Это всё ты (СИ) - Страница 116

Не представляю, как это сделать.

Позволяю себе оплакивать свою любовь… Два дня… Может, три… Слабо ориентируюсь в реальности.

А потом… Выдаю все, что нужно, только бы отпустили домой.

Трюк удается.

Только вот дома легче не становится.

Кошмары продолжаются. Не только в забытье, но и в реале. Все хорошее ведь исчезло в одночасье, а плохое продолжало множиться.

Бабушка умерла. Дедушка слег после похорон. Мама осунулась и заметно потускнела – все реже доводилось видеть ее улыбку, в глазах стоял нездоровый блеск. Папа на всю голову поседел и словно бы онемел – случались дни, когда мы не слышали от него ни слова. Агния часто плакала и бурно эмоционировала, выжимая из родителей последние соки – слухи, которые расползлись, причиняли ей очень сильную боль.

– Я всегда шла по гимназии, будто королева, – рыдала сестра. – А сейчас… На меня смотрят как на мусор!

– Не выдумывай, – отмахивалась мама, но по лицу было видно, что чувствует она примерно то же. – Не смей показывать, что чужое ограниченное мнение тебя хоть как-то задевает. Голову выше, и вперед! Только вперед! Ты по-прежнему там королева, малыш. По всем показателям ты лучше всех!

– Ма-а-ам… – продолжала всхлипывать Агуся. – Я сама больше так не чувствую…

И все это из-за меня. Все из-за меня.

«Встань и иди, зайчон…»

Невозможно это. Невозможно.

Так нельзя, но я уже сама жду того, чтобы уехать к тетке в Полтаву. Нет сил смотреть на родных, хоть и понимаю, что сама их довела. Надеюсь, что без меня им тоже станет легче.

Чтобы закрыть сессию и оформить перевод, мне нужно поехать на один экзамен. Автоматы выставили по всем предметам, но преподаватель по высшей математике требует явиться с зачеткой лично.

Тащусь в университет без каких-либо переживаний.

Но там… Случается непредвиденное.

– Ах ты дрянь, – нападает Кира перед всей группой. – Таскалась за Нечаем, как течная сука! Сама давала во все щели! И после всего заявление на него написала! Вообще долбанулась?!

– Не лезь к ней, – вступается за меня Самсонов.

– А что, неправда?! Все в курсе, что происходило в охотничьем доме Нечаева. Все в курсе, что это было добровольно! Через Нечая не одна «зая» прошла. Что вылупилась, Недотрога? Думала, только тебя так называл? Да у нас целая группа зай! И еще пачка по другим потокам. Подтвердите, девчонки!

Ни на кого не смотрю. Просто не в состоянии пошевелиться. Но шепотки и кивки улавливаю.

– Мы все заи! И все адекватные. Ты одна особенная! Бросил ее, сразу мстить! Я все понимаю… Но как можно ломать своим враньем человеку жизнь?! Дрянь! Мразина! Он из-за тебя из страны уехал! И еще неизвестно, спасется ли там? Да что?! Что вы меня затыкаете?

Сама не знаю, где нахожу силы, чтобы уйти. Двигаюсь, будто в трансе. В том же коматозе еду домой. Не проронив ни слезинки, добираюсь до квартиры. Снимая вещи и обувь, убираю все в шкаф. По пути в ванную поправляю завернувшийся коврик.

«Слушай себя, Ю… Слушай только себя…»

Но я ничего не слышу. А все, что чувствую – это боль. Она горит по всему телу. Пылает сатанинским пламенем в мозгу. Это напрочь лишает рассудка.

«…продолжай, продолжай идти, зайчон… Постепенно твой путь будет проясняться… Тело станет крепче, и вес креста, который ты несешь, покажется легче…»

Это вранье. Понимаю, что это никогда не пройдет. Никогда не станет легче. Никогда не будет выносимым.

Горячий поток заливает идеальный подол скромной юбочки.

Вибрации сумасшедшие. Боль покидает тело толчками.

Любовь… Какое жестокое чувство. Из-за нее мы все умрем.

Я уже не чувствую пульса.

Осознавая, что лежу на полу, до последнего смотрю в потолок, а вижу Яна. Моргнуть, чтобы избавиться, не могу. Боюсь, что это станет последним движением век.

