Евангелие от святого Бернарда Шоу - Страница 10

Но они не знали даже того, что Иисус родился в Вифлееме! У Марка (1:9) говорится лишь то, что Иисус пришёл из Назарета Галилейского. Иоанн (1:29) указывает: «Видит Иоанн [Креститель] идущего к нему Иисуса», — но не уточняет, откуда именно тот пришёл. Однако в 45-м стихе Филипп, которого Иисус избрал учеником, находит Нафанаила и говорит ему: «Мы нашли Того, о Котором писали Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета. Но Нафанаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе? Филипп говорит ему: пойди и посмотри».

В 7-й главе Иоанн упоминает братьев Иисуса без всякого намёка на то, что в этом вопросе есть какая-то тайна, и в этой же главе (ст. 41-42) мы находим: «Другие говорили: это Христос. А иные говорили: разве из Галилеи Христос придёт? Не сказано ли в Писании, что Христос придёт от семени Давидова и из Вифлеема, из того места, откуда был Давид?» И ещё раз — в стихе 52-м, снова возникает спор: «На это сказали ему: и ты не из Галилеи ли? рассмотри и увидишь, что из Галилеи не приходит пророк».

Все вопросы были мигом решены с помощью объяснения, что рождение происходило в Вифлееме из-за кесаря, обложившего весь мир налогами, и что в результате визита волхвов Ирод вырезал невинных: пустяковое обстоятельство, которое должно было вызвать порицание даже в те дни и которое (казалось бы) могло вызвать проблемы с прокуратором. Но они не знали всей истории и не имели точных представлений об иудейском праве. Не будет безрассудством предположить, что этот аргумент против христианства застрял такой костью в горле всякого правоверного иудея, что стало совершенно необходимо сочинить историю, опровергающую его.

Подводя итог первым страницам, Шоу отмечает, что, «не имея иного научного инвентаря, кроме знания этих особенностей человеческого воображения, каждый, наверное, сможет прочесть четыре евангелия без путаницы и без презрительного недоверия, портящего характер многих современных атеистов». Мы можем заметить, что характер современных атеистов испорчен, скорее всего, не презрительным недоверием, но систематическими истязаниям, которым они, словно дети, были подвергаемы во имя Иисуса. Что касается путаницы, мистер Шоу рассуждает сам с собою: «Предположим, что без подходящих ключей евангелия для современного образованного читателя нелепы и невероятны, а апостолы нечитаемы. Но с ключами они запросто постижимы. Иисус становится человеком понятным и последовательным». Ему, наверное, кажется, что он даёт нам эти ключи на просмотренных нами страницах. Воистину, причины, позволившие Иисусу добровольно пойти на крест, стали вполне понятны, но мистер Шоу бездоказательно приходит к выводу, что это и есть суть проблемы. В известной мере, без сомнения, это предисловие к предисловию может нам помочь. Но всё же проникаешься невольным сочувствием к приятелю мистера Шоу, «писателю выдающихся интеллектуальных способностей», который был настолько прост, что у него не было даже такого важного

«Научного Инвентаря» как «знание этих особенностей человеческого воображения», явленное нам теперь мистером Шоу, и что в результате он обнаружил в евангелиях «столько ахинеи, что не в силах им больше следовать». Его позиция чрезвычайно болезненна, и теперь он остро ощущает это. Хуже всего (и это звучит ужасно), что речь может идти здесь о Герберте Уэллсе. А разуму, уставшему от осмысления, кажется, что есть ещё множество противоречивых и фантастичных элементов в историях, нуждающихся в новых и новых ключах, дабы вести нас в сердце своего лабиринта.

В конце данного очерка, показав, что все отрывки из евангелий отобраны мистером Шоу столь же тщательно, как любым другим еретиком, мы попытаемся предоставить читателю подлинную теорию повествования, его источников и причин возникновения его формы. Все они взаимосвязаны, и с этими связями стоит разобраться. Но пока давайте проследуем за нашим забавным философом в его исследование элементов Завета.

