Это настигнет каждого - Страница 2

Самоубийство Матье в романе не представлено, зато есть фрагмент (Дополнение II к тетради V, с. 368), где описываются его мысли в момент самоубийства.

«Предсмертным бесчинствам» Гари посвящен короткий фрагмент (первый) в начале «Заметок», а его гибель в воде упоминается в начале фрагмента V («Улица»).

Наконец, центральная сцена фильма - тот разговор Матиаса в тюремной камере со своим ангелом, в результате которого Матиас решает не выдавать друга - в итоге превращается у Янна в самостоятельную новеллу «Свинцовая ночь», описывающую сон, увиденный Матье в тюрьме. (По свидетельству Клауса фон Шпрекельсена, Янн в разговорах с друзьями называл то, что происходит в новелле, «сном или видением».)

***

Еще важнее для понимания романа разобраться в том, какую роль играют в нем ангелы. В наброске сценария о них говорится: «Несмотря на присутствие в фильме этого элемента, лишь по видимости мистического, в нем идет речь о реальных событиях и затрагиваются социальные проблемы».

«Ангелология» Янна во многом восходит к концепции Эмануэля Сведенборга, работы которого, по свидетельству Юнгве Треде, Янн знал. По Сведенборгу[6], небеса населены ангелами и духами, которые суть люди, уже переступившие порог смерти, но способные общаться с теми, кто еще живет на земле:

При каждом человеке есть добрые духи и злые. Посредством добрых духов человек соединяется с небесами, а посредством злых с адом: эти духи находятся в мире духов, место которого между небесами и адом («О небесах, о мире духов и об аде», с. 292);

Что ангелы имеют человеческий образ, то есть что они такие же люди, я видел до тысячи раз. Я разговаривал с ними как человек с человеком, иногда с одним, иногда со многими вместе, и никогда я не видал, чтобы внешний образ их чем-нибудь разнился от человеческого (там же, с. 74);

Духовный внутренний человек, рассмотренный по своему существу, есть ангел неба, а следовательно, пока живет в теле, находится в обществе ангелов, чего он, однако, не знает, и по разрешении от тела переселяется к ним. <...> Словом, поскольку человек находится в любви к Господу и в любви к ближнему, постольку он находится в духовном внутреннем и из него мыслит, и хочет, а также из него говорит и делает; но поскольку человек находится в себялюбии и в любви к миру, постольку он находится в природном внутреннем <...>. Из этого явствует, что у добрых есть внутренний и внешний человек, а у злых же нет внутреннего человека, а один только внешний. <...> Господом предусмотрено и устроено так, что поскольку человек по-небесному мыслит и хочет, постольку отверзается и образовывается его духовный внутренний человек. («Новый Иерусалим и его небесное учение», с. 37—43);

Сущность жизни человека есть его любовь, и какова любовь, такова жизнь и даже весь человек. <...> Что человек превыше всего любит, то непрестанно присутствует в его мысли, а также в его воле и образует самую суть его жизни (там же, с. 54-55).

Я полагаю, что Янна больше всего тревожит отсутствие в современном мире (или: слишком скудное присутствие в нем) духовного начала и что введение в повествование фигур ангелов позволяет ему показать процесс роста внутреннего человека. Янновские «разговоры с ангелом» есть особая форма внутреннего диалога с собой, подводящая к некоему решению, к кардинальному изменению жизненной установки. В литературе форму разговора с ангелом уже использовал Андре Жид, в романе «Фальшивомонетчики» (1925)[7], который имелся у Янна в библиотеке. Там молодой человек, Бернар, только что получивший в Сорбонне степень бакалавра, встречает ангела, когда задумывается о том, как ему дальше жить:

Он сидел, задумавшись, и вдруг увидел, как к нему приближается ангел <...>. Он не удивился, как не удивился бы, случись все это во сне. <...> Бернар направился в сопровождении ангела к церкви Сорбонны <...>. По церкви прохаживались и другие ангелы, но глаза Бернара не были приспособлены для того, чтобы их увидеть. <...> Молиться он не мог, так как не верил ни в какого бога, но сердце его охватила любовная потребность отдать себя в дар, совершить жертвоприношение; он предлагал себя. <...> Борьба с ангелом помогла ему повзрослеть.

