Это было в Ленинграде. У нас уже утро - Страница 175

Дойдя до берега, японцы молча расселись длинным полукругом.

Доронин только что вернулся с рефрижератора, куда ходил на катере, чтобы договориться с капитаном о порядке приёма рыбы. Они договорились, что через полчаса рефрижератор станет на ближний рейд.

Увидев японцев, Доронин подался в сторону, чтобы обойти их, но в это время его окликнули.

Он оглянулся. К нему бежал незнакомый человек в длинном пальто, резко выделявшемся на фоне всех этих курток, ватников, полушубков.

— Простите, товарищ, — сказал он, подходя к Доронину. — Я переводчик. Один из японцев узнал вас и просит подойти. Он хочет вас за что-то поблагодарить.

— Японец? — недоуменно спросил Доронин.

«Может быть, Ваня?» — мелькнуло у него в голове. Вместе с переводчиком он подошёл к сидевшим на берегу японцам. Из полукруга тотчас выдвинулся маленький человек, в зелёной, военного образца куртке. У него было длинное, костлявое лицо, чуть поблёскивали очки.

«Где я видел этого типа?» — подумал Доронин, а японец уже говорил что-то переводчику.

— Его зовут Сато, — объяснил переводчик. — Вы приходили к нему за консультацией по рыбным делам. Просит узнать: не ошибается ли он?

— Не ошибается, — буркнул Доронин.

— Он хочет перед возвращением на родину засвидетельствовать вам своё почтение. Жену и сына он уже отправил, а теперь закончил все дела и уезжает сам…

— Ну и скатертью дорога, — прервал переводчика Доронин, — передайте ему, что мне некогда.

Но Сато уже опять что-то говорил.

— Он хочет выразить своё восхищение теми преобразованиями, которые вы тут произвели, — снова обратился к Доронину переводчик, — вся эта рыбная индустрия производит на него, старого рыбака, сына моря, как он выражается, неизгладимое впечатление…

— Он не старый рыбак, а старый эксплуататор рыбаков, — возразил Доронин. — И не сын моря, а… в другом месте я бы сказал ему, чей он сын. Это, разумеется, не переводите. И… устройте так, чтобы я мог уйти. Честное слово, мне некогда.

Переводчик понимающе кивнул головой и обратился к японцу.

— Вот и все, — через минуту сказал он Доронину.

— Нет, ещё не все, — на чистейшем русском языке произнёс Сато.

Доронин опешил. Он почувствовал себя, как сказочный мальчик, к которому внезапно обратилась жаба. Но пожалуй, ещё больше поразило его то, что переводчик не выказал никаких признаков удивления.

На лице Сато заиграла обычная безмятежная улыбка.

— Я не могу отказать себе в удовольствии, — любезным тоном начал он, — поговорить с вами на прощанье без помощи переводчика. Всё это время я усиленно изучал ваш язык… Общение с русскими…

— Вы хотите сказать, — спросил уже овладевший собой Доронин, — что изучили язык за эти месяцы?

— О, японцы — народ чрезвычайно способный к языкам! — ответил Сато.

Лицо его неожиданно преобразилось. Улыбка исчезла. Глаза чуть сощурились.

— Я хочу ещё раз выразить своё восхищение всем тем, что вижу сейчас на берегу, — сказал он тоном, отнюдь не выражавшим восхищения. — Но если нам придётся вернуться на этот остров, все это, к сожалению, придётся сломать.

Доронин не верил своим ушам.

— Да, — продолжал Сато, явно любуясь впечатлением, которое произвели его слова. — Содержать все это слишком дорого для нас. Мы не настолько богаты…

— Послушайте… вы… — сжимая кулаки, начал Доронин. — Что вы тут бредите? Это вы говорите о возвращении?… Вы… — Он задохнулся от бешенства. — Слушайте, господин Сато, как видите, мы великодушны. Вы долго торчали на нашей территории, скрывали, что знаете русский язык, а мы всё-таки отправляем вас на родину. Но я предупреждаю вас…

— Вы напрасно волнуетесь, — неожиданно прервал его молчавший всё время переводчик. — Господин Сато нам отлично известен. Мы давным-давно знали, что он владеет русским языком. Все мысли и поступки господина Сато нам тоже хорошо известны.

Доронин громко рассмеялся.

— Ну как, господин Сато, — обернулся он к японцу, — что вы на это скажете?

