Этап - Страница 2

— Я полагаю, они выше мести. Даже сейчас, в наше время, мы осознаем тщетность…

— Вы уверены? — тихо спросил он. — Бок о бок с нашей просвещенной пенологией разве не растет преступность? Вы вот недавно удивлялись, как осмеливаюсь я бродить в одиночестве по ночным улицам… Более того, наказание очищает общество. Там, в будущем, вам бы объяснили, что публичные казни уменьшали уровень преступности. Что еще важнее, подобные зрелища вызвали в восемнадцатом веке рождение гуманизма. — Он иронично усмехнулся. — Так, по крайней мере, говорят в будущем. Сейчас нас не интересует, правы они или всего лишь пытаются оправдать свои недостатки. Вам просто надо допустить, что за тяжкое преступление ссылают в прошлое.

— Довольно нелюбезно по отношению к прошлому, — заметил я.

— Да нет. Хотя бы потому, что все, что должно случиться, уже случилось… Учтите, на обычных злоумышленников столько усилий не тратят. Нужно совершить действительно редкое и кошмарное преступление… А, как известно, в каждую эпоху существовало свое представление о тягчайшем преступлении. Убийство, бандитизм, работорговля, государственная измена, ересь, торговля наркотиками, патриотизм — все они в одни века влекли высшую меру наказания, в другие рассматривались как легкое правонарушение, а порой и вызывали восхищение. Вспомните!

Я молча смотрел на него, отмечая про себя, как резко очерчены все линии его лица, как глубоко лежат тени.

— Очень хорошо, согласен. Но ведь человек из будущего, с его знаниями…

Майклс со стуком опустил бокал на стол. Его лицо исказилось.

— С какими знаниями?! Думайте! Представьте, что вас бросили в Вавилоне. Вы хорошо знаете язык или историю? Как имя правителя, сколько он продержится у власти, кто его сменит? Каким законам и порядкам вы должны следовать? Вы помните, что некогда ассирийцы или персы, или еще кто-то завоевали Вавилон. Но когда? Начавшиеся беспорядки — просто пограничные стычки или надвигающаяся катастрофа? Если последнее, каковы будут условия мира?.. Сегодня на всем свете не найдется и десятка человек, которые могли бы ответить на эти вопросы, не заглядывая в книги. И вы не из их числа; и книг вам не дали.

— Думаю, — медленно проговорил я, — надо подучиться языку и пойти в храм. Потом предложить священнику устроить… фейерверк…

Он печально засмеялся.

— Как? Вы в Вавилоне, не забывайте. Где взять серу или селитру? Даже если вам удастся растолковать священнику, чего вы хотите, и кто-нибудь убедит его достать для вас эти вещества, как вы сделаете настоящий порох? К вашему сведению, это целое искусство. Черт побери, да вы и в матросы не годитесь! Хорошо еще, если вам посчастливится стать уборщиком. А скорее, вас ждет участь раба. Разве не так?

Огонь в камине почти угас.

— Пожалуй, — согласился я.

— Они ведь выбирают эпоху не наобум. — Майклс обернулся к окну. Стекло тускло блестело, отражением комнаты закрывая звезды. — Но все — и неудобства, и опасность — меркнет перед тоской по дому. О боже, — прошептал он, — тоска по дому!

Такая боль, такой надрыв прозвучали в его голосе, что я поспешил вернуть его на землю прозаичным замечанием:

— Они, должно быть, делают прививки против всех древних болезней. Иначе это будет та же смертная казнь.

Майклс отрешенно посмотрел на меня.

— Да. И, разумеется, вакцина долголетия по-прежнему течет в его венах. Но и только. Его забрасывают во тьме, машина исчезает, и он отрезан от своей жизни. Он знает лишь, что ему подобрали такую эпоху… с такими чертами… которые сделают наказание достойным вины.

В комнате вновь наступила тишина, и тиканье часов на каминной полке вдруг заполнило весь мир, как будто все остальные звуки замерли. Ночь была холодна.

— Какое преступление вы совершили? — спросил я.

Он ответил спокойно и горько:

— Это не имеет значения. Я же говорил: преступления одного века служат примером героизма в другом. Если бы моя попытка удалась, потомки славили бы мое имя. Но я потерпел неудачу.

— Вероятно, многие пострадали, — сказал я. — Вас, должно быть, ненавидел весь мир.

— Да, — коротко ответил Майклс. И, помолчав, добавил: — Разумеется, все это выдумки. Мы просто коротаем время сказкой.

— Стараюсь подыгрывать, — улыбнулся я. — Куда и когда вас бросили?

— Меня оставили под Варшавой, в 1939-м, чуть слышно проговорил он.

— Вам, полагаю, не хочется вспоминать военные годы?

— Нет.

Тем не менее он продолжал:

— Мои враги просчитались. Смятение, вызванное нападением Германии, позволило мне затеряться. Постепенно я стал разбираться в обстановке. Конечно, я ничего не мог предсказать; не могу и сейчас — только узкие специалисты знают, что происходило в двадцатом столетии. Но когда меня забрали в фашистскую армию, я понял, куда попал, связался с американцами и стал их разведчиком. Рискованно — ну и что? А потом мне помогли устроиться здесь.

Его настроение менялось. К нему вернулись былые уверенность и спокойствие.

— Да, конечно, сначала было трудно. Я не имею в виду условия жизни. Вы, без сомнения, ходили в походы и замечали, как быстро можно приспособиться к отсутствию горячей воды, электрического освещения и прочих вещей, к которым привыкли с детства. Я бы не отказался от гравикостюма и нейростимуляторов, но прекрасно обхожусь и без них. Тоска по дому — вот что не дает покоя. Это хуже всего. Но я привык…

На его лице внезапно появилась усмешка.

— Даже если бы меня сейчас помиловали, я бы не вернулся назад.

Я допил свой бокал, смакуя виски.

— Вам здесь нравится?

— Да, — ответил Майклс. — Теперь, да. Эмоциональное потрясение прошло. Мне помогло то, что я был очень занят: сперва боролся за жизнь, потом — за становление в этой стране. Времени на переживания просто не хватало. Дело, которым я занимаюсь, все больше и больше интересует меня. Я обнаружил здесь у вас такие приятные черты, которые будущее утратило… Спорю, вам и в голову не приходит, в каком экзотическом городе вы живете. Подумайте, в эту самую минуту солдат стоит на часах у атомной лаборатории, в подворотне замерзает бродяга, в разгаре оргия у миллионера, где-то сидят проповедник, торговец из Индии, шпион…

Его возбуждение спало. Он отвернулся от окна и посмотрел назад, в сторону спальни.

— И моя жена, дети… — произнес он с огромной нежностью. — Нет, я не вернусь ни за что на свете.

Я в последний раз затянулся сигарой и неохотно затушил ее.

— Вам действительно неплохо живется.

Мрачное настроение окончательно покинуло его. Он широко мне улыбнулся.

— Кажется, вы всерьез поверили этой ерунде.

— О, не сомневайтесь. — Я встал и потянулся. — Уже поздно. Нам пора идти.

Он не сразу понял.

— Нам?..

— Конечно. — Я достал из кармана пистолет-парализатор.

— В таких делах нельзя полагаться на случай. Мы проверяем.

Кровь отхлынула от его лица.

— Нет, — прошептал он. — Нет, нет, нет. Амали, дети…

— Это, — объявил я, — часть наказания.

Я оставил его в Дамаске, за год до вторжения Тамерлана.