по дороге?

Он остановился в двери и полуобернулся к Фабиану. Тот вытянулся в струнку.

– Ну что ж, – после паузы, во время которой Фабиан усиленно пытался заставить себя придумать хоть какой-нибудь ответ, и все тщетно, задумчиво произнес Эрдман. – Пройдемте, кадет.

Он сделал шаг в коридор и повернул голову к Фабиану.

Фабиан поднял на него глаза. Он внимательно изучал своего визави, словно снимал с него кожу слой за слоем. У него было странное лицо, отметил Эрдман, неохотно любуясь, – подбородок почти повзрослел, а нос был детским. По-щенячьи большим был лоб, по-оленьи распахнутыми глаза, и по-взрослому хищным их взгляд. Взгляд загнанного в угол хищника.

Восемнадцатилетний Фабиан Фальк ваан Равенсбург ждал поезд, который должен был отвезти его в Высшую академию. Лучший выпускник юнкерской школы имел право на билет первого класса, чем Фабиан и был намерен воспользоваться. Он стоял, развернувшись в ту сторону, из которой должен был прибыть поезд, спиной к юнкерской школе, и ждал. Стоять неподвижно бесконечно долгое время он тоже был научен – чему еще муштровали их, как не изображать из себя болванчиков, не двигающихся по команде, двигающихся по команде, оживающих по команде, и при этом требовали инициативности. Поезд должен был прибыть через семь минут. Фабиан Равенсбург наслаждался последними минутами пронзительного ожидания.

Он никогда не узнал, никогда не соберется узнать имя того человека, который привез его в школу. Он совершенно ничем был не обязан тому человеку. И при этом именно его он помнил куда лучше, чем своего первого куратора, бывшего приставленным ко второму году уже которое десятилетие.

Сергей Эрдман приказал дежурному, выглядевшему старшекурсником, бывшему им, подготовить вновь прибывшему сандвич.

– Мы традиционно следуем максиме об автономности человека, – счел он нужным пояснить Фабиану. – А это включает и способность позаботиться о естественных потребностях. Вы тоже будете учиться основам кулинарии.

Фабиан неотрывно смотрел сквозь него на невнятное, самому ему невидимое изображение. Он был голоден, кажется, голоден, и именно поэтому запах еды вызывал у него отвращение – он воспринимался слишком ярко, прилипал ко всем поверхностям. Казался отвратительным и таким густым, что его можно было резать ножом.