Евангелие лжецов (ЛП) - Страница 1

Наоми Олдерман

Пролог

Мириам

Иехуда из Кериота

Каиафас

Бар-Аво

Наоми Олдерман

Евангелие лжецов

Посвящается моим учителям. В особенности тем, кто научили меня латинскому и древнееврейскому языкам: подарок двойного зрения.

В «Икаре» Брейгеля, в тот самый миг: как отвернулось все

Спокойным равнодушием; и пахарь, может,

И услышал всплеск падения, крик далекий,

А для него же был тот шум пустейшей неудачей. «Musee des Beaux Arts» У. Х. Оден

Пролог

Так это происходило.

Очень важно, чтобы ягненок молчал — это главное. Молодой человек, недавно вступивший не стезю изучения правил священничества, иногда берется за исполнение с излишней жестокостью. Но все должно быть сделано нежно, почти с любовью. Ягнята — доверчивые создания. Коснись лба, чуть повыше глаз. Дыши медленно и ровно, и стань поближе, чтобы доходил мясной запах шерсти. Он узнает, если станешь нервничать. Возьми себя в руки. Прошепчи священные слова. Схватись за нож так, как практиковался ранее. Погрузи лезвие в шею быстрым движением, чуть пониже челюсти. Не должно быть никакого промедления. Нож должен быть острым настолько, чтобы не понадобилась сила. Проведи им ровно и быстро, перерезая сухожилия и нервы, как только начнет истекать кровь, и мускулы ягненка задрожат спазмами. Вынь. Само движение не должно длиться дольше одного вдоха.

Придержи ягненка так, чтобы кровь лилась вниз, и ее можно было собрать в священную чашу. Будет много крови; жизнь — это кровь. Позволительно в этот момент поразмыслить о крови в своем собственном теле, о том, как скоро и как просто она может покинуть его, о том, как однажды она прекратит свое течение. Приношение жертвы — это медитация уязвимости. Кровь твоя — не краснее крови другого создания. Кожа твоя — не грубее другой. Понимание твое того, что привело тебя к твоей смерти — возможно, не больше понимания ягненка.

Запах — сильный: железистый, соленый и острый. Священник собирает кровь в чашу. Чаша наполняется. Священник разбрызгивает кровь по всем четырем углам жертвенника. Запах усиливается. Ягненок перестает дрыгаться. Последние следы жизни покидают его. Так скоро все происходит. Когда вытечет кровь, надрежь кожу и сними ее с туши. Теперь создание становится мясом. Каждое живущее существо — мясо для другого существа. Ты думаешь, что комар — одно из самых малейших созданий Бога — смотрит на нас не как на еду? Черви, однажды, поглотят тебя, и ты думаешь, что они заметят ум твой, доброту твою, богатство твое, красоту твою? Все будет съедено чем-то другим. Не считай себя большим, чем эта овца, только потому, что у тебя есть бронзовые ножи. Все мы — агнцы перед Всемогущим.

Сложи органы и запретный жир в жертвенный костер. Пока горят, вознеси хвалу Всемогущему, кто возложил на нас эту священную обязанность, кто предоставил нам ум, чтобы понять Его дела, кто возвысил нас над животными умением и знанием. Жир сгорает, и чернеют его наружные мембраны, и мягкая белая плоть превращается в жидкость и стекает по горящим веткам, и запах будет сладкий и вкусный. Эти сладкие ароматы принадлежат нашему Повелителю. Рот твой наполнится слюной, живот твой, если ты не ел, может начать урчать. Ты — не ангел, не дух бестелесный, лишенный желаний. Ты — тело, как и ягненок. Ты хочешь есть ту плоть. Ты также — душа, благодаря Создателю твоему. Помни, что ты есть. Благодари. Когда жир и органы исчезнут в пламени, можно будет снять тушу животного. Оно будет готово к еде священников. Только тогда ты разделишь свою еду с Богом.

Дневное жертвоприношение. Каждый день, дважды в день, утром и вечером — годовалый агнец, здоровый и без пятен. Каждый раз, животное убивается во славу Бога, не ради простого насыщения нашего голода. Каждый раз, когда жизнь истекает наружу, священник должен смотреть на это до самого конца и возблагодарить животное, чья жизнь вернулась к Создателю, и чья плоть принесла сладкие ароматы нашему Повелителю и пищу для слуг Его.

