Фаина Раневская. Психоанализ эпатажной домомучительницы - Страница 4

Но в те времена наличие собственного парохода означало лишь крепкое купечество. Понадобились восемь десятков лет отсутствия частной собственности, чтобы личный пароход стал невообразимым чудом.

Кроме парохода у нашей семьи был двухэтажный дом в Таганроге и дача под городом. Правда, лето в Таганроге такое невыносимое, что на даче мы бывали редко. Вы пробовали выживать в пыльном провинциальном городке, когда столбик термометра упирался в 45–50 °C? Не удивительно, что летом улицы были пустынны, и лишь редкие нищие прятались в тени деревьев, чтобы выпросить копейку у проходящего мимо точильщика или прачки. Наша семья уезжала за границу. Мы бывали в Италии, Франции, Швейцарии. Лучшие местечки Европы были к нашим услугам.

И все же из всей собственности семьи мне больше всего нравился пароход. Он представлялся свободным, независимым, мог бросить вызов самому океану! Он бывал в тех странах, о которых я только грезила, начитавшись романтической литературы. Это потом жизнь сделала меня грубой и циничной, а в детстве я была натурой чувствительной, верящей в сказки и романтику. Еще хорошо, что не начала писать стихи. Это были бы ужасные стихи!

Да, но что это я все о пароходе… Я, собственно, пытаюсь сказать совершенно другое. Я начинала автобиографию таким образом, будто именно это и было самым главным. То, что мой отец был небогатым нефтепромышленником. На самом-то деле главным было другое. Что? То, что я была нелюбимым ребенком в семье. В семье, где все всех любили.

Но представьте, как выглядела бы автобиография знаменитой актрисы, начинающаяся словами: «Я была нелюбимым ребенком…» Фу! Это некомильфо! Наверное, именно поэтому дальше первой фразы автобиография и не пошла. Написать правду – немыслимо, врать – невозможно. Во вранье всегда запутываешься, начинаешь сам себе противоречить. А что еще хуже – реальные события противоречат твоим лживым утверждениям.

Вы знаете, что такое быть нелюбимым ребенком? Видеть каждый день, как любят других детей, и выпрашивать кусочек любви для себя…

Нас было трое: красавица Бэлла, умница Яков и я. Урод. Был еще четвертый, Лазарь, но он умер еще малышом. Я очень любила маленького брата. Честно сказать, я надеялась, что именно он станет гадким утенком, заменив меня на этом посту. Но он умер. Это было огромным разочарованием. Да, я жалела его. Ведь он был такой маленький, такой одинокий в своей смерти. Но больше я жалела себя. Теперь уже не осталось никого, кто смог бы снять с меня проклятие нелюбимого ребенка, семейного разочарования. А ведь в каждой семье должен быть свой гадкий утенок. Недаром же говорят: в семье не без урода. То есть кто-то должен быть уродом! Обязан! В нашей семье уродом была я.

Знакомые отца частенько восхищались красотой Бэллы. Я помню, как ее просили читать стихи или просто трепали по розовой щечке, не забывая сказать, что она очень похорошела с тех пор, как ее видели в последний раз, даже если это было всего день или два назад. Особенно старались в комплиментах партнеры отца. Похоже, они думали, что коммерческие дела пойдут легче, если сказать господину Фельдману о красоте его старшей дочери. Кстати, так оно и было. Помнится, однажды отец даже сделал солидную скидку на товар купцу, который восхитился Бэллой. Все знали, что Гирш Фельдман обожает Бэллу, и, конечно, осыпали ее приятными словами, а то и подарками.

Мне никогда комплиментов не говорили. Ладно, что не восхищались моей красотой. Ее ведь и не было. Но почему бы не восхититься моим умом? Я тоже умела читать стихи, и даже получше Бэллы. Но гости, бывавшие в нашем доме, не обращали на меня внимания. Ведь в этом не было никакого смысла. Говоря мне комплименты, нельзя было добиться ни лучших условий сотрудничества с господином Фельдманом, ни даже его поощрительной улыбки.

Вы знаете, что говорил обо мне папа? «Фанечка у нас не красавица, да еще и заикается. Бедная девочка!» Не красавица… Знаете, как это было обидно! Это обо мне Надсон написал:

Через долгие годы, снимаясь в фильме «Весна», я произносила эту фразу: «Красота – это страшная сила!» По сюжету фильма фраза должна была подчеркивать интеллигентность моей героини, которая легко цитирует Надсона и берет с собой «Идиота» Достоевского, «чтобы не скучать в очередях». Но кто теперь помнит Надсона? Он слишком давно умер. Фразу приписывают мне. Конечно, лестно, но за Надсона обидно. Хотя сейчас даже и Пушкина не все знают. А ведь о Надсоне упоминал даже Маяковский. Помните: «Куренье во сне – причина пожаров, на сон не читайте Надсона и Жарова!»[2] Но даже это забыли…

Да, но я, собственно, не о Надсоне сейчас и даже не о Маяковском… Я все о себе. Вы же понимаете, что каждому человеку ближе все-таки своя жопа, а не чужая, пусть даже и гениальная.

Иногда я думаю, что все дело в том, что я была лишней. Все лучшие места уже были заняты. Бэлла была красавицей, и это признавали все. Яков – наследник, продолжатель дела отца. А я… Зачем нужна была я? Я не могла быть наследницей, коммерсант из меня не получился бы никогда в жизни, ну а красавицей я просто не родилась. Да и потом, кому нужны две красавицы?

Ладно еще, что я не была красавицей. В конце концов, не всем же быть фифочками, должны быть и обычные женщины. Но я-то была еще и дурой! Вы знаете, что я училась в гимназии? Не так-то часто в те времена девочек из еврейских семей отдавали в гимназию. Практически всех девочек тогда чуть не с пеленок готовили к замужеству, ну а в еврейских семьях тем более. Да еще мой отец был старостой синагоги! Правда, он был еще и образованным человеком и не самым мелким коммерсантом в Таганроге. И его дочери, чтобы сделать хорошую партию, должны были получить соответствующее образование. То есть нам с сестрой полагалось знать не только домоводство.

Ну так я ухитрилась разочаровать родителей не только внешностью. Получив возможность учиться, я так и не смогла ею воспользоваться. Я оказалась непроходимой дурой. Математика не давалась вообще. Идиотские задачи! Купец купил отрез ткани за десять рублей, а продал дороже… Скажите, где здесь романтика? Где движение чувств? Голая прибыль. Это было скучно, а потому и неинтересно. Я плакала, когда решала такие задачи. Да и остальные предметы шли не намного лучше. А тут еще и мое заикание…

Весь класс начинал счастливо смеяться, когда я пыталась отвечать урок. Я так боялась ляпнуть что-нибудь глупое, что горло пережимало от страха, а слова выталкивались с хрипом, вперемешку с каплями слюны. Не удивительно, что меня дразнили. Вряд ли бы я сама удержалась, чтобы не подразнить такого нелепого уродца, представься мне подобная возможность.

С возрастом я поняла интереснейшую вещь: когда ребенок, задыхаясь от слез и обиды, кричит своему обидчику: «Ты жопа! Ты жопа!» – все воспринимают это как смешные и бессильные потуги отомстить более сильному, но когда солидная дама с папиросой в зубах ласково произносит: «Ну, милочка, вы и жопа!» – это великолепное оскорбление, приводящее адресата в состояние смешного ступора. Так что по большей части все мои «убийственные характеристики», которых так боялось театральное сообщество, да и не только оно, сводятся все к тому же пресловутому детскому «Ты жопа!». Очень многое зависит не только от того, что именно говорится, но – кто и как это говорит.