Эванджелина - Страница 12
Изменить размер шрифта:
Вдруг, пораженная словно видением страшным,
Остановилась она, приоткрыв побелевшие губы;
Дрожь пробежала по телу, и на пол из рук ослабевших
Выпал букет, и померкло сияние дня пред глазами.
Громкий вырвался крик из груди ее, — так что больные
Вздрогнули и приподняли головы с жестких подушек.
Бледный старик перед нею лежал; поседелые пряди
Впалые щеки его обрамляли. Но в эту минуту
В ласковом утреннем свете черты его преобразились,
Стали ясней и моложе, такими, как были когда-то;
Часто меняется так выраженье лица перед смертью.
Алым, горячим огнем цвела на губах лихорадка, —
Словно жизнь, как библейский еврей, покропила у входа
Кровью, чтоб ангелы смерти жилище ее миновали.
Тихо, недвижно лежал он, и дух его опустошенный
Падал, казалось, в холодную бездну забвенья и смерти,
Глубже и глубже — в бездонную, темную, жуткую пропасть.
Вдруг в этой мгле до него докатился умноженный эхом
Горький, мучительный крик, и потом, в наступившем затишье,
Будто бы ангельский голос послышался, шепчущий нежно:
«О Габриэль! Мой любимый!» — и смолк, тишиной поглощенный.
Тут в забытьи он увидел родительский дом и долины
Милой Акадии: травы зеленые, реки лесные,
Фермы, холмы и прохладные рощи; и между деревьев
Светлым виденьем возникла юная Эванджелина.
Слезы ему подступили к глазам, и виденье исчезло;
Медленно веки раскрылись, и вот наяву он увидел
Эванджелину, стоящую возле него на коленях.
Тщетно он попытался произнести ее имя —
Только уста пересохшие пошевелились беззвучно.
Он приподняться хотел; но она с поцелуем печальным
Голову эту родную на грудь к себе положила.
И, просияв благодарно, глаза его тихо погасли, —
Словно задуло светильник ворвавшимся в комнату ветром.
Все миновало теперь: надежда, печаль и тревога,
Жгучая жажда души и долгая казнь ожиданья,
И безутешная боль, и терпеливая мука.
К сердцу прижала она своего бездыханного друга
И прошептала, склонясь: «Благодарю тебя, отче!»
Темен по-прежнему девственный лес; но далёко отсюда
Спят в безымянных могилах влюбленные рядом друг с другом.
На католическом кладбище, скрытом глухою стеною
От городской суеты, — лежат они, всеми забыты.
Жизнь рядом с ними проносит, как шумный прилив океанский,
Тысячи страстных сердец — там, где застыли сердца их,
Тысячи пылких умов — там, где умолкли их мысли,
Тысячи рук трудовых — там, где их труд завершился,
Тысячи ног усталых — там, где закончился путь их!
Темен по-прежнему девственный лес; но в краю, где стоит он.
Люди иные живут, с иным языком и укладом.
Лишь на туманном прибрежье Атлантики вечно шумящей
Горстка акадцев осталась с тех пор, как отцы их вернулись
После скитаний на родину, чтоб умереть в ее лоне.
Там в рыбацких домишках по-прежнему вертятся прялки,
Девушки ходят в нормандских чепцах и передниках пышных,
И у огня вечерами историю Эванджелины
Слушают молча, — а рядом грохочет прибой океана,
Низким, горестным гулом вторя стенанию леса.