Есть только те, кто сражается - Страница 18

Он сидел, привалившись к изуродованной корме. Рядом со здоровой рукой лежала фляга. Воды осталось мало. Та вода, что была в парусе, выплеснулась, когда акула ударила лодку под днище.

Мачта была сломана, весла превратились в короткие, ни на что не годные обломки. В лодке было полно воды. Она поступала отовсюду. Север время от времени принимался ее вычерпывать, но воды все равно было много.

— Нам с тобой досталось, лодка, — сказал он. Распухшие губы слушались плохо. — Здорово досталось. Но мы с тобой хорошо сражались. И не наша вина, что теперь мы годимся только на свалку. Акула тоже хорошо сражалась. Она успела сделать очень много. Гораздо больше, чем мне бы хотелось. Ей это не помогло, но она достойна того, чтобы о ней говорили с уважением. Существо, которое сражается до конца, заслуживает уважения, будь то рыба или человек.

Он немного помолчал. Представил себе, как акула лежит на самом дне. Огромная, но уже совершенно не опасная. И теперь стаи мелких хищных рыбешек спокойно рвут на куски ее великолепное тело. Скоро от нее останется лишь скелет. А потом и он станет чьей-то пищей или домом. Рано или поздно он растает в глубине. И ничто больше не будет напоминать океану об этом исполине.

— Никто не узнает об этой схватке, акула, — сказал Север. — Скоро умру и я. И также послужу пищей тем, кто не способен бросить и принять вызов. Мой скелет также облюбует какая-нибудь глубоководная рыба. Мы будем лежать с тобой на дне моря, пока не исчезнем из этого мира совсем. Кто выиграл и кто проиграл — будет абсолютно неважно. Между нами не будет разницы. Мы равны. Нет победителей и побежденных. Есть лишь те, кто сражается, и те, кто приходит пировать на поле боя после сражения. Раньше и я был из этих. Но ты, акула, научила меня быть героем, а не падальщиком. И за это я тебе благодарен. Хотя это был жестокий урок.

«Зато теперь я знаю, как оказался на том берегу… Только вот кто же этот рыбак? Кто он?.. А впрочем, какая разница!»

Ему было трудно думать. В голове бухал тяжелый молот, перед глазами опять плыли красные круги. Гораздо легче было просто лежать и смотреть в одну точку на горизонте. Не думая ни о чем. Чувствуя, как с каждой капелькой крови уходит жизнь.

Он знал ответ на самый главный вопрос А больше не было ничего важного, сейчас, перед лицом смерти. Поэтому можно было отдохнуть.

Север то проваливался в забытье и оказывался в сером тумане, где были лишь покой и умиротворенность, то возвращался в этот мир, и тогда приходила боль.

Лодка плыла по воле волн. Но море ведало, куда нести человека.

Сколько прошло времени, Север не знал. Может, час, а может, неделя. Он был еще жив. Но все чаще и чаще проваливался в туман. Когда приходил в себя, то видел, что вокруг ничего не меняется.

Один раз он очнулся оттого, что кто-то толкнул лодку. Север схватил обломок весла и попробовал встать, но голова закружилась, и он тяжело навалился всем телом на борт.

— Ну и пусть, — прошептал он.

Но это была всего-навсего стая дельфинов. Они немного покружили вокруг лодки, словно предлагая человеку поиграть с ними, и, поблескивая спинами на солнце, скрылись вдали. Север снова был один.

— Мне очень больно, лодка, — сказал он. — Так больно, что сердце вот-вот разорвется.

«Но я не хочу терять сознание. Без него, конечно, легче, но я хочу прочувствовать каждую минуту жизни. Их осталось не так много, чтобы впадать в забытье».

Он попробовал устроиться поудобнее. В конце концов ему удалось положить раненую руку так, что боль стала чуть меньше. Север отдохнул, потом сделал несколько маленьких глотков воды. В голове немного прояснилось.

— Ну вот, — сказал он, — теперь я не провалюсь в этот чертов туман. По крайней мере, сейчас…

Он посмотрел на лазурное море, на преломленные в голубой глубине солнечные лучи, на мерное движение сверкающих на солнце волн и почувствовал, как к глазам подступают слезы.

