Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории - Страница 3

Но самой желанной среди этих беззаботных дев, зовущих с тривиальных скал, была Урсула Бентли. Урсула писала для одного ежемесячного глянцевого журнала якобы дневник, где рассказывала о своих любовных похождениях. К величайшему смятению Ричарда, худшего чтива ему видеть не доводилось, но, так как это была она, он во многом шел на уступки — уступки размером со списание долгов странам Третьего мира. Он страстно желал ее. Ибо она была не просто красива — она была так неправдоподобно красива, точно бриллиант чистейшей воды, найденный в грязи возле китайской забегаловки, — что для глупенького Ричарда очищало его, себя и всю мерзость и летаргию, весь жалкий пафос, которым, как он чувствовал, был пропитан клуб «Силинк».

Так-то Белл и заполучил его, сделав Ричарда членом своей маленькой группки.

Ричард сел на предназначавшийся для него стул и привлек внимание одного из официантов — прекрасно зная, что из-за низкого статуса ждать выпивки ему придется минут -дцать. Белл был, по обыкновению, немногословен. Он сидел в центре, окруженный приспешниками, будто огромный паук в центре паутины; его окружали, окутывали тончайшие нити — нити слухов и сплетен, мнений и разногласий. И посреди всего этого восседал Белл, прислушиваясь, фиксируя и пережевывая информацию, чтобы в нужный момент отрыгнуть ее.

Ведь если кто и был в «Силинке» центром притяжения, «пупом», подлинным Вотреном[3], ведущим наверх из глубин корабль скандала, то это Белл. Белл, как и прочие, был поденщиком от журналистики — да-да, — но в то же время и гораздо больше, чем просто поденщиком. Он вел ежедневную синдицированную колонку[4] в «Мейл» и «Стэндарт» — колонку эту просматривали миллионов десять идеологически незрелых читателей. Еще он вел еженедельную телепрограмму — интервью со знаменитостями под названием «Кампанология»[5], — которую показывали в «прайм-тайм» в пятницу вечером, и пятнадцать миллионов зрителей смотрели ее в прямом эфире. А еще он вел интерактивное шоу в нейтральной зоне на «Ток Радио», которое, положим, выходило в эфир между двумя и четырьмя часами воскресного утра (хотя записывалось шестью часами раньше), но тем не менее умудрялось достичь ушей около четырехсот заблудших душ.

Столь полный охват событий, конечно, предполагает диаграмму пересечения Венна[6], и один из самых раболепных прихлебателей Белла как-то подсчитал — путем неких хитроумных статистических вычислений, — что, по логике вещей, в Великобритании существуют двести тысяч человек, которые занимаются исключительно тем, что слушают голос Белла, смотрят на лицо Белла или читают написанные Беллом слова, и так жизнь напролет. К слову, тот же самый прихлебатель как-то умудрился заслужить неделю одобрения своего ментора, всерьез проталкивая идею, что Беллу стоит начать трансляции напрямую в подсознание и тем самым заселить мир грёз.

Беллу было под сорок. Крепкий и коренастый, одинаково широкий и вдоль, и поперек тела, он казался бы квадратным и монолитным, не будь его фронтальная сторона странно плоской и как бы двухмерной — этакий обман зрения. Мало кто из смотревших на него обращал внимание на солидные габариты; скорее их немедленно зачаровывал фасад. Репутацию он имел такую, что никто не ожидал увидеть то, что видел, встречая его во плоти, но Белл был привлекательным, аккуратным и приятно ухоженным. Его торс являл собой сплошной прямоугольник, руки — прямоугольники потоньше. Ноги — под стать рукам. Он носил простые, ладно скроенные костюмы, которые лишь подчеркивали то, как он просто и ладно скроен.

Это само собой. Более же проницательному и опытному наблюдателю, если ему доведется смотреть сквозь Белла — в данном случае на доски обшивки позади фигуры оного — достаточно долго, удастся разглядеть вещи и поважнее. Под шерстяной материей дорогого костюма скрывалось тело неимоверной силы — тело Минотавра, полубыка-получеловека с мощным костяком и несокрушимыми мускулами. Даже держался Белл так, как держался бы Минотавр: слегка наклонив вперед торс, ноги крепко стоят на палубе клуба «Силинк», руки раскинуты вперед и слегка в стороны, точно их обладатель пытался построить как можно большую пирамиду благоприятного пространства и компенсировать любой недостаток солидности созданием превосходного центра тяжести.

