Трагедия "Фаэтон" была создана, как теперь считается, в последний период творчества Еврипида, примерно в 420 г. до н. э. Она была знаменита в античности, но, тем не менее, разделила печальную судьбу многих шедевров того времени.
По сравнению с другими погибшими произведениями Еврипида "Фаэтону" повезло. Codex Claromontanus (VI век н. э.), содержащий послания Апостола Павла, утратил когда-то, в Средние века, две страницы. Человек, чинивший книгу, вырвал две страницы из имевшейся у него рукописи "Фаэтона", попытался стереть еврипидовский текст, подрезал страницы под необходимый размер, вставил их в кодекс и написал на них недостающий текст из "Первого послания к Коринфянам". Этому варварскому поступку мы обязаны сохранением двух существенных отрывков трагедии, в особенности великолепного хора, так восхитившего в своё время Гёте. Рукопись "Фаэтона", пожертвовавшая двумя страницами, до нас не дошла.
В 1907 г. был найдён папирус III века до н. э., содержащий почти полный текст парода трагедии. Это позволило заполнить лакуны в уже известном тексте. Кроме того, имеется несколько небольших цитат в произведениях классиков, например, Страбона и Плутарха.
В общей сложности сохранилось 327 строк, многие из которых неполны. Для сравнения: "Медея" содержит 1419 строк, "Ифигения в Авлиде" — 1629. Наверное, до нас дошла примерно 1/4 текста или даже меньше.
При работе над реконструкцией "Фаэтона" я почти во всём следовал рекомендациям Джеймса Диггла в его классическом издании: James Diggle. Euripides. Phaethon. Vol. 12, Cambridge Classical Texts and Commentaries. Cambridge: Cambridge University Press, 2004. Значение этого издания трудно переоценить. Диггл тщательно проверил и восстановил весь сохранившийся древнегреческий текст. Он также исправил ошибки своих предшественников и высказал множество предположений о реконструкции мелких фрагментов текста. Кроме того, Диггл наметил общее развитие сюжета трагедии.
Другое ценнейшее издание "Фаэтона", на древнегреческом и английском, содержится в двухтомнике "Фрагментарные пьесы Еврипида": Euripides. "Phaethon." In Selected Fragmentary Plays, 195–239. Oxford: Aris & Phillips (Oxbow Books), 2009. Им я тоже постоянно пользовался.
Первая попытка реконструкции "Фаэтона" была сделана Гёте в 1823 году. Гёте перевёл известный в то время древнегреческий текст на немецкий язык и добавил в прозе объяснение структуры трагедии, описание характеров и проч.
Попытку полной реконструкции "Фаэтона" на английском языке, с воззозданием несохранившегося материала, предпринял Алистер Эллиот: Euripides. Phaethon. A Reconstruction by Alistair Elliot. London: Oberon Books, 2008.
Насколько мне известно, реконструкция "Фаэтона" на русском языке теперь предпринята впервые. Мне было трудно примириться с утратой этого произведения и хотелось попытаться восстановить его. Моим первоначальным намерением было перевести версию Эллиота с английского языка. Я позвонил ему в Англию и попросил разрешения выполнить перевод. К сожалению, этот господин сначала не понял, зачем мне надо переводить Еврипида без гонорара, а потом потребовал денежного вознаграждения за своё разрешение. После этого неприятного разговора я решил создать свою собственную реконструкцию. Я не буду высказывать своё мнение о работе Эллиота, потому что это было бы неэтичным в устах "конкурента". Скажу только, что русская версия очень сильно отличается от английской.
Я перевёл весь сохранившийся древнегреческий текст. Общие принципы изложены в предисловии к моему переводу "Алкесты". Фрагменты, фразы и слова, принадлежащие Еврипиду, помечены звёздочками (*) в начале и в конце. Таким образом, читателю всегда будет ясно, где подлинник, а где реконструкция. Правда, нужно помнить о том, что многие слова оригинала восстановлены условно. Тех, кто желает ознакомиться с текстологическими проблемами "Фаэтона", я отсылаю к изданию Диггла.
