Естественные эксперименты в истории - Страница 9

Социальная, экономическая и политическая организация Маркизских островов на момент контакта с европейцами (который произошел раньше, чем в других областях Полинезии, – во время первой испанской экспедиции под предводительством Менданьи в 1595 году) была подробно описана этнографами, например Эдвардом С. К. Хэнди, и историками с антропологической подготовкой, такими как Николас Томас и Грег Денинг[43]. Максимальная численность местного населения до опустошения, которое произвели на острове завезенные европейцами болезни, была и остается предметом дискуссии, но, на мой взгляд, она составляла не менее 50 000 человек и вполне могла достигать сотни тысяч. Однако никакого политического единства в масштабах архипелага не существовало, и даже отдельные крупные острова, как правило, были разделены на независимые и постоянно воюющие друг с другом политические общности. Лишь остров Уа-Пу, по-видимому, был в той или иной степени объединен под властью одного вождя.

Основной социальной единицей, вокруг которой строилось позднее доконтактное маркизское общество, было племя (tribe), как его называл Хэнди, – родственная группа, прослеживающая свое происхождение от общего предка-прародителя[44]. Местный термин для обозначения этой социальной группы, mata’eina’a, представляет собой маркизский вариант протополинезийского слова *kainanga, которое, как мы уже видели ранее, можно возвести к ППО[45]. Одна или несколько mata’eina’a, занимающие крупную долину (и, возможно, смежные с ней небольшие долины), образовывали маркизскую социальную единицу. Примечательно, что исходный протополинезийский термин *kaainga, отсылающий к групповому дому и его собственности, хоть и сохранился в маркизском словаре в виде слова aika, но выражал лишь обобщенную идею «земли» или «имущества», утратив свое первичное значение социальной группы. Такое изменение в семантике указывает на значительные общественные сдвиги и имеет параллели в гавайском языке, о чем мы поговорим ниже.

Предводителями mata’eina’a были haka’iki – термин, родственный протополинезийскому *qariki. Haka’iki были генеалогически старшими членами рода. Тем не менее маркизские haka’iki, хотя и обладали священным статусом (tapu), должны были в рамках сложных и переменчивых взаимоотношений уступать часть власти носителям двух других общественных статусов: шаманам-духовидцам (tau’a) и воинам (toa). Tau’a (от протополинезийского *taaula) были медиумами – то есть представителями класса, существующего во всех полинезийских сообществах. Однако именно на Маркизских островах они добились особенного влияния в обществе, так что их власть позволяла им сравниться могуществом с потомственными предводителями haka’iki или даже превзойти последних. Tau’a проживали в погребальных храмах (me’ae), как правило, расположенных в отдаленных внутренних частях долин. На массивных каменных фундаментах возвышались конструкции из жердей и соломы, украшенные человеческими черепами и костями. Tau’a проводили большинство важнейших ритуалов, на которых строился годовой цикл, решали, когда следует начать войну или совершить набег на соседние племена, и отвечали за организацию крупных празднеств, которые требовали человеческих жертвоприношений.

Волю tau’a исполняли toa, воины – это были не профессиональные военные, а просто главы видных семей, имевших в собственности землю и обладавших другими привилегиями. Toa выделялись среди других островитян обширными татуировками и другими материальными символами своего статуса. Последним из престижных социальных титулов в позднем маркизском обществе был tuhuna (от протополинезийского *tufunga); термин обозначал лиц, обладающих специальными профессиональными знаниями, – это были рыбаки, камнерезы и строители, а также мастера по нанесению татуировок.

