Европейцы - Страница 5

Вскоре из дома вышла еще одна молодая леди; пройдя по веранде, она спустилась в сад и подошла к той девушке, которую я только что вам описал. Вторая молодая леди тоже была тонка и бледна, но годами старше первой, ниже ростом, с гладко зачесанными темными волосами. Глаза у нее, не в пример первой, отличались живостью и блеском, но вовсе не казались тревожными. На ней была соломенная шляпка с белыми лентами и красная индийская шаль, которая, сбегая спереди по платью, доходила чуть ли не до носков обуви. В руке она держала ключик.

– Гертруда, – сказала она, – ты твердо уверена, что тебе лучше остаться дома и не ходить сегодня в церковь?

Гертруда взглянула на нее, потом сорвала веточку сирени, понюхала и отбросила прочь.

– Я никогда и ни в чем не бываю твердо уверена, – ответила она.

Вторая молодая леди упорно смотрела мимо нее на пруд, который сверкал вдали между двумя поросшими елью вытянутыми берегами.

Наконец она очень мягко сказала:

– Вот ключ от буфета, пусть он будет у тебя на случай, если кому-нибудь вдруг что-то понадобится.

– Кому и что может понадобиться? – спросила Гертруда. – Я остаюсь в доме одна.

– Кто-нибудь может прийти, – сказала ее собеседница.

– Ты имеешь в виду мистера Брэнда?

– Да, Гертруда. Он любит пироги и, наверное, не откажется съесть кусочек.

– Не люблю мужчин, которые вечно едят пироги, – объявила, дергая ветку куста сирени, Гертруда.

Собеседница бросила на нее взгляд, но сейчас же потупилась.

– Думаю, папа рассчитывает, что ты придешь в церковь, – проговорила она. – Что мне ему сказать?

– Скажи, что у меня разболелась голова.

– Это правда? – снова упорно глядя на пруд, спросила старшая.

– Нет, Шарлотта, – ответила со всей простотой младшая.

Шарлотта обратила свои спокойные глаза на лицо собеседницы:

– Мне кажется, у тебя опять тревожно на душе.

– На душе у меня в точности так же, как и всегда, – ответила, не меняя тона, Гертруда.

Шарлотта отвернулась, но не ушла, а все еще медлила. Она оглядела спереди свое платье.

– Как ты думаешь, шаль не слишком длинна? – спросила она.

Гертруда перевела взгляд на шаль и обошла Шарлотту, описав полукруг.

– По-моему, ты не так ее носишь.

– А как ее надо носить, дорогая?

– Не знаю, но как-то иначе. Ты должна иначе накинуть ее на плечи, пропустить под локти; сзади ты должна выглядеть иначе.

– Как же я должна выглядеть? – поинтересовалась Шарлотта.

– Наверное, я не смогу тебе этого объяснить, – ответила Гертруда, слегка оттягивая шаль назад. – Показать на себе я могла бы, но объяснить, наверное, не смогу.

Движением локтей Шарлотта устранила легкий беспорядок, который внесла своим прикосновением ее собеседница.

– Хорошо, когда-нибудь ты мне покажешь. Сейчас это не важно. Да и вообще, по-моему, совсем не важно, как человек выглядит сзади.

– Что ты, это особенно важно! Никогда ведь не знаешь, кто там на тебя смотрит, а ты безоружна, не прилагаешь усилий, чтобы казаться хорошенькой.

Шарлотта выслушала это заявление со всей серьезностью.

– Зачем же прилагать усилия, чтобы казаться хорошенькой? По-моему, этого никогда не следует делать, – проговорила она убежденно.

Гертруда, помолчав, сказала:

– Ты права, от этого мало проку.

Несколько мгновений Шарлотта на нее смотрела, потом поцеловала.

– Надеюсь, когда мы вернемся, тебе будет лучше.

– Мне и сейчас очень хорошо, моя дорогая сестра, – сказала Гертруда.

Старшая сестра направилась по выложенной кирпичом дорожке к воротам; младшая медленно пошла по направлению к дому. У самых ворот Шарлотте встретился молодой человек – рослый и видный молодой человек в цилиндре и нитяных перчатках. Он был красив, но, пожалуй, немного дороден. У него была располагающая улыбка.

– Ах, мистер Брэнд! – воскликнула молодая дама.

– Я зашел узнать, идет ли ваша сестра в церковь.

