Эстетика экранизации: утопия и антиутопия в книге и на экране. Материалы научно-практической конфере - Страница 11

Именно Фред видит истинную причину падения Метрополиса – семь смертных грехов: чревоугодие, алчность, гордыня, блуд, зависть, гнев и праздность. (Самые активно используемые мотивации в обществе потребления. Наш современник, автор нашумевшего в Америке и более сорока раз переизданного бестселлера «Думай и делай деньги, или Думай и богатей!», Н. Хилл, дает своим читателям установку: вы никогда не станете богатым, если не доведёте до кипения страсть к деньгам!) Архитектурно и технически совершенный Метрополис живет этими категориями. Статуи с изображением смертных грехов увидит Фредер в соборе, где звучит отрывок из Апокалипсиса о Вавилонской блуднице. Они явятся ему в видении во главе со смертью, размахивающей косой над Метрополисом. Грех правит городом, грех его разрушит. Надо отметить, что концепция греха как следствие страсти и причина смерти есть только в христианстве, как и основная идея – спасения от греха. Христос пришел спасти людей от греха, спасти для жизни вечной. Миссия Фредера – нести этот посыл людям. Он – не популяризатор гуманистических идей. Он в глубине своего сердца обрел Любовь, а это мистическое чудо, это присутствие Бога в жизни человека. (Напомню, что экспрессионизм был мессианским направлением.) В соборе он обращается к смерти со словами: «Приди ты еще вчера, и я бы тебя не испугался. А сегодня я прошу тебя: будь в стороне от меня и от той, кого я люблю!» Этими словами он подчеркивает, что только любовь дает смысл и цель существованию, теперь он знает свое предназначение и должен исполнить свою миссию любви.

Фредер с Марией спасают детей рабочих в затопленном городе и выводят их наверх, в вечный сад. Здесь состоялась их первая встреча, здесь Фредер услышал зов сердца. Спасенные дети возвращают вечному саду его истинное значение.

Из приведенных выше аргументов ясно, что поединок Фредера с Ротвангом – это духовный бой, и Фредер выходит победителем.

Критиков содержания «Метрополиса» раздражала финальная сцена рукопожатия Фредерсена (голова), Грога (руки) и Фредера (сердце). Все видели в ней легкомысленную и ничем не обоснованную утопию разрешения очень насущного в 20-е годы XX столетия социального конфликта – классовой борьбы. Сам Ланг неоднократно повторял, что тезис изначально им воспринимался как сказка. Если прочесть финал как надежду на то, что психологические влияния и мотивации, обращенные к лучшим чувствам людей и пробуждающие их, в результате чего разрешатся всех видов конфликты – от личных до социальных, – то тогда фильм нужно действительно признать утопией. Если же мы будем следовать той логике, что «сердце» понимается автором во всей полноте религиозно-мистического содержания, о котором писал Вышеславцев, и что речь идет о духовном противоборстве и спасении души (сердца), то финал прочитывается символически. Христианская концепция истории эсхатологическая – мы знаем, что будет конец мира, который описан в Откровении святого Иоанна Богослова. Поэтому никакого совершенного города, государства, острова, общественного уклада на земле быть не может. Но христианство утверждает возможность личного спасения – спасения души. И этот же путь предложил знаменитый психоаналитик Карл Густав Юнг, размышляя о ситуации в послевоенной (уже после Второй мировой войны) Германии, в интервью швейцарской газете «Die Weltwoche» 11 мая 1945 года дал анализ феномену нацизма в Германии как состоянию коллективной одержимости, используя понятия демонов (в прямом смысле этого слова). Приведенная ниже цитата словно описывает фильм Ланга – сцены беснования толпы, ведомой Лже-Марией (как в нижнем городе, так и в Йошеваре), сам акцент на массе как состоянии человечества в цивилизации (по О. Шпенглеру), лица персонажей в этой толпе (в названии второй части «Доктора Мабузе» Ланг употребляет тот же термин, что и Юнг, – «Инферно – современные люди»):

«Демонов привлекают по преимуществу массы. В коллективе человек утрачивает корни, и тогда демоны могут завладеть им. Поэтому на практике нацисты занимались только формированием огромных масс и никогда – формированием личности. И также поэтому лица демонизированных людей сегодня безжалостные, застывшие, пустые»[53].

На вопрос, чего ожидать и что делать, ответил: «Спасение заключается только в мирной работе по воспитанию личности. Это не так безнадежно, как может показаться. Власть демонов огромна, и наиболее современные средства массового внушения – пресса, радио, кино etc. – к их услугам. Тем не менее, христианству было по силам отстоять свои позиции перед лицом непреодолимого противника, и не пропагандой и массовым обращением, а через убеждение от человека к человеку. И это путь, которым мы должны пойти, если хотим обуздать демонов» [54].

Это предложила и Tea фон Харбоу как альтернативу неминуемому антиутопическому варианту развития истории, о котором фильм предупреждал. Фриц Ланг, который всегда повторял о своем неприятии основного тезиса фильма, в телевизионном интервью 1971 года (оно приводится в фильме А. Деменка «Путешествие в Метрополис») сказал: «Я считаю основной тезис о посредничестве сердца между трудом и капиталом как разрешение социального крнфликта несостоятельным. Но когда я сейчас спрашиваю у молодых людей, которых я очень люблю и которыми всегда интересуюсь, чего не хватает в социальном устройстве и что нужно поставить между истеблишментом и простыми людьми, они все отвечают: "Сердце". А это значит, что Tea фон Харбоу на сто процентов была права». И он счастливо улыбнулся своей прекрасной улыбкой. Вероятно, и для него этот тезис значил гораздо больше, чем он об этом публично заявлял.

Кобленкова Д.В., Нижний Новгород, НГГУ; Москва, РГГУ

В критике принято деление классических антиутопий первой половины XX века на два основных типа в зависимости от изображённого в них способа регламентации общества. В антиутопиях первого типа показан физический, насильственный контроль над обществом и отдельной личностью, в произведениях второго типа управление осуществляется благодаря биологическим, гипнотическим и прочим искусственным методам воздействия. Во второй половине XX века прямое насилие над личностью в европейских странах было устранено, но идеология по-прежнему пронизывает разные уровни социальной жизни. В скандинавских странах вторая половина XX столетия – период технического подъёма, стабилизации политической системы, формирования экономических программ всеобщего благосостояния, т. е. эпоха нового социального переворота, осуществлённого цивилизованно и ставшего образцом для подражания – казалось бы, реализованная утопия. Однако достаточно быстро интеллигенция заговорила о «железной клетке»[55], об излишней системности общественного миропорядка. Внешнеполитические факторы также не способствовали функциональности новых социальных реформ.

В Швеции, в которой строительство «Дома для народа» привело к формированию шведской экономической модели, сложилась парадоксальная ситуация: с одной стороны, социал-демократам удалось реализовать утопическую идею, с другой – возникло ощущение торжества рационально выстроенной, лишённой эмоционального начала системы. К концу XX века «идеал классового мира и компромисса, ассоциировавшийся со “шведской моделью”, уже не соответствовал действительности»[56]. Самую благополучную страну Европы шведские писатели стали называть «страной мрака»[57], в которой кончилось «время костров и сказок»[58]. Социальная система из утопии преобразилась в дистопию – «победу сил разума над силами добра»[59].