Боюсь?

Да… Именно сейчас, когда истекают крайние секунды, страх сметает волной. Но пошевелиться уже не могу.

«Ай лав ю, зай…»

Нет больше заи. Нет хорошей девочки. Нет Ангела Юнии. Нет даже Ю… Нет убийцы бабушки. Нет той, кто разрушила всем жизнь.

Простите меня… Простите…

Одиннадцать месяцев спустя

За спиной крутой обрыв, карьер и замерзшая в нем вода. Прижат стариком Усмановым и двумя его вооруженными людьми к самому краю. А все равно улыбаюсь.

Спокоен, мать вашу, до неприличия. Перекачан жизнью. В худой конец не верю. Сука, какой конец? У меня ведь план на девяносто лет. Я на пике. Набрал запредельную высоту. Я полон сил, амбиций, энтузиазма, уверенности, воли, отваги, мужества и любви.

У меня есть Ю. Моя Ю. Моя.

Самое главное, что удалось увести угрозу от нее. Верю в отца. Подмога однозначно пришла. Сейчас Одуван уже в безопасности и в тепле.

Глядя на помятую желто-серую рожу Усманова, безразлично прикидываю, когда он успел выйти из больницы. Совсем недавно ведь подыхал.

Если оклемался, какого хера на свободе?

– Смерть держит меня за горло, – сообщает подонок нездоровым сипом, явно догадавшись о мыслях, которые бродят в моей голове. И в тот же момент у меня мелькает ощущение, будто от него валит гнилью. Сморщившись, с куда большим удовольствием принимаю свирепые порывы ледяного ветра. Он, по крайне мере, живой и свежий. – Инсульт оказался херней. У меня рак. Неоперабельная стадия.

Последнее, как бегущая строка: терять этой твари нечего. Но я все еще не воспринимаю угрозу настолько, чтобы испытывать страх.

– Спасибо, конечно, за доверие, – проговариваю равнодушно. Спрятав руки в карманы куртки, склоняю голову набок. Метущий снегом ветер и белизна периметра обжигают слизистые. Сопротивляясь стихиям, прищуриваюсь. Один глаз закрываю полностью, второй – настолько, чтобы сохранить видимость. – Посочувствовать не могу. Собаке – собачья смерть.

Усманов ухмыляется. Даже слегка багровеет, вырываясь из костлявых лап нечистой.

– Завидую я твоим молодости, здоровью, беспечности, – давит с оскалом. Той же утробной, будто загробной, хрипотой нагоняет мрака: – Ты так и не понял, куда влез, сынок. А я ведь тебя предупреждал... Слова не воспринял всерьез. Придется преподать практический урок. Тебе и всей твоей семейке. Отца видеть на воле хотел? – ублюдочный смех. – Всю оставшуюся жизнь он будет проклинать тот день, когда получил освобождение.

– «Преподавать» сам будешь? – иронизирую, не замечая крадущегося по спине колючего холода. По наводке Усманова мою машину фурой с трассы снесли. Плюсом понеслись звонки с угрозами. Понятно же, что запугивает. Скоро дойдем до требований. Будучи уверенным в проведенном здраво пашущим рассудком анализе, жестко рублю: – Пошел ты на хрен, блядь. Гори в аду.

Усманов усмехается.

– Не убивать. Только покалечить, – отдает приказ, прежде чем развернуться и зашагать к машине.

Оставшиеся псины надвигаются с битами.

Зашумевшая в голове кровь оглушает. Но я на автомате устремляюсь навстречу.

Господи… Дай мне силы.

Перехватить замах не успеваю. Удар приходится по коленям и сразу же сбивает с ног. Боль пронизывает током снизу вверх – через все тело. Заряжает так мощно, что кажется, будто мгновенно сжигает дочерна.

Сжимая челюсти, прокусываю язык. Пока рот заполняется кровью, мучительно мычу.

Господи… Еще силы…

Перекрываю верой страдания, пока тело не сотрясает вторая волна боли. За ней прилетает третья, четвертая, пятая… Спина, грудь, живот… Поплывшее сознание искажает звуки ударов, превращая их в звон небесных колоколов.

Господи… Еще… Еще силы…

Я ведь не могу сдаться. Не могу отключиться. Не могу убраться, на хрен, в закат.