Сама форма организации речевого пространства у Янна гораздо сложней, чем у Жида, хотя и у Жида она была сложной, экспериментальной (Эдуард, персонаж «Фальшивомонетчиков», пишет роман «Фальшивомонетчики» и зачитывает куски из него другим персонажам; кроме того, в романе многократно цитируется его - Эдуарда - дневник). Форму романа Янна, видимо, нельзя полностью реконструировать: она больше, чем идейное содержание и фабула, пострадала от фрагментарности имеющихся в нашем распоряжении материалов.

***

Первая часть обрамляющей мифологической рамки романа начинается с хайдеггеровского (по сути) мотива безличного человека: «Кто-то (немецкое man. - Т. Б.) ходит кругами, о чем-то себя спрашивает... Тот, кто задал такой вопрос, ответа не получит. Он ведь не станет отвечать самому себе». Затем появляется первая говорящая инстанция, «мы» (это «мы» распространяется на все человечество): «И все же: мы здесь именно для того, чтобы...».

Затем, после этого введения, начинается собственно повествовательная часть, где речь ведется традиционным образом, от третьего лица, - вплоть до главы, которая называется «Разговор с ангелом». Этот «разговор» (а на самом деле монолог Матье, участие ангела выражается лишь в том, что он слушает) вмонтирован в рассказ от третьего лица, к тому же ведущийся в прошедшем времени: «Сокращения, - сказал он, - становятся ложью. Собственно, они и есть ложь. С какого же момента сегодня я начал говорить грубую неправду? Когда отверг твоего брата! Нет, чуть раньше». Рассказ от первого лица всегда воспринимается более убедительно, живо, поэтому у Янна он как бы всплывает на поверхность, вытесняя рассказ о событиях более поздних, - а между тем, речь в этом монологе идет о далеком прошлом, о том самом «детском воспоминании».

После «Разговора с ангелом» возобновляется рассказ от третьего лица, о событиях, связанных с изгнанием Матье из дома. Он прерывается в момент второго, более сильного душевного кризиса Матье после ночи, проведенной в спальне Агнеты, невесты Гари. Дальше (глава «Юные души») следует рассказ все о том же «детском воспоминании», ведущийся от третьего лица, но уже в настоящем времени. Несколько строк, вводящих этот эпизод, позволяют предполагать, что теперь мы имеем дело с описанием сна или «сна наяву»: «Он спас себя еще раз. Сумел, двигаясь на ощупь, вернуться назад, забыть эту комнату, перехитрить свою боль. Постепенно внутри него установилось состояние, напоминающее сладкую дрему. Гари рассказывал...».

Потом, в дополнении I к тетради VI (то есть к эпизоду «Юные души») и прежде дополнения II к той же тетради, завершающегося словом «Конец», внезапно появляется автор романа - чтобы тут же исчезнуть: «Я решил не обманывать ни читателя, ни себя самого. Поэтому я, если можно так выразиться, выношу этому роману смертный приговор...».

Похоже, все, что следует дальше (за исключением второй части «рамки», фрагмента «Улица») - то есть события ночи, последовавшей за убийством Ингер, допросы, суд, а также воспоминания о прошлом, включенные в это повествование, - Янн собирался представить в виде дневника Матье или, во всяком случае, повествования, которое Матье ведет от первого лица. Так, по крайней мере, написаны все оставшиеся крупные фрагменты: фрагмент II (начинающийся словами: «Матье думает или пишет (читает) в своем дневнике...»), фрагмент III «Дневник Матье» (в начале которого еще упоминается «автор», затем как бы передающий слово Матье, составителю дневника), фрагмент IV «Размышления Матье о Гари после их любовной ночи», фрагмент VI (вставки к «Дневнику Матье Бренде»).