Евреи, которых не было. Книга 2 - Страница 78
Это Филонов писал уже после того, как великий вклад «изо-жидов» (уж простите, формулировка-то его собственная) перестал оплачиваться государством и стало ясно — наркомата искусств со своими комиссарами не будет.
Очень забавно, что под конец жизни, уже в Париже, Кандинский прикладывал титанические усилия, чтобы не считаться «русским художником», а его все равно считали русским. Как он ни орал устно и письменно: мол, еврей я! еврей! — в глазах-французов он оставался русским, и все тут. Впрочем, французский ученый написал и о другом человеке: «Мне удалось познакомиться с русским философом Львом Шестовым» [183, с. 7].
Несправедливо? Как сказать… Эти люди прожили жизнь, как деятели русской культуры, и говорили по-русски всю жизнь. Так их и оценили французы.
А вот о качестве вклада я предоставляю судить самому читателю. Время сейчас для этого самое подходящее. Когда Хрущов приказал сметать выставки абстракционистов бульдозерами — слишком многие люди стали защищать абстракционизм не потому, что тонко разбирались в искусстве, а чтобы заступаться за гонимых и «играть против ЦК». Но сейчас-то пыль над теми выставками опала — посмотрите на весь этот поток претенциозной бездарности взглядом не общественного деятеля, а потребителя художественных ценностей. Ну и сделайте собственные выводы.
Сейчас забавно вспоминать, что в 1909 году Корней Чуковский разразился статьей в газете «Свободная мысль» и потом в еженедельнике «Нева»: «Евреи и русская литература». Корней Иванович полагал, что евреи дали русской литературе очень даже немного. В. Г. Тан (Богораз) тогда яростно протестовал, а вот В. Жаботинский занял другую позицию: «Если господину Тану или другим уютно в русской литературе, то вольному воля… При малом честолюбии и на запятках удобно» [184, с. И].
Действительно, чего это Тан не слушается Жаботинского и не собирается в Палестину?! Ах он, непослушный! Ужо ему…
Сейчас вспоминать это забавно, потому что в историю русской литературы вошло много писателей и поэтов еврейского происхождения. Не так их много, чтобы пора было впадать в антисемитизм страха, но вклад — серьезный и добротный. Никак не запятки, а вполне даже почетное сиденье. Пастернак, Мандельштам, Саша Черный, Эренбург, Маршак… Ко времени, когда Чуковский писал свою статью, едва ли не все из названных уже начали работать.
То есть потомственный интеллигент, Борис Леонидович Пастернак, сын известного русского художника Леонида Осиповича Пастернака, — он, строго говоря, никакой не еврей.
Но вот Самуил Яковлевич Маршак — несомненный еврей, самое что ни на есть второе поколение ассимилянтов. Причем какая интересная судьба: Маршак был советским до самого мозга костей!
Но позволю себе отметить два важнейших обстоятельства:
Во-первых, Маршак никогда не был коммунистическим фанатиком; он никогда и ни в какой форме не принимал участия в отрывании русской головы вообще или чьей-то конкретной головы в частности. Вот чего не делал — того не делал.
Во-вторых, Маршак «почему-то» всю жизнь очень любил как раз то, что так истерично ненавидел Луначарский: русское лицо, русское слово и вообще все, связанное с Россией, в том числе (О ужас! О поругание! Яхве! Яхве! Яхве!) и все, связанное с традиционной крестьянской жизнью и культурой.
Пушистая, уютная доброта стихотворных сказок Самуила Яковлевича — никак не еврейского, не инородного происхождения. Описывать «Петрушку-иностранца», «Теремок» или «Козла», так радоваться всему, что связано с русским лицом и русским словом, как это делал С. Маршак, можно только в одном-единственном случае — если все это сильно любить. Независимо от того, нравится ли это кому-то (в том числе и самому Самуилу Яковлевичу), в его лице невозможно не увидеть выходца из народа, который духовно кормится от уже оторванной русской головы и тем самым становится сам частью новой, но тоже русской головы.
Все названные писатели и поэты, как и множество других, менее известных людей, — это евреи, которые хотят быть русскими писателями и плевать хотели на свою «еврейскость».