Они знали, что наступит тот день. Невозможно ясно видеть повороты битвы, не зная, когда эти моменты свершаются. Особенно, когда битва идет за город, в котором ты живешь.

Они отбивались от армии как долго могли. У них было преимущество с самого начала: высокие стены, толстые валы. Пока армия трудилась внизу, заполняя овраги валунами и поваленным лесом, они метали вниз камни и стрелы. Они работали посменно, днем и ночью, углубляя ров у навесных ворот, так же быстро, как он наполнялся. Они старались изо всех сил. Но Бог отвернулся от них.

Бог приказал им отдохнуть в святую Субботу. В тот день осаждающий противник смог немного наполнить ров. Неделю за неделей, Суббота за Субботой, локоть за локтем наполнялся ров. Они в свою очередь работали с двойной скоростью, но этого было недостаточно. Вторгшаяся армия работала быстрее. Они увидели, что ров вскоре наполнится мусором, и что те смогут воздвигнуть платформу, и что поднимутся лестницы и поднесут тараны.

В день, когда поставили платформу, они поняли, что конец был близок. Они не боялись: до прихода страха оставалось еще много времени, и они не испытали голода, ведущего к каннибализму, к убийству, к смертям детей. Вместо страха они разозлились. Они занимали землю между рекой и морем; это место было важной опорой для любого, решившего удержаться в этом районе. Они просто попались на пути тех. Казалось неправильным, что все должно было происходить таким образом. Они вознесли свои гневные плачи Богу.

Первосвященник в Храме слышал, как боевой таран бился о городскую стену днем и ночью. Каждый гулкий удар наносил ущерб. Небольшая кучка пыли, да, скорее всего, крохотный сдвиг одного камня. Накапливаясь, днем и ночью, те кедровые стволы толщиной в длину руки разрушат стену. Люди видели, как камни выпирались внутрь из стены.

Перед рассветом выпал первый камень. У основания стены, но не с самого дна, и в блестящем свете раннего утра, казалось, заблестела рассыпавшаяся пыль от упавшего камня. Когда он упал, наступило молчание во всем городе. Снаружи солдаты радостно завопили и удвоили свои удары. Но на какое-то время внутри стен всех объял внезапный ужас. Они знали, что придет это время, и все равно не могли поверить своим глазам. Неприступная стена была пробита. Послышались крики. Людей, огня, оружие, отбросить захватчиков!

Внутри Храма молодые священники бросились к своему учителю, крича об услышанном. Первосвященник смотрел на их бег, на их хлопающие крыльями одежды, на их ступни, скользящие по окровавленному полу. Он знал, о чем они хотели поведать ему. Все в городе знали, что означало, когда замолкло громкое стучание. Меньше ли жертв нужно было приносить сейчас? Не было ли больше нужды у людей в близости к Богу, понимая краткость своих жизней?

Он выслушал их задыхающиеся слова. Один просил его покинуть Храм вместе с ним. Другой потребовал, чтобы все трудоспособные священники взяли оружие. Третий предложил выйти наружу, чтобы дружелюбно встретить завоевателя. «Завоеватель идет», повторял он, «он направляется к Храму».

Первосвященник сказал им: «Два ягненка, без пятен на шкуре. Одного — утром, одного — на закате. Вместе с немногим количеством мелкопомоленной муки с маслом. Так возносят подношения в Синае. Подношения Богу».

Они замолчали. Только тот, который протестовал — завоеватель идет — выступил вперед. Другие заставили его замолчать, выпрямив свои спины и замотав своими одеждами вокруг него. Они поспешили к своим обязанностям, и их руки и ноги помнили весь ритуал, хотя их головы были заняты совсем другими мыслями. Один зажег ладан, другой занялся чисткой пепла, остальные начали готовить дрова.

Как только появилось над горизонтом солнце, они зарезали ягненка. Они разбрызгали его кровь. Некоторые из священников молча всхлипывали. Они все могли слышать крики, доносящиеся из-за ворот Храма. Несмотря ни на что, они продолжали отделять органы и запретный жир. Они слышали топанье ног армии, тот ужасный, слившийся воедино, хруст сотни правых ступней, идущих в унисон. Ложь однородности. Словно они стали одним созданием. Словно каждый из них, как этот агнец, не будет абсолютно одинок в момент смерти. Никто не спасет тебя от твоей собственной смерти — это точно.