Для описания полёта Фаэтона в колеснице я заимствовал некоторые элементы из "Метаморфоз" Овидия (II.1-328), который был, несомненно, хорошо знаком с шедевром Еврипида. Диггл рассматривает вопрос влияния Еврипида на Овидия подробно.
Конечно, я не могу претендовать на соавторство с Еврипидом. Работая над "Фаэтоном", я старался представлять себе, что передо мной лежит невидимый оригинал, никогда не забывая об особенностях стиля Еврипида, о его манере. Какие-то элементы моей собственной поэзии отразились в данной реконструкции. Это неизбежно и, может быть, не так уж плохо. Если "Фаэтон" даст читателю хотя бы отдалённое представление о прекрасном утраченном оригинале, я буду считать свою цель достигнутой.
КЛИМЕНА
Меня зовут Климена. Это мой дворец.
Живу я в Эфиопии, но рождена
в морской пучине. Мать моя — Фетида,
отец мой — Океан, законный мой супруг —
*царь Мероп, государства этого владелец,
сюда же со своей квадриги Гелиос,
вставая, мечет первый пламень золотой.
Наш край прозвали чёрные соседи светлой
конюшней Гелиоса и богини Эос.*
Сам бог живёт недалеко в своём дворце,
за лошадьми ухаживает и растит
прекрасных дочерей. Он выезжает утром
в своей квадриге, направляя вдаль лучи.
Поскольку мы к нему находимся всех ближе,
то кожа наша сохраняет белый цвет,
а эфиопы по соседству получают
лучи пожарче, отличаясь чёрной кожей.
*Так пламя бога, над землёю восходя,
жжёт земли дальние, а ближние лишь греет.*
Когда была я молодой и плавала,
нагая, во владеньях моего отца,
с небес меня блистающий увидел бог,
и взял меня, и был со мною до тех пор,
пока не понесла я. Мой отец тогда
поспешно мужа отыскал мне, Меропа,
тем самым оказав ему большую честь.
Так вовремя родился сын мой, Фаэтон,
что Мероп твёрдо убеждён в своём отцовстве.
Гордится сыном он и хочет, чтобы тот
скорей женился и правленье царством принял.
Так получилось, что мой муж и Гелиос
женить решили Фаэтона на одной
из Гелиад. Конечно, Мероп очень счастлив,
что с богом породнится, не подозревая,
что заключится брак меж братом и сестрой
и что разбавлена не будет кровью мутной
кристально чистая божественная кровь.
Приятен Гелиосу тоже этот брак:
к себе приблизит сына он, да и меня
привяжет крепче. Он меня не отпускает,
целуя всякий раз, когда я выйду днём
на улицу, и проникая в дом и спальню
сквозь щели ставней и дверей. Я чувствую
прикосновенья бога к телу своему
и ласки золотые. Это быть должно:
что раз принадлежало богу, то всегда
ему принадлежит. Но что же делать мне?
Подрос мой сын уже, он вовсе не похож
на Меропа, да и соседство с Гелиосом
грозит раскрытьем нашей тайны каждый день.
Непредсказуемы поступки божества,
и я живу в тревожном напряжении.
Сказать ли Меропу о том, что не отец
он Фаэтону, вызывая страшный гнев –
поскольку муж, как честолюбцы все, ревнив
и, пользуясь законной властью, нас прогонит
в пустыню или попросту велит прирезать?
Возможно, Меропа удастся умолить:
он старый, Фаэтон — единственный наследник.
А, может, промолчать, надеясь, что судьба
всё так оставит под своим покровом пёстрым?
В каком я положении: любовница
и не любовница, жена и не жена!
Мой сын жениться не желает, заявляя,
что молод он и ценит общество друзей,
гимнастику, охоту, развлечения,
притом он чувствует, что недостоин взять
полубогиню в жёны, что не может муж
быть ниже, чем жена. Такие вот причины.
