Эстетика экранизации: кино в театре, театр в кино. Материалы научно-практической конференции 10–11 а - Страница 8

Казалось бы, зачем Лермонтов так неистово требует выбора и почему компромисс для него невозможен? Ведь молодые люди мечтают работать с ним, и ему они необходимы. Ответ заключен в балете «Красные башмачки», который в фильме длится 15 минут, что достаточно большое время для «вставного номера», которым в музыкальном фильме был, как правило, финал – результат творческих усилий персонажей и перипетий действия. Балет начинается на шестьдесят третьей минуте экранного действия, т. е. в середине фильма (128 минут). (Кстати, фильм скроен предельно симметрично: описанный выше кадр с названием в начале и конце фильма; начинается и заканчивается балетным спектаклем – «Огненное сердце» и «Красные башмачки», кстати, написанные одним композитором, и по названиям можно предположить, что они об одной теме – мятежном духе в человеке; «Красные башмачки» ровно в середине фильма; спектакль исполняется два раза – второй раз в финале, но уже без Вики; Боронская выходит замуж, изгоняется, возвращается – Вики то же самое; Джулиан в начале фильма в оппозиции к балету – в середине он заявляет: «В среде музыкантов балет считается второсортным искусством», – в конце он, автор нашумевших балетов и муж выдающейся балерины, категорически заявляет: «Я никогда не любил балет»; первый разговор Вики и Джулиана на высокой террасе, внизу проезжает паровоз, заполняя кадр густым паром – в финале Вики прыгает с этой же террасы под колеса дымящего паровоза; после разговора на террасе Вики останавливает ногой гонимую ветром по тротуару газету и видит в ней их портреты и интервью Лермонтова – в балете «Красные башмачки» есть сцена, где Вики танцует с летящей по воздуху газетой; белые птицы в балете «Красные башмачки» – в конце фильма опера «Амур и Психея», а птица – символ Психеи; решающий разговор Лермонтова и Вики в купе вагона перед разрывом – разговор-примирение в таком же купе и т. д.) В титрах фильма уточнено, что музыку к спектаклю «Красные башмачки» исполняет Королевский филармонический оркестр под управлением Томаса Битчема (для музыки фильма есть свой титр с указанием того же оркестра, но дирижер – сам автор музыки Брайан Исдейл). В спектакле приняло участие 53 танцовщика. В общем, можно представить, какое значение уделяли авторы фильма качеству исполнения балета. Но он не стал заснятым на пленку театром (как это было в «Детях райка» у М. Карне – я имею в виду технику съемки). В эпизоде спектакля оператор Джек Кердифф экспериментировал со скоростью съемки, чтобы добиться возможности дать зрителю впечатление, что балерина буквально парит в воздухе. Элюар в изящном «Искусстве танца» сокрушался, что «балерина никогда не научится струиться и падать как дождь»[18]? В «Красных башмачках» камера сделала это за Мойру Ширер, которая, безусловно, чрезвычайно выразительная балерина и драматическая актриса. Монтаж и спецэффекты сделали спектакль в фильме настоящим шедевром аудиовизуального искусства. А получившие «Оскара» художники X. Хекрот и А. Лоусон, используя выразительность и живописность техноколора, обратились к традициям киноэкспрессионизма, что дало не только выдающийся эстетический результат (создатели Technicolor Херберт Т. Калмус и Натали Калмус считали этот фильм лучшим примером использования Three-Strip Technicolor), но и вложило тот смысл, ради которого фильм и был сделан.

Этот пятнадцатиминутный хореографический шедевр вставлен авторами в фильм как мизанабим. Спектакль намеренно выделяется предшествующей и последующей ему глубокой тишиной, а затем раскрывающимся и закрывающимся занавесом и длительным затемнением. Мизанабим по назначению своему предполагает, что в нем заключен некий дополнительный смысл, который необходим для понимания всего произведения (это метонемическое воспроизведение фигуры внутри себя собой – принцип матрешки: «сон во сне», «рассказ в рассказе», «спектакль в спектакле»). И в фильме это проделать интересно еще и потому, что из уст Лермонтова мы уже слышали либретто, которое, как потом оказалось, суждено было пережить Вики и Джулиану, что и стало фабулой фильма. Балет отличается от либретто, и именно в балете дан ответ на главный вопрос: в чем сущность того резко драматического (или трагедийного) конфликта, который развивает этот сложный и, как мы убедились, многоуровневый сюжет.

