Ежегодный пир Погребального братства - Страница 3

Лучше переключиться на что-то другое: продолжим рассказ о дневных встречах. Значит, после вторжения так называемой Люси, которая ругалась из-за бабок, мэр решил представить меня картежникам, — те уставились на меня так, будто я марсианин. То есть, в категориях Леви-Стросса, различили на мне маску инаковости. Протяни я им стеклянные бусины и мачете в качестве ритуальных даров знакомства, — думаю, реакция была бы та же. Со временем меня здесь примут, но не сразу. Я улыбнулся и даже спросил, во что они играют, — типа, дал понять, что я тоже ими интересуюсь; зря старался, от вопроса они только сильнее вытаращились, во что, во что, да в свару же! — ну, сам напросился. Сейчас справился в «Робере», свара — региональный, распространенный на западе Франции термин (до этого места вроде все ясно), обозначает вариант азартной карточной игры «Три листика» с прикупом (искомого озарения не случилось). Я аккуратно расспросил мэра: картежники местные, профессии у них разные, но все заядлые рыболовы или охотники. Я их непременно еще увижу, так что имена решил не записывать.

Во всех отношениях интереснее оказалось другое знакомство — Макс. Полтинник, кожаная косуха, черная эспаньолка, крупная голова, широкие плечи, пузо, шлем, сразу за дверью — мотоцикл, говорит все, что думает, — я будто снова очутился в Париже, вернее, на какой-нибудь рабочей окраине — в Монтрее. Он заглянул за сигаретами, но мэр его окликнул и предложил выпить с нами. Макс — художник; поселился тут лет десять назад (он действительно раньше жил в Монтрее, забавное совпадение). По его словам, живет чуть в стороне от деревни, на большой ферме. Радушно приглашал в гости, как будет время. Из Парижа уехал, потому что нужен простор для работы, а еще — достала бывшая. Не терпится узнать, что он думает о местных жителях. Макс явно за словом в карман не лезет.

Итак, пропустив очередные два пастиса, мэр, который к тому времени, если не ошибаюсь, их принял четыре, стал потихоньку хмелеть. Щеки у него покраснели, глаза тоже, и, главное, речь окрасилась выраженным местным акцентом. Понять можно, но очень уж специфично. Он стал говорить с патроном и Максом о политике; поносил префектуру, отменившую один из его муниципальных указов (запрет сбора грибов в лесах муниципального подчинения для неустановленных лиц без местной регистрации) и тем нанесшую удар по самолюбию. «А кроме самолюбия, что пострадало?» — заржал Макс. В Ажасской роще приличных грибов отродясь не встречали. Беседа прервалась на телевизионный выпуск местных новостей, то есть было 19:00, пора возвращаться в «Дебри науки»; я поблагодарил мэра за радушие и поддержку, пообещал Максу (который, похоже, теперь никуда не спешил), что позвоню и заеду, кивнул хозяину и пошел домой. Вокруг стояла ночь — сырая, беззвездная, но освещенная бесчисленными рождественскими гирляндами, которые местные жители навешивают на фасады домов, словно стараясь переплюнуть друг друга по числу горящих лампочек и дед-морозов, ползущих по лестницам (при анкетировании узнать истоки этого странного обычая). Пешком мне нужно четыре минуты нормальным шагом, чтобы вернуться в «Дебри науки» (и во дворе вызвать яростный лай собаки Гари, хоть бы он скорее ко мне привык, а то как-то боязно).

Чтение и общий отбой.

15 декабря

Проснулся: заложен нос. В комнате — ледник, не забыть бы спросить переносной радиатор. Колония червяков в ванной ширится (фу!), миниатюрные улитки в гостиной плодятся, есть ли связь у этих двух явлений? Позавтракал на скорую руку. Взял вопросник, проверил диктофон. Послал привет Ларе в чате. Только что видел Матильду, идущую по двору. Значит, она дома. Ну, пора. Теперь — за работу.

