Эта жизнь неисправима - Страница 2
И как-то так получилось, может быть, почти естественным образом, что в отношениях с Дмитрием Алексеевичем возникло у Р. некоторое отчуждение, тот все врагов его играл и в жизни держался с известной долей высокомерия, а в отношениях с Ниной Петровной, наоборот, - приязнь и родственность. Ну, как же, - и "сестра", и "мать", и "любовница", это все без настоящего доверия и нежности не сыграть.
И расстались: Р. - к Товстоногову, в Питер, а Алексеевы, после Ташкентского землетрясения шестьдесят шестого года, - в Казань.
А из Казани - на раннюю пенсию.
Нина Петровна была в самом зените и могла бы еще звенеть и звенеть, но Дмитрий Алексеевич, как видно, утомился, расхолодел и стал ее убеждать, что пора, мол, и для себя пожить, а ведь он - муж, он - главный, ему решать, а ей - слушаться...
Был еще до Ташкента эпизод, когда знакомый казанский директор попал в Ленинград, к Акимову, и устроил Алексеевым свидание с самим Николаем Павловичем: не подойдут ли они ему. Как бы показ. А у Алексеевых, вот грех, нет совместных сцен, всё в разных спектаклях заняты...
Ну, Нине Петровне Дмитрий Алексеевич просто реплики подает, а она играет, а Дмитрию кто-то из акимовских женщин подыгрывает...
Посмотрели высокие зрители, пошли совещаться, а Дмитрий, как чувствовал, глядит из окна на Невский проспект и говорит:
- Да, Нина, ехали-то далеко, а приехали, видно, на конфуз...
Выходит Акимов с директором, и Николай Павлович объясняет, что квартиры пока театр дать не может, а в гостинице поселить - в их возможностях. А дальше, мол, будет видно. И еще:
- Знаете, - говорит, - что вам мешает, Дмитрий Алексеевич? То, что вы такой красивый. Вам как будто этого достаточно... Вот жена ваша, Нина Петровна, нельзя сказать, что красивая, скорее обаятельная, а что ни скажет мне все понятно, что она думает, что чувствует, что хочет передать. Понимаете? А на вас смотрю, вижу, что вы красивый, а что вы хотите и чувствуете, не пойму. Тем не менее насчет гостиницы вы подумайте, а завтра мне скажете...
Видно, что-то изменилось на театре по отношению к тем законам, которые действовали при Николае Ивановиче Собольщикове-Самарине. Или так показалось, никакой перемены не было?..
Подумали Алексеевы, подумали и отказались от Ленинграда, поехали в Ташкент к режиссеру Ридалю, знакомому им еще по Куйбышеву.
- И хорошо, что отказались, - рассказывала Нина Петровна, - потому что Акимова через несколько месяцев сняли с Комедии. Куда бы мы тогда?.. С Ридалем тоже случай был еще в Куйбышеве, связанный с его мужскими особенностями, а точнее - импотенцией. Жена от него ушла, а он стал вставлять в спектакль такие разные сценки, очевидно, его возбуждающие, как две молодые женщины хлещут друг друга плетками. И поехал, понимаешь, на Волгу, с двумя молодыми артистками, эту самую сценку репетировать. Начали репетировать, а он им говорит: сильней, мол, сильней хлещите, а то не верю. Тоже, Станиславский. Они - сильней хлестать. А тут, между прочим, проплывает на лодочке одна отдыхающая героиня из театра и видит эту репетицию. И без остановки доплывает она до обкома партии и все виденное рассказывает в лицах и с темпераментом... Сняли Ридаля, посадили ненадолго, потом отпустили, и он - в Ташкент. Нет, режиссер он был толковый, лучше других, одна беда - такие мужские странности. И сейчас подобные режиссеры есть, свои комплексы на артистах вымещают... Это, что ни говори, все-таки трагедия...
Ну вот. А в Ташкенте у нас другие хорошие режиссеры работали: и Бондарев, и Иоффе Юрий Самойлович, и Головчинер из Белоруссии, и Сергей Микаэлян, который потом в кино ушел, в Ленинград уехал, и Маршак Николай Яковлевич, брат Самуила Маршака, и Михайлов Александр Семенович с "Гамлетом", и Гинзбург Александр Осипович, отец телевизионного Евгения Гинзбурга. Так что наигрались мы от души...