Поэтому пришлось мне разъяснить ему,
что сам он полубог и должен стать царём,
тогда и Мероп, даже если всё узнает,
не будет властен ничего над нами сделать.
Но сын мой слишком юн и недостаточно
податлив, чтобы непонятное принять.
Не верит он и думает, что я и Мероп
пытаемся его заставить в брак вступить.
Но вижу я, что Фаэтон идёт сюда.
Как я надеюсь, что он передумал, боги!
ФАЭТОН
Сегодня всё нам обещает жаркий день.
Ты почему так рано встала? Я уже
закончил упражнения и лошадей
готовлю для охоты. Скоро папа мой
покатится по небу, мне подмигивая.
Кл.
Ты шутишь всё! Не понимаешь, как серьёзно
сложились обстоятельства. Что ты решил?
Фаэт.
Что я могу решить по поводу бессмыслицы?
Кл.
Бессмыслицы? Ты почему не веришь мне?
Фаэт.
Послушай: не по мне *общение с богами*.
Я знаю, что тебя ко мне *отец послал.*
Кл.
Устроил Мероп для тебя прекрасный *брак*,
должен ты взять жену и тоже стать царём.
Фаэт.
Не надо, мама. Гелиос не мой отец.
И не по вкусу мне неравный этот *брак.*
Кл.
Я стану ли на бога наговаривать?
Родился ты от золотого семени.
Смотрю я на тебя и несомненно *вижу*,
что ты от прочих отличаешься людей.
Фаэт.
Я одного не в состоянии понять:
зачем для кратких церемоний *свадебных*
нужна такая ложь тебе, да и *отцу*?
Он сына женит и откажется от сына?
Ведь станет Гелиос и тестем, и *отцом.*
Кл.
Я, мать твоя, тебя *родившая прекрасным*,
ещё раз говорю, что ты *богини ложа*
вполне достоин! Зря *твердишь ты непрестанно*,
что смертному не стоит созерцать *богов*.
Зачем ты воспротивился моим *надеждам*,
зачем не думаешь о будущем своём?
Мы тихо тут живём и, верно, *забываем*,
что Мероп своего родного сына *любит*,
не пасынка! Твоя удачная *женитьба*
спасти нас может. Как ты этого не видишь?
Какие нам с тобою беды *горькие*
придётся испытать, какие униженья!
Ты знаешь Меропа. Когда *раскроет, чей*
ты сын… Он полную над нами власть имеет.
Фаэт.
Ну хорошо. Мне это кажется безумным,
но я проверю то, что ты *сказала мне*.
Я встречу моего, как говоришь, *отца*
и посмотрю, какую выкажет он радость,
увидев сына своего *любимого*.
Кл.
Иди, позволь спасти мне *всё, что дорого:*
ты знаешь, Гелиос живёт неподалёку.
Он только что проснулся во дворце своём.
Возьми быстрейшего коня и отправляйся.
Ты скоро будешь там. Бояться нет нужды:
тебе обрадуется он, я знаю точно,
как будущему мужу дочери своей.
*Напомни богу, что сказал он мне когда-то
на ложе, и проси своё желание исполнить:
но лишь одно, не больше. Если выполнит –
рождён ты богом. А если нет — я лгунья.
Фаэт.
Но как войти мне в дом палящий Гелиоса?
Кл.
Присмотрит он за тем, чтоб не обжечь тебя.
Фаэт.
Раз он отец мне, ты разумно говоришь.
Кл.
Поверь, ты ясно всё со временем узнаешь.
Фаэт.
Ну ладно, хватит. Верю я, что ты не лжёшь.
Иди же в комнаты: уже выходят к нам
рабыни, подметающие дом отца.
Они несут сюда для ежедневной чистки
дворцовое имущество и местными
окуривают благовоньями все входы.
Покинув сны свои, отец мой престарелый
пройдёт сквозь двери, начиная говорить
о браке с нами. Я же к дому Гелиоса
отправлюсь, мать, и посмотрю, права ли ты.