У балета два хореографа – Роберт Хелпманн и Леонид Мясин. Они же исполнители главных мужских партий: Хелпманн танцует парня, принца, священника, на руках которого героиня и умирает; а Мясин – только одного персонажа (и это важно!). Этим персонажем спектакль начинается и им же завершается. И именно о нем, прежде всего, идет речь, когда мы говорим о различиях между либретто и спектаклем. Этот персонаж, о котором Лермонтов не сказал ни слова, меняет весь сюжет истории. Это башмачник – явно гофмановский инфернальный персонаж. Именно он искусил девушку красными туфельками, был с ней рядом во время этой бесконечной свистопляски, «режиссируя» эту «хореографию» (кстати, Мясин – постановщик именно этой партии). Тема выбора инфернальностью «исполнителя» для своего метафизического «спектакля» (тема пакта – ведь никто из героев, которым было сделано предложение, не отказался!) типична для эстетики романтизма, а также для экспрессионизма, который, как многие исследователи полагают, есть всплеск неоромантизма. Вспомним, к примеру, как эта тема задается в «Кабинете доктора Калигари» Р. Вине (1918): «Ты должен стать Калигари!» – получает приказ директор клиники и становится злодеем, или во «Внутренней империи» Д. Линча (2006), где инфернальный персонаж сообщает актрисе о выборе ее на роль, и бедная не предполагает, что речь идет вовсе не о фильме. Подчеркнутая связь ремесленника и его изделия – башмачник и башмаки – указывает на суть этого персонажа. У Андерсена в сказке тоже есть старый солдат, но он появляется только тогда, когда девушка уже полностью одержима своей страстью, т. е. плен инфернальностью как следствие и результат воздействия греха. А в балете именно башмачником с его магическими и фатальными туфельками в руках начинается представление, он как будто заранее знает, что девушку ждет, и «режиссирует» ее судьбу, как Мефистофель судьбу Гретхен. Так, к открывшейся обувной лавке сбегаются с любопытством девушки, и все восхищаются красными туфельками, но башмачник их никому не отдает и указывает пальцем на дверь, откуда должна выйти их будущая обладательница. Этим указанием перста он отмечает ту, которая эту «роль» получит. КакуЛинчав «Малхолланд Драйв» (2001): «Это девушка!» Он навязчиво предлагает туфельки героине, играя ими, как Чаплин булочками в «Золотой лихорадке». Причем важно заметить, что башмачник искушает героиню не самими туфельками, а танцем – прелесть этих туфелек не в их внешней красоте и ярком цвете, а в свойствах: обувший их несравненно танцует. Они в спектакле – метафора таланта, творческого дара, который, как волшебство, загадочен и необъясним, он человеку не принадлежит, а выдается судьбой только «на прокат» – не талант человеку, а человек таланту! Поэтому надевший туфельки вынужден танцевать, а значит, служить искусству (в данном случае балету).

В спектакле появляется еще один герой, которого не было ни у Андерсена, ни в либретто Лермонтова – молодой человек, влюбленный в героиню. В сцене у витрины башмачника мы видим молодых людей вместе, но когда через двойную экспозицию героиня «раздваивается» – одна в витрине танцует в алых пуантах и балетной пачке, а рядом – скрюченный, бесом вьется башмачник, другая, настоящая, рвется к своему видению, отчаянно удерживаемая спутником, – сразу возникает оппозиция: жизнь/ иллюзия-воображение-фантазия-мечта – искусство. Танцующие туфельки в руках башмачника появляются перед ней, и девушка (через стоп-кадр) оказывается уже в них (как Золушка), выбирая между парнем и башмачником, который вовлекает ее в танец. Парень ретируется, но то, что других, принципиально важных партнеров девушки – принца, священника, газету с контуром мужчины, опаленного грешника в аду – танцует все тот же Р. Хелпманн (и благодаря крупному плану зритель это фиксирует), все эти персонажи представляют разные ипостаси одного образа – мужчины как реальности жизни – в ставшей перед героиней с появлением красных туфелек оппозиции: жизнь/искусство.