Фабрика счастливых граждан. Как индустрия счастья контролирует нашу жизнь - Страница 12

Измерение счастья позволило экономистам счастья и политическим институтам ввести индивидуальную удовлетворенность жизнью в местный и глобальный политический анализ затрат и выгод, тем самым бросив вызов традиционному экономическому подходу: раньше измерения подсчитывались в денежных единицах, теперь взамен предлагалось измерять в единицах счастья. Лэйард действительно рекомендовал в качестве правильного подхода к оценке политических решений в демократических странах «давать оценку всем возможным политикам с точки зрения счастья, которое они приносят на каждый израсходованный доллар»⁶⁰. Если принять счастье за показатель выгоды, то существует несколько способов, как оно может быть связано с расходами в глобальном масштабе. Например, это позволяет определить стоимость счастья. Так, эксперты утверждали, что семь миллионов фунтов стерлингов – это та сумма, которая, по мнению британцев, необходима им для счастья⁶¹; это позволяет получить информацию об экономической окупаемости затрат, связанных с увеличением или уменьшением счастья. Например, Институт Гэллапа заявил, что несчастье работников обходится экономике США в 500 миллиардов долларов в год⁶². Кроме того, так можно оценить влияние политики различных стран на счастье их граждан.

Таким образом, освободившись от оценочных суждений и превратившись в объективную величину, способную преодолевать культурные границы и работать в рамках масштабных расчетов затрат и выгод, счастье стало постулироваться как один из главных экономических, политических и моральных компасов в неолиберальных обществах. В этой связи экономисты счастья утверждают, что научные данные уже достаточно убедительны: страны можно непредвзято сравнивать по уровню счастья, поэтому государства и институты обязаны принять его в качестве свободного от оценочных суждений и объективного «аффективного термометра» для измерения экономической выгоды, оценки социального прогресса и руководства для государственной политики⁶³.

Критика не обошла стороной и совокупные показатели счастья. Начнем с того, что некоторые авторы в целом оспаривают существование проверенных и согласованных методов измерения счастья⁶⁴. В связи с этим даже ОЭСР выпустила ряд рекомендаций для решения этой проблемы, предупреждая, что многие показатели счастья «не обладают последовательностью, необходимой для их использования в качестве основы для международных сравнений»⁶⁵. Некоторые другие авторы обеспокоены чрезмерной индивидуальной направленностью этих параметров. Несмотря на заявления экономистов счастья, неясно, сопоставимы ли измерения счастья разных людей. Например, как можно быть уверенным, что чьи-то результаты 7 из 10 в опроснике счастья эквивалентны 7 из 10 другого индивида? Откуда нам знать, что 7 баллов, полученные кем-то в Ирландии, выше или ниже, чем 6 или 8, полученные кем-то в Камбодже или Китае? Насколько счастливее человек с 5 баллами, чем человек с 3? Что на самом деле означает шкала счастья в 10 баллов? Другая проблема заключается в том, что эта методология сильно ограничивает диапазон содержательных ответов, которые люди могут дать при оценке собственного счастья. Это важно, поскольку ответы закрытого типа могут не только укреплять очевидную предвзятость исследователей⁶⁶, но и игнорировать важную информацию для принятия политических решений. Например, недавнее исследование показало, что по сравнению с описаниями жизни, собранными в ходе интервью, количественные самооценки игнорируют важные социальные вопросы, упуская то, как люди оценивают свою жизнь, конкретные и специфические обстоятельства, негативные оценки и смешанные чувства. В связи с этим в заключении исследования отмечается, что «серьезнейшей катастрофой» изучения счастья «было то, что исследователи могут не осознавать, что у людей все может быть плохо»⁶⁷. Действительно, принятие такого рода количественных, узких показателей счастья для изучения того, что является и не является важным в жизни людей, сопряжено с серьезным риском, что многие важные вопросы не получат достаточного отражения в общественных дебатах, и это несмотря на заявления сторонников счастья о том, что оно является надежной мерой для получения более субъективной информации, которую не учитывают другие показатели.