ХОР
Эос только что пришла,
поскакала по земле,
над моею головой
растворился хор Плеяд,
на деревьях соловей
зазвучал воздушной трелью,
запечалился чуть свет
безутешно: "Итис! Итис!"
Задудели на горах
пастухи своим стадам,
побежал на луг табун
золотистых жеребят,
собираются псари
на звериную охоту,
в океанской синеве
сладкогласный лебедь кличет.
Заработали вёсла летучих судов,
погоняемых воздухом лёгким,
моряки паруса поднимают, крича:
"Приведи нас, владычица ветра,
по спокойной пучине морской,
при безмолвии бурь,
к нашим детям и ласкам возлюбленных жён!"
Вздулся полог уже до средины каната.
Это, впрочем, пускай беспокоит других,
у меня же в честь свадьбы господской
есть и право, и страсть выводить гименей:
начинается светлое время
для господ, позволяя рабам
смело, радостно петь:
может что-то, однако, судьба и родить,
тяжкий, тяжкая, ужас на дом напуская.
Назначен этот день для совершенья брака,
об этом долго я молилась,
желая подойти и гименей пропеть
любимым, драгоценным господам:
бог дал и время сотворило
свадьбу моим повелителям.
Пусть совершенная брачная песня раздастся!
Но вот уже у двери появились царь,
сын Фаэтон и жрец-возвестник,
все трое словно вместе запряжённые.
Наполнить нужно рты нам тишиной:
он выскажется о вещах великих,
желая сына узами священными
с невестой накрепко связать.
ВЕСТНИК
Вы, жители просторов Океана,
теперь молчите!
Из обиталищ ваших выходите,
спешите, люди!
Я возглашаю самого царя
глагол священный,
детей обилье в браке: для того
сюда пришли мы!
Отец и сын желают в этот самый день
устроить брак. Но пусть народ пока молчит!*
МЕРОП
Народ, скажу я кратко. Для речей теперь
нет времени. Готовиться нам нужно к свадьбе.
Узнайте, что сегодня сын мой Фаэтон
дочь Гелиоса самого получит в жёны.
Достойное вознаграждение для сына
великого царя, каким являюсь я!
Конечно, от богов мы много получаем,
но можно чем-то и богов обогатить.
Вы все дела свои сегодня отмените,
домой ступайте, подметите во дворе
и помолитесь перед каждым алтарём,
ни одного не пропуская, чтобы боги
к венчанью сына благосклонно отнеслись.
А ты, мой сын, останься. Нужно нам с тобой
ещё поговорить о предстоящем браке.
Фаэт.
А можно после побеседовать? Спешу я.
Мер.
Тебе одна должна быть спешка: в жёны взять
одну из Гелиад. Какую — сам решай.
Младенчество пора оставить, нужно делом
заняться. *Если я разумно говорю*,
ты должен видеть, что такой нам больше случай,
наверно, не представится. Сам Гелиос
желает породниться с нами! Понимаешь?
Достойным это будет завершением
правленья моего. Царями станем оба,
с которыми считаться будут все соседи
и *от кого* приказы будут получать.
*Готов* я соправителем назначить сына,
*зависит от тебя* моё постановленье.
*Так не хранится судно якорем одним,
как если спустишь три: один глава страны
непрочен — поддержать его другим неплохо.
А силу* ты немалую приобретёшь,
*женившись* на своей божественной невесте.
Вся зелень поспевает *в браке*: станешь ты
совсем *другим* — властителем и воином!
*Отдаст* свой ветхий трон тебе старик-отец,
*и, молодой* правитель, ты его укрепишь
выносливостью полноцветной *юности*.
Мне бог не даровал наследника другого,
поэтому, мой *сын*, ты подчиниться должен
тому, что хочет любящий тебя *старик*.
Родителей не постигают *молодые*,
*настолько* заняты они своею жизнью.
*Ужасное* непониманье выгоды,
*усердье*, не в ту сторону направленное!
Всё царство пред тобой, распаханное поле:
*упав* зерном в него, разбухни, прорасти!
