Эти разные, разные лица (30 историй жизни известных и неизвестных актеров) - Страница 71

Творческий почерк Пельтцер сочетает в себе заразительно веселое и лирическое, тонкий лукавый юмор и грубоватый сочный комизм. Любое сюжетное положение актриса доводит до логического завершения, выжимая из него все сатирические или комедийные возможности. Делает она это мастерски, легко, весело. Хотя в процессе репетиций Татьяна Ивановна всегда работала сложно, мучительно для себя и для всех, испытывая постоянное недовольство собой. Александр Ширвиндт однажды поделился такими воспоминаниями о Пельтцер: «Все репетиции она начинала с недоверия, брюзжания, якобы непонимания: „Зачем? Куда? Я не понимаю! Я старая! Отпустите меня!“ Доведя до ужаса всех и себя, разобрав пьесу по косточкам, она говорила: „Ну ладно!“ — и замечательно играла. На худсоветах репертуар обсуждался так: взять советскую пьесу, классическую и... пьесу для старухи. С ее уходом наш театр потерял неизмеримо больше, чем ведущую актрису...»

Татьяна Пельтцер ушла из Театра сатиры в 1977 году. Ушла со скандалом, рассорившись на репетиции спектакля «Горе от ума» с главрежем Валентином Плучеком. Актриса и так давно точила на него зуб — Плучек не поставил с ней практически ни одного спектакля. Все лучшее, что сыграла Пельтцер на этой сцене, поставили другие режиссеры. В частности Марк Захаров, которого Валентин Николаевич пригласил в свой театр в 1965 году.

«Когда мы начали репетировать „Доходное место“, — вспоминает М. Захаров, — Татьяна Ивановна встретила меня словами: „Шли бы вы рассказики писать!“ И какой-то сковородкой, попавшейся под руку, стукнула меня по ноге. „Современная режиссура!“ А потом она мне подарила заботу, стала оберегать. Она считала, что людей, от которых многое зависит в жизни коллектива, надо жалеть, чтобы и они чувствовали внимание и заботу.

Приступая с Александром Ширвиндтом к постановке «Проснись и пой!», мы хотели сделать на основе ее роли некий концерт, который продемонстрировал бы пластичность, врожденный слух, музыкальность актрисы. Но с Татьяной Ивановной это не проходит. Она создает характер житейски точный, психологически достоверный. Она не дает тетю Тони в обиду, потому что знает таких стойких женщин. И она играет власть над возрастом, укрощение возраста, а не демонстрирует свои технические актерские возможности. Она дает урок тем, кому далеко за шестьдесят, урок любви к жизни.

Мы с Григорием Гориным мучительно искали для телевизионного фильма «Формула любви» героя, который был бы антиподом графа Калиостро, авантюриста и злого гения. И когда решили, что это будет тетушка Федосья Ивановна и что будет ее играть Татьяна Пельтцер, все встало на свои места. Это только она, решили мы, сумеет совершенно естественно оставаться веселой и живой в гротескных ситуациях, в экстремальном режиме, и противостоять магическим проискам заезжего итальянца. И мы не ошиблись.

Моей любимой актрисе не надо было ничего объяснять и показывать — она давно знала эту самую «формулу любви». Только вычертила она ее не на бумаге, а в собственном щедром и многострадальном сердце. Она научилась самому хлопотному и непростому делу на земле — любить людей».

Марк Захаров поставил с Татьяной Ивановной пять спектаклей. Все имели шумный успех. Поэтому с его уходом актрисе стало чего-то не доставать. Между ней и Плучеком словно кошка пробежала. Его стала раздражать манера поведения Пельтцер на репетициях (опоздания, незнание текста, бесконечные придирки), она стала вести себя еще более невыносимо, и в конце концов разразился страшный скандал, свидетелем которого благодаря радиотрансляции стал весь театр.

Татьяна Пельтцер ушла в молодежный театр Ленком к Захарову.

Этот переход воспринимался тогда многими как поступок безрассудный. После тридцати лет работы в популярнейшем столичном театре, где рядом с другими любимцами публики она оставалась лидером, вдруг поменять все на свете и начать жизнь сначала — для этого нужен особый характер. У Татьяны Ивановны он был. Азартный, рискованный.

