Эта жизнь неисправима - Страница 3

И дальше все бы шло так же складно и удачливо, но после пятидесяти двух лет совместной счастливой жизни Дмитрий Алексеевич Алексеев приказал долго жить, и Нина Петровна осталась на свете одна.

Характер ее не изменился, и людям с ней по-прежнему легко, но ей самой стало тяжелее.

Тут же нашлась и доброхотная соседушка, которая обещала сдать в музей и лучшие алексеевские фотографии, и оба красивых значка "Заслуженный" и "Народный артист Узбекской ССР", и Нина Петровна ей доверилась.

А когда спросила в музее, нельзя ли одолжить свой почетный значок на время, поношу, мол, и обратно отдам, выяснилось нехорошее: соседка и не сдавала значки в музей, а, видно, продала за хорошие деньги собирателям разных наградных редкостей. Так и пропали.

И все-таки, все-таки. Вместе с Ниной Петровной не устанет и автор повторять, что условия в Доме ветеранов сцены прекрасные и даже завидные. Сосед ее, например, оркестровый музыкант из оперы, перед вселением продал свою петербургскую квартиру за двадцать тысяч долларов, и хотя десять из них пришлось внести в администрацию Дома ветеранов, но десять-то осталось ему, и теперь он живет припеваючи, добавляет к четвертой части пенсии, сколько ему потребуется, и празднует каждый день...

- Прекрасные условия, чудные!.. Ты подумай, Володенька, хотя тебе еще рано, но поимей в виду, и ванная отдельная, и удобства, и вид из окна настоящий, парковый... Одно тяжело: видеть, когда все уходят один за другим. В этом коридоре уже никого нет из тех, с кем я когда-то встретилась. Всех проводила и навидалась тут всякого. Уйдет человек, и если остается от него что-нибудь ценное, так провожатые заберут себе. А письма, рецензии, фотографии - все на помойку, сколько раз я это видела. И решила, что не хочу оставлять на чужой произвол наше прошлое, а хочу сама им распорядиться. Собрались мы с другой моей соседкой - Евгения Владимировна Лисецкая всю жизнь безвыездно в Казани прослужила, теперь и ее нет, - собрали весь архив наш с Димочкой, все письма, афиши, фотографии, все-все, вынесли по частям на берег в хорошую погоду и стали жечь. Три часа жгли. Много всего было. Письма чудные были, с юмором, с похвалами, сравнениями. Фотографии тоже. Помнишь, в "Трех сестрах" на пожаре Федотик. или это Родэ говорит?.. Нет, Федотик. "И гитара сгорела, и фотография сгорела, и все мои письма. И хотел подарить вам записную книжечку тоже сгорела" Видишь, помню!.. Я ведь Наташу в "Трех сестрах" играла. Ну, вот. Сами сожгли, собрали пепел и закопали его под тем дубом, который Дима посадил. Он уже и вырос теперь...

Хроника юбилейного спектакля

(Перед премьерой)

Она переоделась в нарядное платье и выставила на столик чай с печеньем, а Р., кроме коробки конфет, приволок здоровенный и неуклюжий магнитофон советского производства, - кажется, он назывался "Вега", - выданный завлитом БДТ Д. М. Шварц, а ею, в свою очередь, полученный от заведующего радиоцехом Юрия Изотова.

Свидание состоялось в отдельной уютно обжитой комнате второго этажа, в главном корпусе ДВС имени М. Г. Савиной.

Мотив у Р. был железный: блоковский юбилей и три репетиции, которые провел в театре сам Александр Александрович. Но прежде чем перейти к Блоку и репетициям "Розы и Креста", в которых принимала участие сама Нина Флориановна Лежен, они обсудили некоторые текущие события и ряд театральных новостей, без чего встреча носила бы слишком прагматический характер и подчеркнула бы невоспитанность визитера.

- Вчера был Сережа Карнович, поздравлял с именинами, - сообщила Нина Флориановна и шепотом добавила: - Побежал в театр, принимать Чурсину, он теперь ею восхищается. Он ведь всегда был большой аматёр по части женщин. А Чурсина, конечно, хорошая киноактриса, но в театре ей не играть.

По поводу Чурсиной Р. хотел было возразить, но хозяйка, переменив тему, стала хвалить Карновича, и он не посмел перебивать.

- А как Сережа у нас в "Трех толстяках" играл Раздватриса, учителя, это я вам передать не могу, он был великолепный актер! Почему он у вас не "заслуженный"?