Но Сато уже не было. Только откуда-то из-за расположившихся полукругом японцев выглядывало его побледневшее длинное лицо.

На рейде показался рефрижератор. Он медленно шёл возле берега, огромный, белый, нарядный, точно пассажирский пароход, только что вернувшийся из очередного рейса Батуми — Одесса.

Его догонял другой пароход, почти такой же большой и нарядный. Доронин знал, что этот пароход принадлежал рыбному главку, направлялся на Курилы и зашёл сюда за тарными материалами для курильских рыбаков. Одно за другим подходили к пирсу суда рыболовецких колхозов, наполненные рыбой.

«Совсем оживлённо стало на нашем рейде», — удовлетворённо подумал Доронин.

Не думая больше о Сато, он простился с переводчиком и зашагал к берегу. Навстречу ему шёл капитан рефрижератора, свежий, в белоснежном морском кителе, совсем под стать своему пароходу.

Увидев его, Доронин вздохнул с облегчением. У него было такое чувство, будто он выбрался из тёмного склепа.

— Что вы там возите? Медикаменты? — весело крикнул он капитану. — Или, может, у вас экскурсионный корабль?

— Рыба любит чистоту, — ответил капитан, прикладывая руку к козырьку своей белой фуражки. — Вон смотрите. — Он махнул в сторону чёрного японского парохода, стоявшего на рейде. — Сейчас людей повезёт, а через неделю — рыбу. Потом снова людей. Я этот гроб часто встречаю…

Пока они договаривались о порядке погрузки, на берегу уже готовили рыбу к отправке. Пахло крепким ароматом смолы, звенела на ветру и с хрустом ложилась в ящики белоснежная бумага, устилая дно и стенки. Десятки красных от холода, но всё-таки гибких пальцев укладывали сельдь… Одна за другой накладывались стандартные доски, и дробный стук молотков возвещал, что груз готов. Девушка лет восемнадцати, лицо которой уже было покрыто веснушками, хотя весна только-только ещё наступала, прикладывала к ящикам жестяной квадрат трафарета и с размаху проводила по нему широкой кистью. Ведёрко с краской стояло возле неё.

При виде растущей горы ящиков, на которых поблёскивала ещё не просохшей краской марка его рыбокомбината, Доронин почувствовал волнующую радость. Вот они, первые явно ощутимые плоды напряжённого труда всех этих месяцев!

Ночью Доронина разбудил стук в дверь. Он повернул выключатель, набросил на плечи брезентовый плащ и откинул дверной крючок. На пороге стояла Ольга Леушева. На ней была ушанка и ватник, туго перепоясанный офицерским ремнём. В одной руке Ольга держала чемодан, в другой — хорошо знакомую Доронину, порядком потрёпанную московскую шубку.

— Помогите мне, — поспешно и с тревогой в голосе заговорила Ольга. — Мне нужен катер. Я опаздываю на пароход.

— Какой пароход, куда? — спросонья не понял Доронин. — На рефрижератор? Едете на материк?

— Нет, нет, еду на Курилы, работать, понимаете? Опаздываю, пароход сейчас уйдёт…

Она потянула Доронина за рукав плаща.

— Я сейчас оденусь, — сказал Доронин, захлопывая дверь у неё перед носом.

…Выйдя на пирс, они увидели чудесную картину. Два огромных парохода точно зажгли море. Вода вокруг них пламенела. На рефрижераторе шла погрузка. Плоскодонная баржа, гружённая ящиками с рыбой, стояла, плотно прижавшись к борту парохода. На носу и на корме рефрижератора скрежетали лебёдки. Сильный прожектор ярко освещал баржу.

За пароходами море было усеяно сигнальными огоньками судов. Оно казалось сейчас бескрайным ночным полем, усеянным светляками.

Пирс был тоже ярко освещён прожекторами. Гудели рыбонасосы. Дробно стучали молотки. Сноп света вырывался из порот засольного цеха.

— Прямо не знаю, как вас отправить, — озабоченно сказал Доронин, — видите, какая горячка…

Но он всё-таки отыскал для неё свободный катер, — в конце концов, до парохода было пятнадцать минут пути.

Его отозвали в сторону. Ольга ждала, когда на катере заведут мотор. Неожиданно откуда-то из тьмы возник Венцов.

— Я вижу, всё в порядке, — заговорил он. — Катер нашёлся. Не зря я вас послал к Доронину.