Евангелия и второе поколение христианства - Страница 33

Из этого видно, что Лука занимает по отношению к Марку то же положение, как и Матфей. И тот и другой расширили текст Марка дополнениями, заимствованными из документов, в большей или меньшей степени получившими свое начало в еврейском Евангелии. Многочисленные дополнения, внесенные Лукой в текст Марка и которых нет у Матфея, очевидно, взяты Лукой, по большей части, из устного предания; Лука погрузился в это предание и черпал оттуда то, что ему было нужно. Он считал себя в этом отношении равноправным с многочисленными авторами очерков евангельской истории, писавшими до него. Стеснялся ли он вставить в текст места своего собственного изобретения, с целью придать делу Иисуса желательное направление? Конечно, нет. Предание поступало также. Предание коллективная работа, так как оно выражает всеобщее настроение; но, конечно, всегда кто-нибудь первым вносит то или другое слово, тот или другой многозначительный рассказ. Лука часто был этим кто-нибудь. Источник логий был исчерпан, и, по правде говоря, мы думаем, что, кроме Сирии, он ниоткуда не пополнялся значительно. Наоборот, вольность агады вполне сказалась в праве, присвоенном себе Лукой, выкраивать их, вставлять и переносить по своему усмотрению, для того, чтобы установить желательный порядок. Ни разу он не задумается о том, что если рассказ верен в одном виде, то он неверен в другом. Подлинность материала не имеет для него никакого значения; идея, догматическая цель и мораль для него все. Прибавлю к этому: литературный эффект. Таким образом, это и побудило его не вносить целыми ранее составленные группы логий, а даже разделять их, так как вкус изящества подсказывал ему, что эти искусственные группировки составлены несколько тяжеловесно. С несравненным искусством он разрезал составленные ранее сборники, создавал рамки для разрозненных таким образом логий, вставлял и окружал их, как маленькие бриллианты, оправой восхитительных рассказов, которые их вызывают и дают повод к ним. Его искусство размещения никогда не было превзойдено. Конечно, подобный способ компиляции, употреблявшийся Лукой, - как и автором Евангелия Матфея и вообще всеми составителями по прежде написанным документам, - ведет к повторениям, противоречиям, несвязанностям, происходящим от противоположности документов, которые составители стараются объединить. Единственно Марк, благодаря своему примитивному характеру, не имеет этих недостатков, что и может служить лучшим доказательством его оригинальности.

Мы уже указывали в другом месте, в какие ошибки впадал, благодаря удаленности места действия, римский евангелист. Его толкования основаны лишь на Семидесяти Толковниках. Автор не еврей по рождению; и пишет он, конечно, не для евреев; он имеет только поверхностное понятие о географии Палестины и о еврейских нравах; он выпускает все, что неинтересно для не евреев, и прибавляет заметки, не имеющие значения для палестинца. Генеалогия, помещенная им, дает право думать, что он обращался к публике, которая не могла легко проверить по библейским текстам. Он смягчает все, указывающее на еврейское происхождение христианства, и, несмотря на местами выражаемое им нежное сочувствие к Иерусалиму, Закон для него не более, как воспоминание.