Здесь же и немедленно автор просит прощения у тех, кто в перечислении Нины Петровны упомянут лишь вскользь, а особенно у режиссера Ридаля Арсения Георгиевича, которого не имел случая знать, вне зависимости от того, на этом или том свете он проживает.
Вероятнее всего, речь идет о мастере своего дела и человеке непростой судьбы, достойном отдельного рассказа, тогда как эпизод, простодушно изложенный Ниной Петровной, представляет его с известной односторонностью. Но мог ли автор подвергать цензуре и купировать живой рассказ, затрагивающий вечно актуальную тему взаимоотношений режиссера и актрис в процессе творчества? Вспомним великий пример Федерико Феллини и страстную откровенность фильма "8 1/2", где альтер эго художника в исполнении Марчелло Мастроянни входит с плеткой в помещение воображаемого гарема. Может быть, что-то подобное виделось и бедному Арсению Георгиевичу, когда он велел оставшимся неизвестными молодым актрисам вдохновенно хлестать друг друга плетками?
Кроме того, описание Нины Петровны Алексеевой так выразительно передает ее житейский юмор и здоровое, сострадательное отношение к оступающимся творцам, что у нее есть чему поучиться иному литератору.
И что поделать, если жизнь каждой отдельной и всей театральной семьи целиком так трагически прозрачна, что не всякому ее члену дано сохранить в тайне свои случайные слабости...
Выйдя на пенсию в Казани, то есть в Российской Федерации, и обеспечив себе таким образом право на проживание в Доме ветеранов сцены, супруги Алексеевы выбрали местом жительства небольшой украинский городок Коростень, где никакого театра не было, и оказались там персонами важными и отчасти таинственными.
Принадлежность к искусству Мельпомены, присвоенные им высокие узбекские звания и неожиданное предпочтение, которое было отдано украинскому Коростеню перед всеми остальными городами Советского Союза, произвело неизгладимое впечатление на многих, в особенности же на областных деятелей профсоюзной организации под вывеской "Облсовпроф".
Сюда Дмитрий и Нина Алексеевы явились в лучших костюмах, с красивыми значками и светлыми улыбками и сообщили профсоюзным лидерам области, что теперь они не прочь и попутешествовать, так что если окажутся подходящие туристические путевки со скидками или вообще бесплатные, за счет советских профсоюзов, то вот вам супружеская пара, с настоящими заслугами, которая ни в коем случае не подведет и лишнего за рубежом не скажет.
Дмитрий Алексеев не зря много лет посвятил профсоюзной деятельности, постоянно входя в начальственный треугольник - парторг, директор, профорг - он хорошо знал не только свои права, но все и советские привычки и правила...
Представление сработало, как хорошая премьера: с тех пор то и дело раздавались у Алексеевых областные звонки: не хотите ли, мол, заглянуть в государство Шри Ланка, например, вместе с республикой Индия?.. Или там прокатиться по Дунаю сверху донизу, через все прилегающие к реке гостерритории?..
- Хотим, благодарствуйте!..
Нина Петровна вместе с мужем посетила четырнадцать различных интереснейших стран, а Дмитрий Алексеевич, как бывший профсоюзный лидер, без жены - еще шесть...
Даже когда освободились места в московском Доме ветеранов сцены, Алексеевы не сразу все бросили, а сказали: погодите, мол, еще у нас не все дела закончены, и - снова в загранку!
А уж когда открылись места в Ленинграде, у Марии Гавриловны Савиной, тут пришлось распрощаться с городом Коростень и местным Облсовпрофом, продав квартиру и все ненужное, нужное погрузить в контейнер и выехать в Ленинград, на Петровский проспект в дом, под номером тринадцать, что, как ни крути, а все же - чертова дюжина...
Дмитрий Алексеевич и здесь повел себя солидно, а Нина Петровна, не чинясь, обворожила обитателей и обслугу своею легкостью и золотым характером.
И тут Дмитрию пришло на ум оставить по себе добрую память; он выбрал место в чудесном савинском парке и, сговорившись с администрацией, посадил на этом прибрежном месте молодой дубок, за которым и ухаживал, как за родным сыном; не помню, говорил ли я об этом, но детей у Алексеевых не было...