Царём *имея* сына, буду я спокоен,
что, если чёрная болезнь меня *похитит*
иль плоть мою пожрёт голодная *война*,
я не оставлю на земле своей *печаль*
и запустение, как я всегда *боялся* –
*но ты приобретёшь* наследие моё.
*Когда* отцом ты станешь, ты меня поймёшь,
старея *и живя* в покое и довольстве.
*Ты женишься* сегодня. Это решено.
*И не* подумай начинать со мною снова
об этом спорить и не смей перечить мне!
Готова *пашня* и зерно уже налилось.
На зависть *всем* заколосится скоро поле,
и боги, *посмотрев* на славный урожай,
возрадуются с нами благу *чистому*!
Фаэт.
Понятно. Ты всегда красиво говоришь.
Но мне совсем неинтересно тут царить,
командовать рабами, вымогать дары
у чёрных эфиопов. Связанный женой
с её приплодом, страхами за государство,
наинесчастнейшим я стану человеком.
Ходить в расшитом балахоне, словно тень
от тянущейся к солнцу башни золотой,
корону поправляя на седых висках,
отхлёбывая чёрное вино из кубка –
нет, это не по мне. Иная мне корона
приятнее, из утреннего воздуха
и света сотканная, и вино иное,
текущее по пальцам утренней зари,
подобно сладостным рубиновым каплям,
когда скачу я на игреневом коне,
друзьями окружённый, рыжих настигая
импал, и чувствую, что не руками я
натягиваю лук, а всей душой своей!
Ценю я даже больше тихие минуты,
когда друзья уходят хворост собирать,
огонь разводят и зажаривают мясо,
а я стою, вдыхая серебристый дым,
смотрю с утёса вниз, на синие долины,
и если бы совсем я смог себя уверить,
что бог я, тотчас оттолкнулся бы ногами,
взлетел бы в небо и взошёл бы, как второе
светило, никогда не знавшее заката.
Когда не отправляемся мы на охоту,
то маслом золотистым умащаемся,
к борьбе готовясь. Нравится мне чувствовать
язык стригила на моей звенящей коже,
волной пунцовой отвечающей ему,
и мило мне сжимать нагое тело друга,
скользящее в замке моих упругих рук,
а после прыгать в озеро и леденеть
клинком, который точно выкован из неба!
Мер.
Нет, сын мой, это ты красиво говоришь.
Однако поступи, как я тебе велю.
Фаэт.
И не подумаю. Я всё тебе сказал.
Мер.
Ты ветер выпусти из головы своей.
Фаэт.
Пусть ветер в голове — зато свободен я.
Мер.
С моею жизнью кончится твоя свобода.
Фаэт.
Наоборот — она тогда начнётся лишь.
Мер.
Ты знай: продержатся друзья твои недолго…
Фаэт.
Моим друзьям я доверяю, как себе.
Мер.
… у трона непутёвого властителя!
Фаэт.
Начну по-своему страной я управлять.
Мер.
Начнутся заговоры, и тебя низвергнут.
Фаэт.
Я буду сам тогда решать, что делать мне…
Мер.
Твои друзья тебе же горло перережут.
Фаэт.
и буду сам повелевать своею жизнью…
Мер.
А если нет, придут с оружием соседи…
Фаэт.
…не следуя тому, чего желаешь ты!
Мер.
…тебя зарежут, как барана, во дворе,
и выволокут мать твою за волосы,
и выпотрошат жадно сундуки мои.
Цепями весь увешан, словно подлый раб,
объедки у свиней ты будешь вырывать,
не антилоп стрелять! Фаэт. Совсем я не похож
на жениха, который сам собой торгует.
*Свободный, он становится рабом постели,
и тело продаёт, гоняясь за приданым.*
Мер.
Я вижу, не готов ты быть правителем.
Зачатый мною, ты меня не понимаешь.
*Я глупостью считаю это между смертных:
имущество отца дать сыну или власть
согражданам, когда они тупоголовы.*
Но нет мне выбора. Я стар уже, и бог
не станет ждать, пока мы соблаговолим
на дочери его жениться. Так что слушай:
сегодня свадьба. Думай, что тебе угодно,
но выполняй отцовское веление,
иначе я тебя отсюда изгоню,
и ты посмотришь, как тебя соседи примут
и каково вдали от родины скитаться.
