Евреи, которых не было. Книга 1 - Страница 18

В Вавилонии иудеи находились в положении завоеванных, более того — в положении «вырванных». Все известные нам «вырванные», кроме иудеев, теряя связь со своей землей, постепенно теряли и свою религию, свои обычаи, представление о себе как особом народе.

В отличие от иудеев, «вырванные» израильтяне, менее стойкие в единобожии, постепенно растворились среди амореев и арамеев Вавилонии, а в самом Израильском царстве стала формироваться какая-то другая, не иудейская народность.

Жизнь в Вавилонии потребовала создать такую традицию, которая не зависит от территории, на которой живут люди. Язычество не в состоянии создать такую традицию, а единобожие — способно.

Иудеи не могли молиться в храме — храм сгорел, а само место, где он стоял раньше, осталось за 600 километров. Расстояние немалое и в наши дни, а ведь тогда и дорог почти не было. Так, вьючные тропы, петляющие между кедрами в горах, по степям, где львы не всегда уступают дорогу человеку.

Иудеи молились Яхве по-другому: вне храма. Сначала — просто собирались в домах друг у друга. Потом появились специальные молитвенные дома. В этих домах полагалось молиться вместе, обратившись лицом к Иерусалиму (так потом мусульмане будут молиться лицом к Мекке, а в каждой мечети появится михраб — специальное углубление, указывающее на Мекку).

Особую роль приобрели все записи библейских текстов. Писцы на Древнем Востоке вообще почитались — системы письменности были сложные, учиться приходилось долго, и дело это было дорогое. Умников уважали все, образованных ценили везде. Но здесь, в вавилонском плену, иудеям пришлось выработать особое отношение к писаному слову и к тому, кто его пишет и читает. Иудеи стали считать священным сам текст Библии, особенно тексты заповедей Моисея. При этом умеющие читать и писать приобрели непререкаемый авторитет, и среди иудеев появилось множество людей, которые хотели бы быть грамотными.

До вавилонского плена Яхве для многих иудеев был, вероятно, чем-то вроде бога местности — персонифицированным воплощением Ханаана и одновременно племенным божком. Что и давало возможность ставить ему алтари на высотках или изображать в виде быка или змея. Или почитать его наряду со змеем и быком и приносить ему кровавые жертвы. Не говоря о том, что Авраам кушал с богом тельца и лепешки, а Моисей с первосвященниками лично общался с Яхве на горе, хотя уже с ним не выпивал.

Но уже тогда, в «староиудейском времени», Яхве все отдаляется и отдаляется от Земли и населяющих ее людей. Теперь же, после вавилонского плена, Яхве окончательно становится невидимым божеством, отделенным от какой-либо конкретной территории. Он до конца становится не богом Синая, не богом Ханаана, а богом вселенским.

Ревнивый бог, не желавший делить жертвы с другими богами, окончательно сделался единственно возможным, единым Богом, а остальные божества объявлялись не то чтобы неправильными… Мало этого! Они объявлялись несуществующими!

Религиозные люди вправе увидеть в этом некие этапы богопознания — постижения людьми объективных знаний о Боге. С точки зрения истории культуры, речь идет немного о другом: появился такой вариант культуры, который позволял почитать единого невидимого Бога уже не только в Ханаане, но решительно где угодно.

И вот первое изменение, произошедшее в вавилонском плену: появилась еврейская диаспора. То есть и в древности, и в наше время нет народа, который не выпускал бы облачко диаспоры. Но всякая диаспора неустойчива, непрочна.

Всего три поколения потребовалось для того, чтобы растворилась, исчезла в коренных народах Европы и Америки русская диаспора — почти миллион человек. Испанцы в Америке очень быстро, за те же 3–4 поколения, осознали себя вовсе не испанцами, а людьми других, местных народов — мексиканцев, аргентинцев и колумбийцев. В США есть закон: сенатором может стать только тот, чей отец родился в США. Президентом может стать только тот, чей дед родился в США, — то есть четвертое поколение эмигрантов. Опыт заставил признавать факты: третье-четвертое поколение переселенцев становится людьми другого народа. Соответственно, третьему-четвертому поколению переселенцев уже можно доверять. Это уже не переехавшие в США славяне, немцы или шведы, а американцы.

