Езда по московским улицам - Страница 1

Ради общей пользы считаем долгом обратить внимание тех, кому о сем ведать надлежит, что на московских улицах существует особого рода беспорядок, не только препятствующий удобному сообщению, но и подвергающий проезжих и проходящих по улицам положительной опасности. Можно подумать, смотря на многие московские улицы, что они предназначены вовсе не для проезда, а разве для удобства преимущественно лавочников, а частью домовладельцев. Подъезжающие к лавкам возы (например, на Смоленском рынке, по всему Арбату и других подобных местностях), равно легковые и ломовые извозчики, становятся так, как никто не становится ни в одном городе мира, а именно: не гуськом вдоль тротуара, но поперек улицы и часто с обеих сторон ее[1]. Последствия такого невероятного обычая очевидны. Узкое пространство, остающееся между стоящими поперек возами, недостаточно для свободного сообщения; едва и обыкновенные экипажи, встречаясь, могут разъехаться. Но совершенное бедствие, если навстречу попадутся тяжелые возы или, что еще хуже, порожняки, которые навеселе скачут сломя голову на разнузданных лошадях, не обращая ни малейшего внимания на то, что задевают и экипажи и пешеходов; если кого и свалят, кому колесо, кому ногу сломят, то они, порожняки, уверены, что всегда успеют ускакать, прежде нежели их поймают. Напрасно хожалые[2], хотя изредка, вскрикивают, чтоб возы и экипажи держались правой стороны: требование весьма разумное, но материально неисполнимое, когда улица загорожена поперек стоящими возами.

Спрашивается: на чем основано право возов становиться поперек улицы и загораживать ее, когда улица – есть земля городская, и пользование ею принадлежит всем обывателям города, а не тому или другому лицу, хотя бы он был извозчик или даже лавочник? Предложите этот любопытный вопрос хожалым, и они будут вам отвечать, что «это лавочники распоряжаются».

Оно и действительно так. Лавочнику лень проходить к возам, которые стояли бы вдоль по улице; для этого лавочнику надобно сделать несколько шагов лишних; он находит гораздо спокойнее поставить возы рядком против своей лавки, иногда на целый день, словом, обратить улицу в свой двор или в свою конюшню, а что он, ради своего спокойствия и немалой для него выгоды, загораживает улицу – об этом он и не помышляет. Авось-либо обойдется! И, действительно, обходится, и обходится каждый день, а если от тесноты сломалось колесо у экипажа, лошади попорчены, пешехода смяли между возами, то разве лавочник в этом виноват? Это вина самих проезжающих и проходящих – его, лавочника, дело сторона; он стоит у своей лавки и оберегает свои выгоды на счет других городских обывателей.

Но скажут, может быть: если, по распоряжению лавочников и по милости их возов, нельзя ездить по московским улицам, то можно, по крайней мере, ходить пешком по тротуарам? Тщетная надежда! Назначение московских тротуаров еще загадочнее московских улиц; для чего собственно существуют у нас тротуары – покрыто мраком неизвестности. Но лавочники отгадали и эту загадку. Они считают не только улицу, но и тротуар принадлежностью своих лавок. Не угодно ли заглянуть, с утра до вечера, хоть на Смоленский рынок? Вы найдете на тротуарах не только ведра, мешки и прочий товар, но и корыта для корма лошадей, или решета и прочую тому подобную посуду, живописно поставленную рядком так, что проходящий по тротуару с одной стороны сжат мешками и ведрами, а с другой – лошадиными мордами; и счастье еще, когда лошадь не кусается, как это часто бывает с крестьянскими лошадьми. Должно, к сожалению, повторить, что такого порядка или, лучше сказать, такого отсутствия всякого порядка не встретишь ни в одном городе в мире.