Фаэт.
*Нам родина везде кормилица-земля!*
Мер.
Тебя предупреждаю: не играй с огнём!
Фаэт.
Отец, послушай: не отправиться ли мне
на быстром скакуне в обитель бога солнца,
чтоб самому на дочерей его взглянуть
и выбрать ту, какая мне понравится,
и привезти её к началу торжества?
Мер.
О, видно бог к тебе какой-то снизошёл
и бросил на язык твой дивные слова!
Какой ты мудростью внезапною расцвёл,
как сердце старика-отца возвеселил!
Незамедлительно в дорогу отправляйся,
но только будь к полудню дома, во дворце,
а я заранее твой выбор одобряю,
дочь Гелиоса нам любая подойдёт.
Вези её сюда! Я побежал готовить
приятнейшее торжество и вместе с хором
разучивать сладкотекущий гименей.
Эй, раб! Постой, немедля… Фаэт. Взбалмошный старик!
Умчался, позабыв про царскую надменность,
не терпится ему стать сватом Гелиоса.
Я не могу пожаловаться на него,
отец он неплохой. Дал воспитанье мне,
которое прилично сыну царскому,
и, в общем-то, меня особо не стеснял,
хоть я и обвинил его сейчас в тиранстве.
Однако я любви не чувствую к нему,
и к этому дворцу, в котором беззаботно
провёл я детство, глубоко я равнодушен.
Как странно… На моём бы месте многие
счастливцами себя считали, я же всё
брожу, как неприкаянный, с отцом ругаюсь.
То кажется мне, я большего достоен:
каких-то замков, облаков, каскадов света,
взмываний вверх под шелестящим сводом крыл,
то чувствую, что не могу я в жёны взять
дочь бога. Как всё проще в поле, на охоте:
вот лань, вот конь, вот лук. Скачи, дыши, стреляй.
А здесь я не могу схватить себя руками
своей души. Стоит она и воздух ловит.
Себе стрелу напоминаю я без лука:
остра, тонка, но совершенно бесполезна.
А, может, правду мама говорит, что я –
сын Гелиоса? Может, правда полубог я?
Нет, в это трудно мне поверить. Почему же
молчал так долго мой божественный отец?
Наверно, я ему совсем не нужен был,
о полукровках боги часто забывают…
Но почему теперь захочет всё раскрыть он,
разрушив дом, в который дочь свою пошлёт?
Всегда воображает мама самое
ужасное, тревожась, как все женщины.
Не выношу я Меропа. Брюзглив и жаден,
становится он чем богаче, тем тупее.
Всё бегает, слюной от счастья капает,
мечтая золота и славы наглотаться.
*Ужасно это, но богатым от рожденья
дано быть глупыми. Что этому виной?
Богатство слепо, людям ум оно туманит,
самих их делает слепыми, и судьбу их.*
Конечно, тошно связывать себя женой,
но мне без этого никак не обойтись.
Мне больше Мероп жить не даст, как я хочу,
да и невесты лучшей не найти, он прав.
А, может, бросить всё и ускакать отсюда?
Куда? Не знаю. Как приятно греет щёку
пунцовый луч, скользнувший по деревьям сада.
Нет, надо действовать. Я встречу бога солнца,
раскрою медленный бутон своей судьбы
и посмотрю, какой там прячется цветок.
Хор
Уже несётся конь игреневый, накормленный
душистым зерном: божественное
с божественным на земле встретится,
как две капли золота в плавильне чёрной.
Не нужно сыну бояться лучей родителя,
не тронет солнце чадо своё любимое.
Уже колесница стоит у входа, и кони крылатые
нетерпеливо землю копытом бьют.