Экономическая система, лежащая в основе этого сложного вождества, сочетала в себе культивацию основных сельскохозяйственных культур с животноводством (в частности разведением свиней) и эксплуатацией морских ресурсов. Несмотря на то что рыболовство и собирание моллюсков имели немалое значение, отсутствие коралловых рифов ограничивало общий объем доступной биомассы в маркизских заливах и прибрежных водах. Первостепенную важность для выживания на островах имела культивация двух основных крахмалоносных растений: хлебного дерева (artocarpus altilis) и таро. Маркизский климат особенно благоприятен для роста хлебного дерева, и больше нигде в тропической Полинезии выживание поселенцев не зависело в такой степени от урожая данной культуры, как в этом архипелаге. В долинах располагались обширные плантации, а более мелкие участки были отданы под ирригационные заливные поля таро (такие же, как на Мангаиа). Когда урожаи хлебного дерева были богатыми, избыток плодов отправлялся в подземные ямы или хранилища, где в результате полуанаэробной ферментации крахмалистая масса (ее называли ma) могла храниться до нескольких лет. Чаще всего ямы для ма находились вблизи жилищ, но в тех местах в долинах, которые было легче всего оборонять, или на укрепленных вершинах хребтов располагались также большие общественные хранилища. Когда во времена засухи и неурожая наступал голод, именно тем людям, кто имел доступ к запасам ма, удавалось пережить нехватку продовольствия. Первые европейские посетители Маркизских островов постоянно отмечают серьезные последствия таких периодов голода и важность доступа к запасам.

Пожалуй, неудивительно, что в столь непредсказуемой ситуации, когда в одни годы пищи хватает с лихвой, а в другие недостает, вождества, занимавшие отдельные долины на отдельных островах, часто враждовали друг с другом. В самом деле, в устройстве позднего доконтактного маркизского общества поражает именно тот факт, насколько эндемичными для него стали набеги и войны, тесно связанные с годовым циклом пиршеств и ритуализированного каннибализма, которые я в другой своей работе назвал «конкурентной инволюцией»[46]. Соперничество между mata’eina’a, которое имело решающее значение для престижа tau’a и toa, включало в себя устройство праздников (ko’ina), которыми отмечались самые разнообразные события, в том числе рождение наследников вождя, обручение и свадьба высокопоставленных членов общества, окончание сбора урожая, победа в войне, но самое главное – смерть и последующая мемориализация верховного tau’a. Поминальные церемонии в честь таких tau’a (их называли mau) были более важными и впечатляющими, чем у многих наследственных haka’iki. Что самое главное, обряд mau обязательно требовал человеческого жертвоприношения (и ритуального поедания жертвы); как правило, жертвой был пленник, захваченный в одном из соседних племен, – так поддерживался бесконечный цикл набегов и отмщения.

Совершенно очевидно, что позднее маркизское общество ответвилось от общего ствола ППО в направлении, во многом схожем с направлением развития Мангаиа. Во всяком случае, особый акцент на конкуренцию, междоусобные войны и культ человеческих жертвоприношений демонстрируют немало параллелей. С другой стороны, малые размеры Мангаиа позволили провести политическое объединение в масштабах всего острова, в то время как географическая неоднородность и топографическая изоляция маркизских долин способствовали политической разрозненности. Кроме того, хозяйственные системы производства развивались по разным траекториям: на Мангаиа упор делался на ирригационную культивацию таро, а на Маркизах доминировало разведение хлебных деревьев (и строительство хранилищ для урожая).

Маркизские археологические свидетельства особенно богаты и были хорошо исследованы в течение последних пятидесяти лет, что позволило нам значительно углубить понимание временно́го процесса, который заставил маркизское общество двинуться по описанному выше пути развития[47]. Даты первоначального прибытия и расселения полинезийцев по архипелагу остаются спорными, но появляющиеся результаты радиоуглеродного анализа позволяют предположить, что оно вряд ли случилось намного раньше, чем в 700–800 годах нашей эры. Самые ранние зафиксированные поселения – это прибрежные поселки и иногда скальные убежища, и типы артефактов, обнаруживаемые на этих объектах, очень похожи на материалы из ранних слоев Тангататау на острове Мангаиа и других ранних восточнополинезийских памятников. Это позволяет предположить, что на раннем этапе расселения полинезийцев между общинами прародителей по всей Центральной и Восточной Полинезии поддерживались постоянные контакты.