Конечно же, я могу назвать много других имен — еврейских как бы писателей. Почему «как бы»?! А потому что писать-то они писали, а читать-то их никто не читал. Не верите? Считаете, что это я клевещу на гениальный от рождения народ? Тогда послушайте: Вассерман, Перский, Свирский, Гольдшмит, Робельский, Маркиш, Нейман, Паперная, Юшкевич, Айсман, Хайт, Инбер, Аш, Гиршбейн, Марвич, Орланд, Фефер, Квитко… Нет, это не заклинания, извлеченные мной из Каббалы. Это все фамилии евреев — писателей и поэтов, писавших на русском языке между 1917 и 1939 годами.
Многие имена вам знакомы, дорогой читатель? Некоторые могут вспомнить Свирского по повести «Рыжик»… Неплохая повесть — о бродягах, но как-то и она затерялась во мгле времен, и очень быстро.
Припомнить можно еще Веру Инбер (есть у нее, между славословиями Сталина, несколько неплохих стихотворений) да Соломона Марвича с его «Дорогой мертвых» (тоже быстро и прочно забытой).
Да и они ведь, скажем честно между нами, злобными антисемитами, и они ведь писатели так себе… что называется, третьеразрядные. Таковые они и в сравнении с русскими писателями того же времени, и не только с Георгием Ивановым или Николаем Гумилевым, но и со столь презираемыми «деревенскими» поэтами Н. Клюевым или С. Есениным или с советскими русскими поэтами первого поколения: с Маршаком или Чуковским. В общем, писателей-то еврейских много, да что толку? Вспоминается невольно классика: выступление 1-го секретаря Тульского обкома КПСС: «До революции у нас в области был один писатель, Лев Толстой. Сейчас в областной писательской организации состоят 146 человек…».
Остальные же… Почему, например, вы давно не перечитывали творение Шиманского «Сруль из Любартова»? Как вы смеете не читать на сон грядущий творение Даниэля «Зяма Копач»?! Не иначе вы антисемит! Вот вы кто после этого, дорогой мой читатель!
После Второй мировой войны в числе 146 человек оказались и Симонов (еврей по отцу), В. Гроссман и Ю. Герман, написавший несколько сравнительно неплохих романов и чудовищную по своей проституточности книгу для детей (!) «Рассказы о Дзержинском». Когда в стране нет нормального литературного процесса, когда писателями не становятся, а назначаются или в лучшем случае писателей выбирают на сходках «творческих союзов», когда на книжных полках нет Булгакова, не издается Гумилев, поколения не видели в глаза томика Мережковского или Бунина — и эти люди могут показаться писателями, а их творения — литературой. Но и не больше того.
Что же касается литературы на иврите и на идиш…
И. Л. Перец, Х.-Н. Бялик, О. Варшавский, Р. Фейгенберг, М. Марголина, A. M. Даниэль… Этими-то вы, конечно, уж наверняка зачитываетесь, не так ли? Тем более что ведь весь мир просто жаждет узнать, как жило местечко на рубеже XIX и XX веков, как еврей из штетла ловил клопов в своей кровати. Что, не хотите?! Опять этот антисемитизм…
Напомню, что 1920–1930-е годы — это эпоха, когда Лев Толстой умер совсем недавно, многие еще помнят его лично. В 1904 году умер Чехов, в 1921 — Блок. В эмиграции живут такие писатели, как Шмелев, Иванов, Куприн, Бунин, Черный. Если бы коммунисты не убили Гумилева, в 1940 году ему исполнилось бы всего 56 лет.
В России живет Михаил Булгаков. Никто не знает еще о «Мастере и Маргарите», но ведь опубликованы «Роковые яйца» и «Собачье сердце», «Белая гвардия» и «Бег», ставились в театре «Дни Турбиных». До 1925 года дожил то ли повесившийся, то ли убитый НКВД С. Есенин. До 1937 года — Н. Клюев, окончивший свои дни в Нарыме. Еще подметает улицы, что-то пишет вечерами А. Платонов. Еще работают на полную катушку К. Паустовский, С. Маршак и К. Чуковский.
Говорить на фоне этих имен о «гениальности» и «величии» Шиманского, Маркиша, Переца, даже Шолом-Алейхема… Простите, это просто несерьезно. Настолько несерьезно, что даже не звучит оскорбительно. Смешно, и только.