Таким образом, гораздо легче определить господствовавшее стремление у Луки, нежели у Марка или у автора приписываемого Матфею Евангелия. Два последних евангелиста держат себя нейтрально в раздорах, которые волновали тогда церковь. Партизаны Павла и партизаны Иакова одинаково могли признать их своими. Лука же -ученик Павла, правда, ученик умеренный терпимый, полный уважения к Петру и даже к Иакову, но решительный приверженец принятия в церковь язычников, самаритян, мытарей, грешников и всевозможных еретиков. У него в тексте помещены притчи, полные милосердия: о добром самарянине, о блудном сыне, о заблудшей овце, о потерянной драхме, в которых положение раскаявшегося грешника представлено чуть ли не лучшим, чем положение несогрешившего праведника. Несомненно, в этом отношении Лука больше соответствует духу самого Иисуса; но у него замечается преднамеренность и предвзятая мысль. Его наиболее смелый шаг в этом направлении - обращение одного из разбойников на Голгофе. Согласно Марку и Матфею, эти два злодея оскорбляли Иисуса. Лука же приписывает одному из них добрые чувства: мы осуждены справедливо, а этот праведник!.. В ответ Иисус обещает разбойнику, что он ныне же будет с ним в раю. Иисус идет дальше: он молится за своих палачей, "которые не ведают, что творят". У Матфея Иисус, по-видимому, неблагоприятно относится к Самарии и советует своим ученикам избегать ее городов, как языческих мест. У Луки, наоборот, Иисус находится в частых сношениях с самарянами и отзывается о них с похвалой. К путешествию в Самарию Лука относит массу поучений и рассказов. В противоположность Матфею и Марку, ограничившими деятельность Иисуса Галилеей, он руководствуется антигалилейским и антиеврейским чувством, которое впоследствии еще более скажется в четвертом Евангелии. Во многих других отношениях это Евангелие является, в некотором роде, посредником между первыми двумя Евангелиями и четвертым, которое, на первый взгляд, представляется не имеющим ни одной общей черты с первыми двумя. Почти нет ни одного рассказа, ни одной притчи, из принадлежащих самому Луке, которые не были бы проникнуты духом милосердия и призывом грешников. Единственно сохранившееся несколько жесткое изречение Иисуса превратилось у него в аполог, полный снисходительности и великодушия. Бесплодное дерево не должно быть немедленно срублено; хороший виноградарь удерживает гнев своего хозяина и предлагает унавозить землю у корней несчастного дерева прежде, чем окончательно осудить его. Евангелие от Луки, по преимуществу, Евангелие прощения - прощения за веру: "на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии". "Сын человеческий пришел не губить души, а спасать". Всякие погрешности служат для него поводом, чтобы из каждого евангельского рассказа сделать рассказ о раскаявшемся грешнике. Самаритяне, мытари, центурионы, падшие женщины, добродетельные язычники, все, презираемые фарисейством, - его клиенты. Идея о том, что христианство имеет прощение для всех, - принадлежит ему. Двери открыты, обращение возможно для всех. Нет более вопроса о Законе; новая вера - культ Иисуса заменила его. Тут самарянин совершает благородный поступок в то время, как священник и левит проходят равнодушно. Там мытарь выходит из храма оправданным, благодаря своему смирению в то время, как фарисей, безупречный, но высокомерный, выходит более виновным. Далее, грешница, воспрянувшая, благодаря своей любви к Иисусу, получает разрешение выразить особыми знаками свою преданность к нему. Еще далее, мытарь Закхей делается сразу сыном Авраама, только благодаря вызванному им стремлению видеть Иисуса. Обещание легкого прощения всегда служило главной причиной успеха религии. "Даже самый грешный человек, - говорит Бхагавата, - если он поклонится мне и будет верить только в меня, должен считаться хорошим человеком". Лука к этому прибавляет смирение, "ибо, что высоко у людей, то мерзость перед Богом". "Могущественный будет низвергнут, а смиренный превознесен: вот для него сущность произведенной Иисусом революции. Высокомерный, это еврей, гордящийся своим происхождением от Авраама; смиренный, это язычник, не получивший славы от своих предков и всем обязанный только своей вере в Иисуса.

У Луки видно полное согласие в идеях с Павлом. Конечно, Павел не имел Евангелия в том смысле слова, как мы его понимаем. Павел не слышал Иисуса, преднамеренно был очень сдержан с непосредственными учениками Иисуса. Он их мало видел и провел только несколько дней в центре преданий, в Иерусалиме. Он слышал мало логий; a из евангельских преданий знал только отрывки. Надо заметить, однако, эти отрывки хорошо совпадают с тем, что имеется у Луки. Рассказ о тайной вечере, как его передает Павел, за исключением мелких деталей, вполне сходен с рассказом, помещенным в третьем Евангелии. Лука, конечно, избегал всего, что могло обидеть иудео-христианскую партию и вызвать споры, которые он хотел успокоить; он почтителен, насколько возможно, к апостолам, хотя и опасается, чтобы им не отвели слишком исключительного положения. В этом отношении политический расчет внушает ему весьма смелую идею. Рядом с Двенадцатью, он создает своим собственным авторитетом еще семьдесят учеников, которым Иисус дает те полномочия, которые в других Евангелиях предоставляются только одним Двенадцати.