Но методологические проблемы далеко не единственные и даже не самые важные. Немаловажно поставить под сомнение результаты, получаемые от возведения счастья в ранг политического критерия первого порядка. Например, резонно задаться вопросом, положив его в основу: не использует ли политика концепт счастья в качестве дымовой завесы, скрывающей более важные и структурные политические и экономические проблемы. Эти сомнения появились еще в период пребывания у власти премьер-министра Великобритании консерватора Дэвида Кэмерона. В 2010 году, сразу после объявления о самом масштабном сокращении бюджета в истории страны, Кэмерон заявил, что Великобритания должна принять счастье в качестве национального показателя прогресса. Консерватор отложил в сторону экономические проблемы, вместо этого сосредоточившись на продвижении среди населения совершенно новой идеи, что «пришла пора признаться, что в жизни есть нечто большее, чем деньги, и пора сосредоточиться не только на ВВП, но и на ВУБ – всеобщем уровне благополучия». Перемещение фокуса на индивидуальное и всеобщее счастье было совершенно очевидной стратегией с целью отодвинуть на второй план и отвлечь внимание от более объективных и сложных социально-экономических показателей благосостояния и уровня жизни, таких как перераспределение доходов, материальное неравенство, социальная сегрегация, гендерное неравенство, здравоохранение, коррупция и прозрачность, соотношение существующих возможностей по отношению к предполагаемым, социальные пособия или уровень безработицы. Израильтяне, например, любят с гордостью демонстрировать свой очень высокий рейтинг в мировых показателях счастья, как будто эти рейтинги могут скрыть тот факт, что в их стране один из самых высоких уровней неравенства в мире и продолжающаяся оккупация.

Аналогичную озадаченность можно выразить и сегодня, когда страны с массовой нищетой, постоянными нарушениями прав человека, высоким уровнем недоедания, младенческой смертности и самоубийств, такие как Объединенные Арабские Эмираты и Индия, решили использовать показатель счастья для оценки влияния своей национальной политики. В 2014 году премьер-министр и правитель Дубая шейх Мохаммед ибн Рашид Аль Мактум распорядился установить по всему городу сенсорные экраны для получения в режиме реального времени информации об удовлетворенности людей. Заявленная цель – создание «самого счастливого города в мире». За этой мерой в 2016 году последовало объявление о самой масштабной реорганизации правительства за всю сорокачетырехлетнюю историю страны, которая включала, в качестве главной реформы, формирование «Министерства счастья» для создания «общего блага и удовлетворения». В связи с этим новый министр счастья Охуд Аль Руми заявила каналу Си-эн-эн, что роль страны заключается в «создании среды, где люди могут процветать, раскрывать свой потенциал и выбирать быть счастливыми», добавив, что «мы в ОАЭ очень ценим счастье. Я очень счастливый и позитивный человек, и я выбираю быть счастливой каждый день, потому что именно это движет мною, мотивирует меня, придает смысл жизни, поэтому я всегда выбираю видеть стакан наполовину полным». Нечто подобное произошло и в Индии, где мистер Чоухан, любитель йоги и член правящей партии БДП во главе с премьер-министром Нарендра Моди, заявил, что «счастье приходит в жизнь людей не только с материальными благами или развитием, но и путем привнесения позитива в их жизнь».

Но, возможно, одним из важных последствий измерения счастья является то, что это позволяет решать деликатные политические и экономические вопросы, казалось бы, неидеологическим и чисто технократическим способом. Будь то оценка программы вакцинации, школьного образования или изменений в системе налогообложения, общий показатель счастья считается объективным критерием. Например, в отношении налогов Адлер и Селигман утверждают, что счастье может «помочь политикам разработать оптимальные налоговые структуры, которые максимизируют налоговые поступления без снижения благосостояния общества»⁶⁸. Таким образом, налогообложение должно быть не вопросом политического или общественного мышления, а техническим вопросом о количестве счастья, которое получат люди. Кроме того, эти авторы утверждают, что подобная логика должна применяться как к этическим, так и к политическим вопросам.