Этнопсихологическая самозащита и агрессия - Страница 20

В целом идея о защитных функциях культуры этноса и ее отдельных частей, например, этнической картины мира, верна. Но этнопсихолог должен идти дальше и попытаться раскрыть конкретные механизмы этнозащиты против внешних и внутренних угроз, фрустраций и стрессов, что и мы пытаемся делать в данной книге.

Одним из первых идею существования особого класса явлений – этнозащитных механизмов – высказал армянский культуролог Э. Л. Мелконян[70]. Он особо отметил этнозащитную функцию культурных традиций. При этом используется идея известного культуролога Э. С. Маркаряна о том, что никакая традиция не может предвидеть все изменения среды, поэтому адаптация с помощью традиции происходит “благодаря индивидуальной модификации традиционных моделей деятельности[71]. ”

Идея состоит в том, что когда этнодифференцирующих признаков недостаточно для сопротивления действию более сильных этносов, могут актуализироваться существующие в латентном состоянии традиции, играя этнозащитную роль.

Специально при этом следует обсуждать роль инноваций в этнозащите. Об этом нам говорят: “…В качестве этнозащитных механизмов могут выступать явления, заимствованные из других культур и представляющие собой в целом инновацию для данной этнической культуры. В случае, если данные механизмы или средства оптимальным образом выполняют возложенные на них функции, они тем самым включаются в основной фонд этнической традиции и в дальнейшем уже сами начинают выполнять роль этнодифференцирующих средств. В способности этнической культуры к своевременной и действенной адаптации к изменяющейся внешней среде можно видеть меру ее пластичности и оптимальной дееспособности как особого социального организма”[72].

При этом, конечно, следует иметь в виду, что инновации бывают не только заимствованными: они могут быть результатами творческого развития самой этнической культуры, ее потенциальных возможностей.

Особенно полезна и требует дальнейшей разработки идея о том, что этнозащитные механизмы со временем могут стать этнодифференцирующими признаками. Это утверждение следует проверять не только при рассмотрении традиций и инноваций, но и всех остальных этнозащитных механизмов, их комплексов и стратегий. Причем данная идея близка к развиваемой в настоящей книге концепции, согласно которой одним из путей формирования национального характера является закрепление в психике этнофоров устойчивых защитных механизмов и их комплексов. Поскольку черты национального психического склада могут выступать в роли этнодифференцирующих признаков, то приведенная идея может иметь значение и при исследовании национального характера. К сожалению, Э. Л. Мелконян пока что не раскрыл все потенциальные возможности, которые содержатся в идее превращения этнозащитных механизмов в этнодифференцирующие признаки.

Одним из глобальных этнозащитных механизмов является язык народа, который одновременно выступает также этнодифференцирующим признаком. Обсуждение зтнозащитной функции языка начнем с замечательных слов И. С. Тургенева: “Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины ты одна мне поддержка, о великий, могучий, прекрасный и свободный русский язык”. Ясно, что для писателя русский язык был средством психологической самозащиты от фрустраций. В целом, идея о том, что язык является одним из основных культурных достижений народа и служит сохранению его самобытности, его этнических границ, достаточно ясна. Однако задачей психологии является конкретизация этнозащитной роли языка. Мы должны понять, с помощью каких конкретных словесных механизмов он выполняет эту свою функцию на индивидуальном и групповом уровнях.

Для этого надо вспомнить, что при рассмотрении защитных механизмов личности мы выделяем[73], вслед за психоаналитиками[74], такие вербальные психозащитные механизмы, как интеллектуализация (как средство разделения мыслей от эмоций), рационализация (чаще всего выступающая в форме словесного самооправдания) и другие психолингвистические методы. Эти и другие механизмы действуют как на индивидуальном, так и на групповом уровнях этнозащитных процессов: человек, например, оправдывает как свои личные этнические стереотипы, установки и действия, так и все эти явления, но уже на уровне своей этнической группы.

С целью дальнейшего углубления исследования этнозащитных функций национального языка мы предлагаем гипотезу, состоящую из следующих утверждений: 1) каждая этническая группа имеет долгую историю психологической самозащиты, которая оставила глубокий след (отложение) в структуре, словарном запасе, идиоматических выражениях, пословицах, поговорках, мифах, сказках и других аспектах словесности данного народа; 2) защитные словесные формулировки являются также вкладом творчески одаренных людей, оставивших в наследство исторические, художественные, философские и другие произведения. В их трудах имеются многочисленные интеллектуализации, рационализации, проекции и интроекции, а также словесные выражения (вербализации) других защитных механизмов и процессов; 3) следовательно, необходимо развивать специальную ветвь психолингвистики, которая должна заниматься изучением этого огромного материала. Эта наука – психолингвистика индивидуальной и этнической самозащиты – должна обнаружить и представить нам, на языке современной психологии, устоявшиеся в языке (словесной культуре этноса) защитные механизмы, их комплексы и стратегии; 4) важной частью нашей гипотезы является следующее утверждение: ребенок в процессе своей социализации, овладевая родным языком, обучается также тем формам, механизмам и стратегиям психической защиты, которые создавались предыдущими поколениями и зафиксированы в национальном языке (а также в фиксируемой языком культуре). Здесь возникает особая и очень интересная проблема: что же происходит, когда человек усваивает ряд иностранных языков, в которых – и в соответствующих национальных культурах – тоже зафиксированы защитные словесные механизмы индивидуального и общеэтнического уровней? Ведь изучение языка другого этноса в определенной мере требует идентификации с ним, формирования (в определенной степени) второго этнического “я” (идентификации) личности. Поэтому в психике полиглотов, как мы предполагаем, должны иметь место конфликты я-образов и соответствующих защитных механизмов и стратегий, которые несовместимы (бывают, конечно, и совместимые). Но в любом случае изучение других языков и культур расширяет репертуар индивидуальной психической защиты. Защита же этноса на уровне индивида может пострадать. Эта гипотеза открывает новые пути исследования целого ряда явлений, в том числе двуязычия (билингвизма); 5) таким образом, каждый язык делает своего носителя способным на определенные формы защитного поведения, дает ему в руки соответствующие средства. Но в этом аспекте возможности разных языков различны; 6) следующим важнейшим утверждением, входящим в состав нашей гипотезы, является следующее: каждый индивид, усваивая структуру (синтаксис) и словарный запас языка, не только усваивает готовые формы, механизмы и даже стратегии психологической защиты. Он приобретает внутреннюю возможность создания новых механизмов и стратегий, приобретает средства и способности для такого специфического вида творчества. Читатель, знакомый с теориями Н. Хомского и с современной психолингвистикой вообще, сразу же заметит, что в данной гипотезе мы конкретизируем ту общую закономерность, согласно которой когда человек говорит, он не столько повторяет уже известные ему предложения и высказывания (количество которых ограничено), сколько создает (генерирует) все новые и новые высказывания из того языкового материала и по тем правилам генеративной грамматики, которые усвоены им в процессе индивидуального развития. Если есть правила и механизмы генерации новых предложений, то мы предполагаем, что есть правила и механизмы, специальная грамматика защитных механизмов и стратегий, которая и порождает новые процессы психологической самозащиты. Итоги этих процессов могут быть не только репродуктивными, но и продуктивными, творческими.