МАТФЕЙ: Благовещение; избиение; путешествие

Начнём с Евангелия от Матфея, не забывая при этом, что оно и не позиционируется как свидетельские показания. Это — хроника, основанная, как и другие хроники, на таких показаниях и на записях, которые хронисты могли получить в архивах. Тот из евангелистов, у кого имелись бы основания претендовать на свой свидетельский статус, конечно же, не преминул бы заявить об этом; и тот факт, что Матфей не выказывает подобных притязаний и пишет как простой хронист, даёт нам понять, что он излагает историю Иисуса точно так же, как Холиншед излагает историю Макбет ; кроме того, по причинам, которые будут обсуждаться позднее, он должен был собрать свой материал и завершить свою книгу при жизни человека, жившего одновременно с Иисусом. Нельзя забывать и о том, что евангелие записано на греческом языке, тогда как родные предания и подлинные изречения Иисуса были, по всей видимости, на арамейском, одном из палестинских диалектов. Эти различия весьма важны, как вы легко поймёте, если прочтёте Холиншеда или Фруассара , а затем уже возьмётесь за Бенвенуто Челлин . Вы не обвиняете Холиншеда или Фруссара в том, что они утверждают и повторяют то, что прочли или услышали, хотя и не всегда можете поверить описанному ими. Но когда Челлини уверяет, что видел всё собственными глазами или участвовал в событиях, а вы находите, что описанное слишком невероятно, чтобы принимать его на веру, вам это надоедает, и вы начинаете подвергать сомнению каждую строку в его автобиографии. Поэтому не забывайте, что Матфей — Холиншед, а не Бенвенуто. Первые же страницы его повествования определяют ваше отношение к тексту.

Матфей сообщает нам, что мать Иисуса была помолвлена с мужчиной царских кровей по имени Иосиф, достаточно состоятельным для того, чтобы дом его в Вифлееме был пригоден для приёма царей, которые могли бы преподнести в дар золотые монеты без каких-либо нареканий. Ангел говорит Иосифу, что Иисус — сын от Духа Святого, и что он не должен обвинять свою жену в неверности из-за того, что она носит сына, которому он не отец; но этот эпизод выпадает из дальнейшего повествования: нет ни записей о том, рассказали ли о нём Иисусу, ни каких-либо указаний на то, что он оказал какое-то влияние на события. История, в общем-то, продолжается так, как будто благовещение не является её частью.

Ирод четверовластник, полагая, что должен родиться ребёнок, который уничтожит его, повелевает зарезать всех младенцев мужеского пола; родители же Иисуса бегут с ним в Египет, откуда возвращаются в Назарет, когда опасность миновала. Скажем заранее, что ни один из прочих евангелистов не принимает этого рассказа, как ни один из них, кроме Иоанна (который сплошь и рядом противоречит Матфею), не разделяет его склонности рассматривать историю и родословия всего лишь как свидетельства исполнения древнееврейских пророчеств. Эта склонность, несомненно, заставила его отыскать предания, записанные Осией («Из Египта воззвал Я Сына Моего»), и Рахиль Иеремии, плачущую о детях своих; по сути, он говорит именно так. Так что сейчас нас совершенно не интересует правдоподобие избиения невинных младенцев и путешествия в Египет. Мы можем забыть об этих сюжетах и приступить к важнейшей части повествования, которая начинается с момента зрелости Иисуса.

В этом разделе, увы, снова необходимо привлечь внимание читателя к небрежности мистера Шоу. Матфей называет людей, видевших звезду, не царями, но волхвами. Только в Средние века из них сделали царей. Но даже если считать, что использовалось слово «цари», — в чём проблема? Мистер Шоу ошибся весьма кстати, ибо это позволяет нам отметить, что дальше в нашей критике появится очень важный довод: незнание мистером Шоу жизни на Востоке делает его совершенно беспомощным в деле понимания Иисуса.

«Матфей сообщает нам, что мать Иисуса была помолвлена с мужчиной царских кровей по имени Иосиф, достаточно состоятельным для того, чтобы дом его в Вифлееме был пригоден для приёма царей, которые могли бы преподнести в дар золотые монеты без каких-либо нареканий», — говорит он нам. Он бросает насмешку, и насмешка приходится не туда, куда нужно. Так случилось, что я и сам был достаточно богат для того, чтобы жить в семифутовом шатре, куда цари могли приносить (и приносили) золотые дары. Они были самыми настоящими монархами, которых встречали пушечными салютами, когда они шли по Калькутте; и я касался золота и пересылал его дальше, вознаграждаемый, помимо прочего, несколькими карманными платками из царской руки и, быть может, парой-тройкой рупий или часами. Это совершенно обычная церемония. Они всего лишь хотели оказать почести и поднести дары Британскому правительству в моём скромном лице.