— Море… Только море. Безмолвное, беспощадное, величественное, чарующее, грозное… Но все же только море… Мир так велик, а я больше ничего не смогу увидеть. Раньше мне не давала его увидеть моя пустая жизнь, теперь не даст смерть. Как же они похожи! Я был мертв тридцать лет. Потом прожил за несколько дней полную жизнь, и теперь, когда едва научился, как жить, — снова уходить в ничто. Жаль.

«Другие не живут и дня. Они мертвы от рождения до последнего дня на земле, — подумал он. — Так что не стоит жаловаться. Незнакомец и старый рыбак подарили мне несколько дней настоящей жизни. Она была наполнена до краев. Я осознавал, чувствовал каждый ее миг. Не стоит жаловаться. Это был великий подарок — возможность познать самого себя».

Он слабо улыбнулся. Сожаления больше не было. Осталась лишь легкая грусть. Потом к горлу подкатила тошнота, в глазах потемнело, и Север снова провалился в серый туман. Но теперь даже там он чувствовал боль.

Туман не исчез, когда Север снова пришел в себя. Сначала он не мог понять, где реальность, а где продолжение забытья. Лишь когда пошевелился, пронзившая тело боль сказала ему, что он в сознании.

Туман был настолько плотным, что почти скрывал нос лодки. Свет заходящего солнца едва пробивался сквозь мглу. Не было слышно привычного шепота ветра и моря. Севера окутала неестественная тишина. Лишь скрип дерева и тихие всплески, когда волна ударялась о борт лодки, нарушали ее. Но эти звуки были настолько отчетливыми, что слышать их было невыносимо.

Двигалась лодка или стояла на месте, Север не мог понять. Замерло все вокруг. Лишь туман был живым существом в этом мертвом мире. Его сырые ладони тянулись к человеку, осторожно дотрагивались до лица. Впереди белесые лоскуты, переплетаясь между собой, принимали причудливые очертания, которые тут же таяли, расплывались… Чтобы сразу явить новый, еще более немыслимый образ.

Север поежился. Им овладело тоскливое предчувствие. Не туман угнетал его. Разве может робеть перед туманом человек, стоящий пред лицом вечности? Но из сырой мглы на него надвигалось что-то жуткое, стоящее по ту сторону жизни и смерти, находящееся за пределами понимания и реальности… Оно приближалось так же не умолимо, как шторм, как акула, но там Север, по крайней мере, знал, с чем ему приходится иметь дело. И мог бороться. Но это…

Мурашки пробежали у него по коже.

«Может, так человек чувствует приближающуюся смерть? Ведь она и есть самое непостижимое в этом мире», — подумал он.

Он почувствовал, как чья-то прохладная ладонь коснулась его сердца, а потом тихонько сдавила его. Человек почти перестал дышать и застыл, пытаясь слиться с лодкой в одно целое. Секунда растянулась, превратившись в вечность, и, встав на дыбы, образовала перпендикулярную плоскость, в которой живет только он, а весь остальной мир где-то там, в другом времени и пространстве, в другой бесконечности. А в этой секунде-вечности только он и нос лодки, тающий в тумане. И еще нечто, медленно идущее ему навстречу. Север чувствовал, как тонко-тонко вибрирует эта растянувшаяся секунда, словно кто-то слишком сильно натянул струну, и она вот-вот лопнет с резким, бьющим наотмашь по нервам звоном…

Он даже вскрикнул, когда нос лодки ударился обо что-то твердое. Это что-то прошло впритирку с бортом и когда приблизилось к Северу, он понял, что столкнулся с другой лодкой. Вернее, этот предмет когда-то был лодкой. Сейчас это был просто кусок потемневшего дерева, наполовину притопленный, сплошь покрытый водорослями, истерзанный волнами и ветрами. Север, превозмогая слабость и боль, притянул лодку ближе, так, чтобы два суденышка встали борт к борту.

В лодке, почти скрытый водой, опутанный водорослями, лежал скелет человека. Вокруг него сновали маленькие пестрые рыбки.

Север нервно сглотнул. Он ожидал всего, чего угодно, только не этого. Он смотрел на останки и не мог отвести взгляд. Черные провалы глазниц гипнотизировали его. Притягивали, не хотели отпускать. Северу казалось, что они могут сказать ему что-то очень важное. Не словами, нет. Как-то иначе. И хотя сам понимал нелепость этой мысли, он продолжал всматриваться в выбеленный солнцем и морской водой череп.