Файл №107. Лед - Страница 12

Скалли повернулась, собираясь вернуться в кладовую, но Ходж, догадавшийся о ее намерении, крепко ухватил ее за плечо.

— Если он заражен, — врач повысил голос, — он с нами не полетит! Я не желаю рисковать…

Скалли презрительно поглядела Ходжу в глаза.

— …своей шкурой? — закончила она фразу, брезгливо высвобождаясь из его рук. Ей было так противно, что комок тошноты подкатил к горлу. У нее на глазах сильный мужчина превратился во что-то студнеобразное, готовое пожертвовать всем и вся, лишь бы уцелеть. Любой ценой.

В кладовую Скалли не пошла — что она могла сказать Молдеру, чем могла помочь? Она уселась на стул и включила радиостанцию. Глубоко вдохнула и придвинула микрофон поближе.

— Арктическая станция «Ледовая кора» вызывает аэропорт Дулиттл, — чуть дрожащим голосом произнесла она.

Из динамиков неслись лишь треск, вой и мяуканье атмосферных помех. Подкрутив ручку настройки, Скалли повторила вызов. Но ответом было все то же мяуканье, ставшее громче и агрессивнее.

— Говорит станция «Ледовая кора». Общий вызов. Чрезвычайная ситуация. Прием.

Никакого результата. Скалли устало оперлась локтем о стол и уронила лицо в ладонь. Если связи нет, никто не узнает о случившемся, никто не прилетит на помощь, не спасет Молдера. Да и не только Молдера — нет никакой гарантии, что остальные выживут.

Над северо-восточной частью Аляски бесчинствовала арктическая буря, глуша радиопереговоры, прижимая самолеты к земле, прогоняя людей под защиту стен и тепла. Ветер пел свою неукротимую злую песнь торжества и заносил, заваливал миллиардами легких хлопьев одинокое строение арктической станции.

Когда агентесса разрядила оружие, я почувствовал себя чуть увереннее. Правда, я был бы не прочь покопаться в вещах фэбээровцев, поискать запасные обоймы, но не стоило усложнять и без того головоломную ситуацию. Если Скалли говорит, что больше патронов нет, лучше ей верить.

Честно говоря, мне даже стало немного стыдно за свои слова и поведение. Как ни крути, а Молдер не виноват, что заразился, и бросать его на произвол судьбы — бессовестно. Я изрядно перетрусил, когда увидел Мэрфи с перерезанным горлом, да и когда Молдер пистолетом во всех тыкал. Но что если человека можно каким-то образом избавить от паразита?

Пока суд да дело, я решил заняться работой. И Нэнси привлек на помощь, чтобы не поддавалась паникерским настроениям и апатии. (Вспоминая позже этот трагический эпизод своей жизни, я всегда удивлялся, насколько я был деятелен. Вот только вся моя активность была направлена на спасение Себя Любимого.)

Я сидел и возился с анализами крови — взятой как у трупов, так и у живых.

— Нэнси, — оторвался я от микроскопа, увидев уже знакомых зародышей паразита, — капни, пожалуйста, незараженной крови в зараженную, взятую у пилота.

— Чего? — встрепенулась она. Видимо, снова впала в ступор.

— Незараженную кровь — в зараженную, пожалуйста, — терпеливо повторил я.

Она встала, суетливо набрала в пипетку кровь из пробирки и капнула на предметное стекло. Естественно, она сделала все не так, как надо. Я швырнул на стол папку с результатами тестов.

— Да нет же, проклятие! — в сердцах заорал я. Нэнси вздрогнула, словно ее ударили. — Я что сказал сделать? Ты только что смешала всю зараженную кровь. Все придется начинать заново!

— Я просто ошиблась, — огрызнулась она. — Нечего кричать.

— Ты угробила десять часов моей работы!

— Ну хорошо, — заорала Нэнси в ответ, — делай тогда все сам, черт возьми! Я тебе не лаборантка!

Пока мы грызлись, я заметил странный взгляд Скалли, обращенный, правда, не на нас, а куда-то в пространство. Она вдруг протиснулась к микроскопу, заглянула в окуляры и взволнованно окликнула меня:

— Ходж!

— Чего? — неохотно отозвался я.

— Подойди-ка, взгляни, — настаивала она. Я без интереса заглянул в микроскоп и словно прилип к нему.