15 декабря, продолжение

Два часа записи, одна порция кролика в горчичном соусе. (Не хватило духу сказать, что я не ем крольчатины, поэтому кролика съел — довольно вкусно, как оказалось. Как же я быстро адаптируюсь.) Матильда очень открытая, симпатичная и удивительная. Первый сюрприз: сначала она принимала меня на кухне, пока мы пили кофе, а потом повела меня в так называемый офис. Придется пересматривать изначальные установки: тут не только ультрасовременный компьютер, но и принтер и куча книг по информатике и бухгалтерии. Матильда управляет семейной фермой. Ее профессиональная карьера (а как это еще назвать?) впечатляет. Из крестьян, замуж вышла рано, менеджмент освоила самостоятельно. За компьютер засела, как она выражается, в 1990-е годы. Гари занимается непосредственно производством сельхозпродукции, а она — всеми бумагами. Счета, инвестиции, кредит — управляется со всем. И это помимо огорода, птичника и кроликов, в основном для домашнего потребления, — больше никаких животных на ферме не разводят. Матильда завела живность не так давно (после кончины матери много лет никого не держали), потому что, по ее словам, сколько можно есть поганую курятину из супермаркета. Так что сельские жители догоняют горожан в вопросах заботы о качестве продуктов питания. Дети выучились в городе, женились и теперь живут далеко (пригороды Парижа и Бордо). Взять в свои руки хозяйство они вряд ли сумеют и точно не захотят, так что вопрос о завершении деятельности остается открытым. (Матильде — пятьдесят семь, Гари — шестьдесят два.) Раньше Матильда также занималась приходом и помогала местному священнику по хозяйству — вплоть до его внезапной кончины (сказала с очень расстроеным видом) два года назад. Из чего я делаю вывод, что она практикующая католичка (изначально не собирался делать «религиозный» опросник, но теперь думаю добавить раздел «Вера»). Сообщила, что после смерти аббата (это правильно — его так назвать, «аббат»? Блин, вообще не рублю в католицизме) в деревне нет местного служителя культа, а только приходящий (вернее, разъездной) священник, который без разбору отправляет хоть крестины, хоть похороны, хоть свадьбы. (То есть периферийность деревни усиливается по крайней мере в обрядово-культовом аспекте. А как насчет религиозных меньшинств? Протестанты, евреи, мусульмане? Буддисты? А вдруг?) Матильда довольно стыдлива: например, избегает разговоров про семейную жизнь и половые практики (надо пересмотреть эту часть схемы беседы; вопрос про адюльтер вообще никуда, так и не смог его задать, нужно придумать, как выйти на этот аспект социальных отношений не впрямую), а также темы денег. На вопрос о доходах отвечает уклончиво: «Ничего идут дела, когда как, бывает и хуже, а прошлый год был отличным». (Цифры вообще-то можно вывести, исходя из стоимости зерна за тонну.) Зато про детство может говорить без конца. Вспоминает родительскую ферму, сестер, долгие вечерние посиделки, как жгли костры в Иванов день (я считал эту практику скорее городской — выяснить в процессе анкетирования, раздел «Празднества»), как пекли в камине каштаны, как ходили в лес, какие были в деревне праздники, как работала печь в булочной (до сих пор помнит вкус горячего хлеба: положишь на него масло, и оно растекается), в юности — танцы по субботам… Час с лишним записи на диктофон. Еще про разных людей времен ее молодости: опять про отца, мать, сестер; как она познакомилась со своим Гари, который сначала ухаживал за ее старшей сестрой, — ну, я тогда была совсем девчонка, сказала Матильда; можно подумать, что, если б не возраст, Гари сразу обратил бы внимание на нее; потом сватовство, свадьба, как они приняли ферму у его родителей и т. д., и т. д. Думаю, она была рада с кем-то поделиться. На середине беседы мы вернулись на кухню, и она стала греть кролика (к счастью, из холодильника его достали уже нарезанным). Я перешел к отношениям с соседями, и тут снова в основном пошли воспоминания: раньше все собирались по поводу и без повода, в погожий день во дворе фермы задавали целые обеды и т. д. Словом, ностальгия. При этом не могла назвать ни одного публичного мероприятия, случившегося недавно, кроме похорон того же приходского священника. С ее слов, отношения с соседями хорошие. Кстати, мои «Дебри науки» они изначально хотели сдавать туристам, но с этим столько возни, да и клиентов в итоге кот наплакал, так что Матильда решила, что выгоднее сдавать на год. (Отметить в главе «Занятия».) Потом все собрались за кроликом, Гари к обеду вернулся домой — ходил чинить трактор. Про интервью никаких вопросов не задавал, только поинтересовался: ну как, все путем? Видимо, уважает право жены на частную жизнь. Лицо у Гари довольно красивое, яркие голубые глаза, выглядит моложе своих лет. За обедом болтали о всяком, теперь расспрашивали они. Любопытствовали, как можно стать антропологом; хотели понять, почему наука заинтересовалась именно их деревней. Я решил сказать правду: был грант совета департамента, хочу написать настоящую монографию о сельской жизни, которой действительно не хватает в современной этнологии, есть ощущение (подкрепленное широким знакомством с библиографией), что этот регион репрезентативен в плане актуальных вызовов сельской жизни. Рассказал им, что предыдущая полевая площадка у меня была в маленьком городке департамента Арьеж, и Гари заметил: а-а, на юге! Совсем другой климат, не то что у нас. Это доказывает, что он не знает Арьежа, там почти так же сыро, как тут. Я от души поблагодарил их за обед и, главное, — за мопед, который буквально спас мне жизнь, взял с Гари слово, что он когда-нибудь позовет меня на охоту, и ушел. Вернулся в «Дебри науки», но отложил расшифровку записи на потом (моя программа автоматической транскрипции перед речью Матильды пасует точно так же, как раньше перед арьежским акцентом, — надо было догадаться, что все эти штуки придумывают парижане, чтобы дурить рентгенологов из Орлеана), лучше по живому зафиксировать все в дневнике.