Марта Линецкая попыталась в своих записках немного проанализировать этот поступок:

«Учителей в обычном понимании этого слова у Татьяны Ивановны не было. Но были великолепные актеры, у которых она училась прямо на сцене, участвуя в спектаклях еще ребенком, а затем не пропуская спектаклей с их участием. Да и дома иных разговоров не было. Когда я читала главу о театре Корша в книге актрисы Н. Смирновой, где была представлена Блюменталь-Тамарина в последние годы ее жизни, то меня поразило сходство взглядов, манеры поведения, способа общения с людьми старейшей актрисы с Татьяной Ивановной сегодня, когда они стали как бы ровесницами. Смешно было бы думать, что Пельтцер подражает, но основы культуры профессиональной и житейской, корни — одни, корни прекрасного русского искусства.

Марк Захаров гордился, что его молодой театр связан с этим великим искусством через Т. И. Пельтцер. А в Театре сатиры Плучек — мейерхольдовец — не любит... что не любит — это пустяки, — не видит (а следовательно, не дает ролей в своих спектаклях) Татьяну Ивановну, так как ее метод — метод театра Корша, метод старого театра! — не интересен, враждебен ему. Вот так на протяжении века расходятся волны бурных двадцатых годов советского театра.

А в следующих спектаклях самого Плучека, таких как «Родненькие мои», «По 206-й», «Гнездо глухаря» Татьяна Ивановна была бы на своем месте с освоенной, углубленной разработкой психологической ткани роли, с органическим юмором и неистребимым оптимизмом восприятия жизни, в чем, кстати, они схожи. Слишком рано разошлись мастера...»

В Театре имени Ленинского комсомола Пельтцер сыграла немного и не очень интересно. Бенефисной стала роль старухи Федоровны в пьесе Людмилы Петрушевской «Три девушки в голубом». Было очень странно и нелепо видеть актрису в образах Клары Цеткин («Синие кони») и Надежды Крупской («Диктатура совести»). Татьяна Ивановна постоянно забывала или путала чуждые ей тексты, переживала, плакалась подругам. Но что поделаешь, если достойных для нее ролей в молодежном театре просто не было. От «Дорогой Памелы» она наотрез отказалась — не приняла ни трактовку пьесы, ни ее постановщика. Все внимание актрисы сконцентрировалось на небольших ролях, а то и вовсе на эпизодах, где Татьяна Ивановна не только не затерялась, но порой «перетягивала на себя все одеяло». Театральный критик Роман Должанский так подметил выходы актрисы в ее последних спектаклях: «Ее участие всегда повышает температуру спектакля, фокусируя его энергию. Так происходит в „Мудреце“. Все линии этой перенасыщенной неожиданностями постановки вдруг причудливым образом встречаются в двух точках — двух выходах Пельтцер — Манефы, после ее ухода разбегаясь в беспорядке... Пельтцер владеет тайной, позволяющей ей всего лишь несколькими шагами по сцене и двумя репликами подвести заблудившийся спектакль, словно взяв его за руку, к искомому источнику гармонии...»

Татьяна Ивановна всегда с интересом смотрела спектакли молодых и, хотя нечасто разделяла их увлечения, с искренним уважением относилась к их поискам, восхищалась трудолюбием и самоотдачей. Она постоянно звала в гости молодых и «безнадежных», помогала им материально. Но в принципиальных вопросах спуску не давала никому. Однажды на гастролях Театра сатиры в Магнитогорске, которые совпали с большим праздником металлургов — двухсотмиллионной плавкой стали, актеры были приглашены на торжества и должны были дать небольшой концерт на заводском дворе во время обеденного перерыва. Жара стояла страшная, молоденькие актрисы высыпали гурьбой из гостиницы — веселые, по-летнему ярко разодетые, в туфельках на босу ногу. Надо было видеть разъяренное лицо Татьяны Ивановны, подтянутой, элегантной, причесанной, как для выступления в Колонном зале Дома Союзов. Поток яростных осуждений посыпался на головы актрис, неповторимые эпитеты припечатали расхлябанность и неуважение к зрителям, которые старая актриса усмотрела в небрежных прическах, непродуманных туалетах и особенно в отсутствии чулок.

Она умела дружить и ценить дружбу. С радостью бежала на встречу с Фаиной Георгиевной Раневской, в гости или на спектакль, не уставая восхищаться великой актрисой и повторять ее остроты. С Валентиной Георгиевной Токарской могли ночи напролет играть в преферанс. Долгие годы продолжались теплые отношения и с Гансом Тейблером, ее мужем. Ганс стал профессором, доктором философских наук, работал в Институте Маркса-Энгельса. Когда его сын приезжал учиться в Москву, то гостил у Татьяны Ивановны по нескольку дней. Вторая жена Ганса почему-то страшно ревновала мужа к ней, устраивала скандалы, запрещала переписываться. Но бывшие супруги оставались привязанными друг к другу всю жизнь.