В темно-розовом мареве крови зародыши, извиваясь, набрасывались друг на друга. Так продолжалось секунд двадцать. Потом все до единой твари застыли неподвижно.

— Зародыши двух разных червей убивают друг друга, — сказала Скалли.

— Уже убили, — даже не скрывая волнения, пробормотал я.

Как зачарованный, я снова приник к микроскопу и. оторвался от него, только услышав скрип дверцы шкафа-термостата. Скалли взяла две банки с червями — одного извлекли из Медведя, второго из Кэмпбелла — и поставила рядом. И вдруг червь, которого до сих пор мы считали дохлым, стал извиваться и бросаться на стенку банки, словно желая ее проломить и пробиться ко второму червю. Тот вел себя точно так же. Как уж они засекли друг друга — черт его знает. Может, у них есть органы чувств, позволяющие засечь родственника через толщу стекла.

— Видимо, один червь не переносит присутствия другого, — сказала Скалли, оторвавшись от фантастического зрелища — боевого танца паразитов. — Если червь вторгается в уже занятого хозяина, паразиты пытаются убить друг друга.

В наш разговор вмешалась успокоившаяся Нэнси:

— Но ведь для размножения нужна вторая особь.

Я покачал головой:

— Не обязательно. Возможен партеногенез.

— Доказательства — под микроскопом, — гнула свое Скалли.

— Эта тварь очень не любит компанию, — пробормотал я.

— И что ты предлагаешь? — спросила Нэнси у Скалли.

— Можно попробовать справиться с ним, — ответил за Скалли я. — Ввести второго червя в уже зараженное тело.

Скалли кивнула.

— Но, — неуверенно произнесла Нэнси, — мы же не знаем, что будет с носителем, если в его организме передерутся две эти твари.

Я потер подбородок и вопросительно посмотрел на Скалли. Та невесело усмехнулась:

— У нас есть подопытное животное.

Ax, черт, как же я мог забыть про собаку. Я хлопнул себя по лбу. Конечно! Только как поместить червя в живой организм?

Я вспомнил, насколько неглубоким пришлось сделать разрез на шее Медведя. Ввести червя лучше всего через аналогичный разрез.

Далее все было просто. Мы открыли клетку, я накинул на пса толстое одеяло, чтобы он снова никого не тяпнул. Ввел хорошую дозу снотворного. Когда животное отключилось, я осторожно рассек кожу на холке у позвоночника. Нэнси подала пинцет с извивающимся червем, и Скалли аккуратно опустила паразита в разрез.

Червь сразу же скользнул в рану и исчез. Мы все тяжело и прерывисто дышали, словно после тяжелой физической работы.

Поместив пса обратно в клетку, мы снова попытались заняться своими делами, но не смогли — бедное животное притягивало нас, как магнит. Поэтому мы не стали притворяться, что заняты, и сгрудились у клетки.

Через пару минут лежащий на боку пес жалобно заскулил во сне, лапы его конвульсивно задергались. Я поглядел на стоящую рядом Скалли. Она — на меня. Мы не знали, что и подумать. Скорее всего, судороги были вызваны борьбой двух паразитов.

Пес то и дело издавал странные звуки — нечто среднее между лаем и визгом. Лапы его дергались, тело сотрясалось. Наконец он потянулся, мышцы его расслабились, и он, перевернувшись на живот, положил морду на лапы… И, по-видимому, уснул.

Конвульсии, похожие на агонию, продолжались минут десять. И мы не знали — то ли пес снова стал нормальной домашней собакой, то ли изменения психики, вызванные гиперактивной работой гипоталамуса и обильным выделением гормона агрессии, окажутся необратимыми. А главное — мы все еще не могли сказать, перестало ли животное служить переносчиком инфекции.

Я взял стетоскоп, открыл клетку и провел поверхностный осмотр животного.

— Ну, — сказал я, закончив, — похоже, все в порядке.

В эту ночь никто так и не ушел спать. Все были настолько измотаны и одновременно взбудоражены, что даже мысль о сне не приходила в голову. Немаловажную роль играла и подозрительность. Все трое толклись в центральном отсеке, время от времени заглядывая в клетку, где безмятежно спал пес.

Вскоре Скалли уже завидовала животному. Голова у нее отяжелела, веки норовили сомкнуться. Судя по всему, остальным было не легче. Ходж активно тер ладонями лицо, Да Сильва клевала носом, пару раз звучно приложилась лбом об крышку стола.