Войдёт во дворец он, увидит стол сияющий,
уставленный вином и душистыми яствами,
увидит и самого бога великолепного,
и дочерей его: золотовласую Меропу,
Гелию голубоглазую, Эглу хрупкую,
и белорукую Лампетию, подающую в золотой чаше
землянику смеющейся Фебе,
высокогрудую Этерию, изящную Диоксиппу.
Сядет за стол, переводя глаза
с одной на другую, жену себе выбирая,
но как тут выберешь? Как скажешь: вот эта лишь?
Задумается он, водя пальцем по нежно звучащей каёмке
кубка, украшенного зверями и птицами,
а статуи месяцев будут протягивать
из затемнённых ниш
чаши с дымящимся ладаном ливийским.
Кто раз попробовал мёд звуков, богом произнесённых,
не сможет уже внимать словесам смертных,
кто раз побыл под крышей, из неба сотканной,
не сможет смотреть на кирпичи обожжённые,
кто раз вкусил яблока, протянутого рукою белой,
станет мечтать иначе, мыслить
слишком легко и смело,
не чувствуя, где нужно остановиться.
Мер.
Ну что, жена моя, умчался Фаэтон.
Сказал, что скоро привезёт сюда невесту.
Моей победой увенчался разговор:
известно мне, как сына слушаться заставить.
Кл.
Надеюсь, дома он застанет Гелиоса.
Мер.
Застанет. Колесницу золотую утром
помыть и подготовить надо, а пока
стоит она и ждёт, её лучи сияют
и утра первые часы животворят.
Кл.
Я вижу, показался *сгусток золотой*
над зубчатой короной белых кипарисов.
Бог, значит, выехал. От сына скоро мы
узнаем всё. Обратный путь всегда короче.
Мер.
Ты представляешь: я и Гелиос! Вдвоём!
Конечно, после свадьбы нас он пригласит
к себе, и за божественный мы сядем стол.
Сам Гелиос вино мне будет наливать…
Кл.
Для этого есть виночерпий у него.
Мер.
… и много почестей других окажет мне,
как мудрому царю, и тестю своему,
и собеседнику очаровательному.
А уж потом и сам пожалует сюда
в какой-нибудь дождливый день, чтоб с нами вместе
и вечер провести, и следующий день.
Нам нужно северное вычистить крыло
дворца, отдай немедленно распоряженья.
О, я всегда хотел до старости дожить,
но до такой! Отец мой и во сне не видел
тех почестей, какие сын его познает.
Лишь я был выбран Океаном… Кл. Слушай, Мероп!
Что это? Гром? Не дождь ли собирается?
Мер.
В такое время года небеса молчат.
Кл.
А что тогда прогрохотало в облаках?
И воздух потемнел, и замолчали птицы.
Как жарко стало! Я сниму накидку эту,
а час назад её от холода надела.
Мер.
Ты не больна ль? Кл. Кто знает… Мер. Накануне свадьбы
то в жар, то в холод всех родителей бросает.
Становится мне тоже нелегко дышать.
Волнуюсь я. Пойду хлебну вина, а после
займусь разучиваньем гимна с девушками.
Хор
Затуманилось небо хрустальное,
птиц не слышно на бежевых яблонях,
кипарисы лишь бледные тянутся
к одиноко летящему облаку.
Но не будет затмения долгого:
колесница на небе покажется,
и колёса, окованы золотом,
снова лягут в привычные борозды.
Мы не властны над тем, что случается
в складках неба, для нас необъятного,
не набросить уздечки нам шёлковой
и на сердце, бездумно взлетевшее.
Встала Эос в хитоне узористом,
растопырила пальцы лиловые,
и с ладони её, словно яблоко,
сердце в пыль покатилось глубокую.
Кл.
Как это ожидание невыносимо!
Как долго тянется упрямый этот день!
Всё шатко. Время из-под ног моих уходит.
Как будто бродишь по морской воде, покрытой
упругим слоем красноватых водорослей.
Мы развлекались так с моими сёстрами,
я не забыла. Вот идёшь и думаешь:
теперь провалишься под воду или позже?