– Она говорит, что нет. Я так рада, что вы зашли. Мне кажется, если бы вы с ней поговорили… – И, понизив голос, Шарлотта добавила: – У нее как будто опять тревожно на душе.

Мистер Брэнд улыбнулся с высоты своего роста Шарлотте:

– Я всегда рад случаю поговорить с вашей сестрой. Для этого я готов пожертвовать почти что любой службой, сколь бы она меня ни привлекала.

– Вам, конечно, виднее, – ответила мягко Шарлотта, словно не рискуя согласиться со столь опасным высказыванием. – Я пойду, а то как бы мне не опоздать.

– Надеюсь, проповедь будет приятной.

– Проповеди мистера Гилмена всегда приятны, – ответила Шарлотта и пустилась в путь.

Мистер Брэнд вошел в сад, и, услышав, как захлопнулась калитка, Гертруда обернулась и посмотрела на него. Несколько секунд она за ним наблюдала, потом отвернулась. Но почти сразу же, как бы одернув себя, снова повернулась к нему лицом и застыла в ожидании. Когда его отделяло от нее всего несколько шагов, мистер Брэнд снял цилиндр и отер платком лоб. Он тут же надел его опять и протянул Гертруде руку. При желании, однако, вы успели бы разглядеть, что лоб у него высокий и без единой морщинки, а волосы густые, но какие-то бесцветные. Нос был слишком велик, глаза и рот слишком малы, тем не менее, как я уже сказал, наружность этого молодого человека была весьма незаурядная. Его маленькие, чистой голубизны глаза светились несомненной добротой и серьезностью; о таких людях принято говорить: не человек, а золото. Стоявшая на садовой дорожке девушка, когда он подошел к ней, бросила взгляд на его нитяные перчатки.

– Я думал, вы идете в церковь, – сказал он, – и хотел пойти вместе с вами.

– Вы очень любезны, – ответила Гертруда, – но в церковь я не иду.

Она обменялась с ним рукопожатием; на мгновение он задержал ее руку в своей.

– У вас есть на это причины?

– Да, мистер Брэнд.

– Какие? Могу я поинтересоваться, почему вы не идете в церковь?

Она смотрела на него, улыбаясь; улыбка ее, как я уже намекнул, была притушенная. Но в ней сквозило что-то необыкновенно милое, притягательное.

– Потому что небо сегодня такое голубое!

Он взглянул на небо, которое и в самом деле было лучезарным, и, тоже улыбаясь, сказал:

– Мне случалось слышать, что молодые девицы остаются дома из-за дурной погоды, но никак не из-за хорошей. Ваша сестра, которую я повстречал у ворот, сказала мне, что вы предались унынию.

– Унынию? Я никогда не предаюсь унынию.

– Может ли это быть! – проговорил мистер Брэнд, словно она сообщила о себе нечто неутешительное.

– Я никогда не предаюсь унынию, – повторила Гертруда, – но иной раз бываю недоброй. Когда на меня это находит, мне всегда очень весело. Сейчас я была недоброй со своей сестрой.

– Что вы ей сделали?

– Наговорила много такого, что должно было ее озадачить.

– Зачем же вы это сделали, мисс Гертруда? – спросил молодой человек.

– Затем, что небо сегодня такое голубое!

– Теперь вы и меня озадачили, – заявил мистер Брэнд.

– Я всегда знаю, когда озадачиваю людей, – продолжала Гертруда. – А люди, я бы сказала, еще и не так меня озадачивают. Но, очевидно, об этом и не догадываются.

– Вот как! Это очень интересно, – заметил, улыбаясь, мистер Брэнд.

– Вы желали, чтобы я рассказала вам, – продолжала Гертруда, – как я… как я борюсь с собой.

– Да, поговорим об этом. Мне столько вам надо сказать.

Гертруда отвернулась, но всего лишь на миг.

– Ступайте лучше в церковь, – проговорила она.

– Вы же знаете, – настаивал молодой человек, – что́ я всегда стремлюсь вам сказать.

Гертруда несколько секунд на него смотрела.

– Сейчас этого, пожалуйста, не говорите!

– Мы здесь совсем одни, – продолжал он, снимая свой цилиндр, – совсем одни в этой прекрасной воскресной тишине.

Гертруда окинула взглядом все вокруг: полураскрытые почки, сияющую даль, голубое небо, на которое она ссылалась, оправдывая свои прегрешения.

– Потому-то я и не хочу, чтобы вы говорили. Прошу вас, ступайте в церковь.