Потом его голова, также наводившая на мысль о том, как удачно он использует углы. Мало кто на самом деле знал, что у Белла практически нет шеи, что пагода, венчающая его плечи, крепится на мощном каменном основании из мышц и жира. Мало кто — включая тех, кто спал с Беллом и в чьи удаленные (или, напротив, ближние) чувствительные участки тела впивались его выдающиеся челюсти, — заметил, насколько выступы и скошенные углы этого лица придают ему сходство с лицом доисторического человека, неандертальца. Скорее, встречая Белла на публике, они находили его… удивительно привлекательным.

Челка его блестящих черных волос свободно ниспадала на высокий белый лоб. Глаза тоже были черными — однако чернота эта излучала тепло. Безупречный цвет лица подчеркивала небольшая родинка на щеке — опять же в форме колокольчика. Губы были ярко-красными — но не влажными. Нос, хотя и с широкой переносицей, обладал превосходной формы ноздрями. А на подбородке и скулах было достаточно кости, чтобы картина смотрелась завершенной. Немудрено, что Белл нравился — и нравился часто. Нравился — больше или меньше — везде и всем, кому только хотел.

Даже в дебрях разврата, именуемых клубом «Силинк», склонность Белла трахать как баб, так и мужиков была поразительной. Ему нравились и те, и другие. Кто-то из завсегдатаев бара говорил, что он предпочитает первых, другие утверждали, что, напротив, последних. Как бы там ни было, с выбором объекта у Белла проблем не возникало. Конечно же при его профессии легкие, ни к чему не обязывающие поспешные соития были обычным делом; те, кто достаточно неустойчив, хрупок и слаб, чтобы устоять под пристальным взглядом из-под бровей, не замечали, как уже опрокидываются на спину, машинально располагая колени и бедра максимально удобным для пенетрации образом.

Но Белл не ограничивался лишь подножным кормом — отнюдь. Он был способен соблазнять и тех, кто пытался избегать его, кто не спешил попасть под обаяние его сладких речей, пущенных метко, точно индейское лассо-бола, чтобы опутать нижние конечности жертвы и повалить ее на плюшевый ковер пампы. А таких было много, ведь — черт возьми! — даже обитателям Вест-Энда иногда присущи гордость и цельность натуры; даже у них есть отношения, которыми они не хотели бы рисковать.

На них-то Белл и обращал свое особое внимание. Казалось, ничто так не поддерживало этого человека в тонусе, как поиск долгосрочных отношений — браков, сожительств, тайных романов, чтобы втиснуть свое похотливое тело между двумя людьми, связанными тесными узами, силясь разорвать сплоченных годами, опытом, общими детьми… даже любовью.

Вереницы плачущих жен, подружек, дружков, партнеров и любовников в бессильной ярости слонялись по бесчувственным мостовым вокруг квартала особняков в Блумсбери, где Белл жил. Белл не пытался скрывать свои грешки. Вообще тот факт, что телесный столб Белла должен был иметь столько же выпуклостей, сколько и столбцы его синдицированной колонки, казалось, и лежал в основе всех его амурных похождений. И у него непременно был «его мужчина» или «его женщина». Это тем более верно, поскольку все завсегдатаи «Силинка» всегда знали, на кого он на сей раз положил глаз, как знали и то, что слезы в туалете и всхлипывания в трубку телефона в фойе — лишь вопрос времени. Шодерло де Лакло не пришлось бы ничего сочинять, вздумай он писать про Белла.

Вот такую-то истерику и обсуждали прихлебатели Белла в тот самый момент, когда на волну разговора настроился Ричард, ранее расслышавший плач покинутой пассии. Урсула Бентли говорила: «По-моему, ей надо бы обратиться куда-нибудь, есть же специальные клиники… ну, остыть, понимаете, да…»