Но положим, что, порядочно замаравшись и об мешки и об лошадиные морды, перескочив через ведра и корыта, вы вышли, наконец, на просторное место: берегитесь – летом тротуар исковеркан, а зимою покрыт гололедицею. С недавнего времени, по весьма дельному распоряжению полиции, тротуары посыпаются песком, т. е. делается вид, будто посыпаются, но московская лень хитра на выдумки; очистка снега и посыпка песком производится самым курьезным образом: во-первых, на некоторых тротуарах посыпается не самый тротуар, а только окраины или скат тротуара, для того, вероятно, чтоб проезжающее начальство могло подумать: должно быть, хорошо тротуар посыпан песком, если песок ссыпается даже на скат. Действительно, кому придет в голову такое остроумное изобретение? Во-вторых, для очищения тротуаров употребляется не лом, как например, в Петербурге, а какая-то нелепая скребка, посредством которой, шутя, счищается снег и… открывается гололедица, по которой можно разве кататься на санках, но отнюдь не ходить. Лома вы почти не увидите на улицах и тротуарах московских; существование этого инструмента, кажется, еще не достигло до сведения ни дворников, ни домохозяев. К довершению курьеза, скупая посыпка песком, если это где и делается, то делается так, чтоб она отнюдь не достигала своей цели: предохранять проходящих от удовольствия сломить себе шею. Кажется, чего бы проще, один работник счищает снег, а другой за ним идет и тотчас посыпает песком? Ничуть не бывало. В Москве распорядились иначе, по-своему: два работника поутру усердно счищают снег и открывают гололедицу, а уж к вечеру они же оба будут посыпать и песочком, вероятно, по тому расчету, что ночью меньше ходят, нежели днем, и, следовательно, на другой день уж не нужно будет вновь хлопотать о посыпке песком – останется вчерашний, а если кто в этом промежутке поскользнется и сломит себе ногу, то, видно, уж ему на роду так написано. Так и знаменитый московский оракул, полусумасшедший Иван Яковлевич[3] разъяснял это дело.

Вообще курьезам нет конца. В Петербурге против ворот, большею частью устроенных под домами, необходимость заставляет иногда опускать тротуар для въезда экипажей в ворота; это не представляет важных неудобств, потому что в Петербурге, большею частью, тротуары ровные, очищаются от гололедицы до камня и усердно посыпаются песком. В Москве, напротив, ворота под домом большая редкость; между тем нет дрянного домишка, перед воротами бы которого не было бы выемки в тротуаре, и большею частью весьма крутой. Спрашивается: для чего эти опасные для проходящих выемки, не имеющие решительно никакого человеческого смысла: уж не для красоты ли? чего доброго! Говорят, что прежде были при этих выемках ступеньки, но впоследствии ступеньки заменены скатом – для удобнейшего падения проходящих.

Нужно к тому прибавить, что и водосточные трубы с домов устроены особым, оригинальным образом. В Петербурге, как и в целом мире, водосточные трубы нижним концом проводятся сквозь тротуар и так, что вода, проходя под тротуарною настилкою, вливается в канаву, находящуюся обыкновенно между тротуаром и мостовою. В Москве водосточные трубы патриархально выливают воду прямо на тротуар, а уже с тротуара вода стекает в канавку: от этого чудного устройства даже очищенный тротуар пересекается горбами гололедицы, к чему присоединяется все то, что ночью и днем льется безнаказанно на наши тротуары, а летом и весною доходит до нестерпимого зловония – обстоятельство довольно важное всегда, а особенно в случае повальных болезней, какова, например, ожидаемая к весне холера.

Но мы не кончили еще с курьезами московских улиц. Иногда, по весне, между домами и тротуарами, а также между тротуарами и мостовою вырастает травка; очевидно, что в этих местах трава ничему вредить не может – напротив, она до некоторой степени есть спасение против нечистот, которыми утучняются[4] наши тротуары; заросшая в этих местах зелень уничтожает до некоторой степени зловоние. Но в Москве рассудили иначе. Хожалые находят, что эта трава есть безобразие и что гораздо благоприличнее оголить нечистоты, скопляющиеся у нас на тротуарах. По такому рассуждению они заставляют дворников выщипывать травку за травкою и за этим наблюдают строго. Неужели хожалые в этом случае действуют по приказанию начальства? Мы этому не верим. Здесь, вероятно, просто фантазия самих хожалых. Ведь заставляли же они усыпать песком тротуары летом, что было замечено в журналах прошедших годов и что, кажется, теперь прекратилось.