Тогда светлейшим обладала телом я
и шелковистыми, воздушными ступнями,
теперь же вся отяжелела, огрубела,
урывками живу, от страха замирая,
и твердь земная представляется мне зыбкой
лазурью моря. Мой отец и не подумал,
какую жизнь мне уготовил среди смертных.
Что ж будет? Чем приветит сына Гелиос?
Исполнит ли желание, докажет ли
своё отцовство? Или прочь прогонит?
Не терпят боги никаких напоминаний
о клятвах, ими раздаваемых охотно,
пусть даже после самых пламенных объятий.
Да и какую мне любовь оставил он?
Как можно мне любить вселюбящего бога,
которого желает страстно целый мир?
Моя душа потонет бледным огоньком
в крылатом пламени, на небо восходящем.
Привыкла с Меропом я жить, но эта жизнь
теперь неузнаваемо изменится.
Что если Гелиос оставит Фаэтона
в своём дворце и всё расскажет Меропу?
Что если выгонит, и Мероп всё узнает?
Тогда никто за нас не сможет заступиться
перед властителем, супругом и отцом,
а Гелиос прекрасным светом нас окатит,
когда нас поведут четвертовать на площадь.
Сегодня очень блёклый день, и солнца нет,
и небо как-то призрачно озарено,
как будто буря к нам песчаная подходит.
Я чувствую, что распадаюсь понемногу
и достигаю той ступени, где усилье,
которое мне нужно для последнего
противодействия превосходящей силе,
меня же переломит. Хор Посмотри, Климена!
Вон появился воспитатель Фаэтона,
а это значит, что они уже вернулись.
Конечно, Гелиос их принял дружелюбно.
Смотри, как он летит, с какою лёгкостью
переступает одряхлевшими ногами,
забыв о возрасте своём! Так можно бегать
лишь принося счастливое известие.
Всё хорошо. Не стоило переживать!
ВОСПИТАТЕЛЬ
Царица! Слушай! Я примчался во дворец,
как мог скорее. Нечто страшное случилось!
Кл.
Что говоришь ты? Что могло произойти?
Восп.
Дай дух перевести. Мне трудно отвечать.
Кл.
Не мучь меня! Скорее говори! Давай же!
Восп.
Твой сын погиб. Упал он с колесницы бога.
Кл.
Как ты сказал? Погиб? В глазах моих темно.
Восп.
Погиб наш Фаэтон! Мой ученик любимый!
Кл.
Старик… Немедленно рассказывай мне всё!
Немедленно! И ничего не пропусти.
Восп.
Сейчас, царица! Расскажу всё по порядку.
Как жутко смотришь ты! Как вся ты посинела!
Как блещут льдом глаза, ещё не в силах плакать!
Кл.
Ты на меня внимания не обращай.
Давай, к рассказу приступай сию минуту!
Восп.
Мы к богу солнца поскакали с Фаэтоном.
Сначала был он мрачен, но потом и скачкой,
и свежим воздухом степи разгорячён,
забыл про чёрные заботы и летел,
упав на гриву тонконогого коня:
с большим трудом я не терял его из виду,
и вскоре мы у дома Гелиоса были.
Сначала я боялся, что мы заживо
сгорим в такой близи от жгучего светила,
но чем мы ближе подходили, тем прохладней
казался воздух. У ворот кедровых
раскинулся вечноцветущий сад, а там
по-голубиному фонтаны говорили,
переплетаясь, как янтарные косички
голубоглазой иноземной девушки.
Ворота были приоткрыты, на площадке
стояла гордо золотая колесница,
блистая спицами начищенных колёс,
волнистым синим воздухом окружена.
Когда увидел Фаэтон её, то весь
осунулся, и помрачнел, и замолчал.
Прошли во двор мы, а потом и в самый зал:
в нём не было углов, но совершенной сферой
перед глазами пробегали стены. В нишах
Дней, Месяцев, Годов, Столетий и Часов
стояли статуи в размеренном порядке.
Весна, увенчанная пышными цветами,
нагое Лето с плетеницей из колосьев,