Так вот, в Вавилонии родилась культура, которая позволяет народу жить в диаспоре неограниченно долго, и притом не растворяться среди других народов. Из примерно 600 тысяч иудеев того времени порядка 100 тысяч жили в Иудее, около 50 тысяч вернулись… Но очень многие иудеи, около 400–450 тысяч, вовсе не вернулись на родину из Вавилонии, а продолжали в ней жить. Некоторые, перемещаясь по Персидской империи, поселялись в землях коренной Персии — в Сузах, Экбатане, других крупных городах. Некоторые из них даже служили персидским царям и заняли при их дворах важное положение. И вот при том, что две трети иудеев жили в диаспоре, они оставались иудеями, не растворяясь ни в семитском населении Вавилонии, ни в арийском населении Персии.

Но это — только одно, только первое изменение в культуре.

Из этого изменения есть очень любопытное следствие: «портативное» единобожие, в котором умение читать и комментировать священные тексты становится еще и очень динамичным.

Действительно, ведь в любой момент может появиться человек, который начнет комментировать священные тексты как-то «не так», не стандартно. В любой момент любой образованный человек может разочароваться в том, чему учит его ребе в его синагоге, и начать поиск «правильного» иудаизма. При этом он может стремиться его и реформировать, и «очистить» от всяких «позднейших наслоений», но результат будет одинаков: очень реальная перспектива раскола.

Потому что ведь реформатора слушают не только раввины, не только интеллектуальная элита. Идеалом иудеев стала поголовная грамотность: религиозной ценностью стало получить образование — уже для того, чтобы самому читать Библию. Трудно сказать, когда именно был достигнут идеал, но, скорее всего, уже к концу вавилонского плена довольно значительный процент мужского населения мог если и не участвовать в религиозных диспутах, то, по крайней мере, понимать, о чем идет речь и составить собственное мнение. В исторической перспективе число грамотных и образованных все расширялось, пока не охватило практически все мужское население и довольно большой процент женского.

Трактовки Библии обсуждались, разные версии иудаизма принимались разными людьми. Версии эти были чисто теоретическими, они не требовали что-то делать или тем более менять в реальной жизни. Поэтому все версии были очень абстрактными, идеологическими. То есть объяснявшими по-своему какие-то явления окружающего мира.

Для проверки правильности своей версии иудаизма не надо было ни ставить опытов, наблюдать за материальными объектами, ни делать выводов из того, что есть на земле. Все наоборот: утвердившись в своем правильном понимании слов пророка, можно было уже приступать к изменениям материального мира.

Разумеется, разные версии иудаизма принимались не всеми поголовно. Возникали религиозные партии: своего рода версии еврейской культуры. Евреи постоянно разбивались на эти партии и спорили до хрипоты.

Начиная с вавилонского плена, у иудеев все время появляются какие-то новые партии и течения, спорят между собой… и хорошо, если спорят чисто словесно.

У греков тоже были партии, были и философские споры. Но партии — политические объединения, они возникали на базе общих интересов, по отношению к чему-то очень простому, приземленному. Скажем, была в Афинах «морская» партия — в нее объединялись все, кормившиеся от моря: моряки, рыбаки, владельцы кораблей, торговцы заморскими товарами и рыбой. Эта партия считала, что накопленные в войнах средства Афин надо потратить на строительство новых кораблей. Была другая партия — эвпатридлов-землевладельцев, и ее представители считали, что деньги государства надо тратить не на морские суда, а на поддержку тех, кто производит оливковое масло и вино.

При этом никак нельзя сказать, что философские споры греков переставали волновать из-за столкновений и борьбы партий. Ни в коем разе! Греки сходились на главной площади города-государства, на агоре, и спорили до хрипоты: из атомов состоит мир или все произошло из воды? Порой начиналась даже рукопашная — и таким способом «доказывались» философические истины.