Это и вправду было несправедливо, но переменить ситуацию Р. не мог, так как ни в каких комитетах, худсоветах, а тем более в наградных органах не состоял.

- Это он у них не "заслуженный", - бодро сказал Р., - а у меня - очень даже "заслуженный". Вот с ним вместе мы и приедем поздравлять вас с юбилеем.

27 июня 1980 года Нине Флориановне исполнялось восемьдесят лет; в одной из первых постановок Большого драматического "Царевич Алексей" по пьесе Мережковского она сыграла Ефросинью, почему и помнила дату смерти царевича, совпадающую с днем ее рождения.

Чай был хорош, и гость не преминул его похвалить.

Прекрасная хозяйка объяснила ему, что Блок и Бенуа старались пьесу переосмыслить, "одобряя" реформатора Петра и "осуждая" царевича Алексея в соответствии с духом времени, но Алексея играл Николай Федорович Монахов, и сочувствие публики оказывалось почему-то на стороне консерватора-сына, а не реформатора-отца. Да и пьеса сопротивлялась революционной трактовке. И во время сцены допроса Алексея заполнявшие зал матросы, не сдержавшись, выкрикивали ей то есть не ей, а предавшей царевича Ефросинье: "Стерва!" - и другие военно-морские слова.

Нет, Нина Флориановна была недовольна тем, как в кинофильме "Петр I" режиссер Петров и артистка Зарубина обошлись с Ефросиньей, потому что ее героиня вовсе не была безграмотной распустехой, а отличалась умом и начитанностью. Недаром Александр Николаевич Бенуа показывал на репетициях написанные ее четким почерком грамотные, рассудительные и внятные письма...

25 марта 1920 г. Первое представление "Царевича Алексея". Мое интервью по этому поводу в "Жизни искусства" запрещено М. Ф. Андреевой.

А. А. Блок, "Записные книжки"

- А постановка "Розы и Креста" была решена?

- Нет...

- Что же это были за репетиции?

- Официальных назначений не было. Это, как у нас теперь называется, был встречный план...

- Вот как! - сказал Р. - Внеплановая постановка?..

- Внеплановая, - подтвердила Нина Флориановна и повторила популярный в тридцатые годы термин: - Встречный план... Всех обманул, по- моему, Гришин, управляющий, но обманул совершенно сознательно, чтобы успокоить Блока, утешить его, чтобы Александр Александрович ждал и надеялся. Не сегодня, так завтра, понимаете?..

- Да-да, - сказал Р., - не сегодня, так завтра. Это я понимаю....

- Ему старались внушить мысль, что он нужен театру, что он - сама совесть. Чистота. Ведь то, что он нам твердил, было как покаяние... Что мы обязаны работать, работать... И он обязан... Я не вру, когда разгружали дрова, он на себя эти ледяные бревна взваливал... Мы отнимали, а он сердился... Он считал, что в долгу перед народом, говорил: "Как бы я ни страдал, мне хорошо...Чем больше я страдаю, тем больше понимаю, что я отдаю долг за то, что когда-то получил". Вы понимаете?.. Ведь это он нам на всех собраниях внушал...

- Понимаю, - сказал Р. - Это - из Достоевского: "Пострадать надо..." И это поет Гаэтан: "Радость-Страданье одно..."

- Да, да, - сказала Нина Флориановна, - да, да... "Радость-Страданье..."

- А Гришин все-таки обманул? - спросил Р.

- Ну, конечно! Это же он сказал, что надо ставить, вы понимаете?.. "Александр Александрович, вот мы с вами поставим "Розу и Крест"... Во МХАТе не удалось, потому что в это время началась революция, и так далее, и так далее... А сейчас - самый момент. Это ведь - двадцатый год, после "Царевича Алексея"... Гришин сказал Блоку... А Мичурин Геннадий был страшным его проповедником, и был влюблен в него, как безумный... И когда он случайно услышал об этом, он сейчас же побежал к Блоку, и Блок подтвердил, что Гришин действительно обещал...

Какую силу имеют в театре руководящие обещания, Р. хорошо знал. Вот и ему через шестьдесят лет после описываемых Ниной Флориановной событий пообещали дать возможность поставить к юбилею Блока "Розу и Крест", однако безо всяких дополнительных затрат, то есть на костюмном "подборе" и "за ту же зарплату".