Если ты останешься (ЛП) - Страница 40

— Пакс, — бормочет она, глядя на меня. Я чувствую ее взгляд, ее мягкое выражение. Я не хочу видеть ее, поэтому не смотрю. Я не заслуживаю ее. Я не заслуживаю ее доброту.

— Мы должны поговорить об этом, — ее голос мягкий, но настойчивый.

Она кладет руку мне на ногу. Ее пальцы холодные. Обычно, я бы схватил ее, держал, положил бы в свою руку, чтобы согреть. Но не сейчас. Я не заслуживаю того, чтобы прикоснуться к ней теми же руками, которые убили мою мать. Поэтому я держу свои руки сжатыми на руле и смотрю на шрам. Он зубчатый и глубокий, его края белые.

Я пометил тебя.

В моей голове, я помню этого человека с желтыми зубами, прочертившего кровью моей матери разрез. Кровь моей матери буквально на моих руках. Она укоренилась в моей коже навсегда. Я пометил тебя.

Я сглатываю.

— Я убил свою мать. Тут больше не о чем говорить. В моих снах я все время думал, что она умоляла меня сделать что-то. Но — нет. Она умоляла за меня. За мою жизнь.

Кажется, что все приближается ко мне, и я вдруг чувствую невероятный жар. Я глубоко дышу, всасывая воздух. Белый снег и небо, кажется, закручиваются вокруг меня, и я не вижу дорогу. Я съезжаю на обочину и открываю свое окно, а затем смотрю вдаль, пытаясь контролировать свое бьющееся сердце, дыхание, мысли.

Мила молчит.

Думаю, она не знает, что делать.

— Пакс, — пытается она. — Я хочу сказать, что это не твоя вина. Это он был с пистолетом, и он насиловал твою маму. Это был не ты. Я люблю тебя. Я сделаю все, что тебе нужно. Просто скажи. Мы можем пройти через это.

Ее слова исчезают, и я смотрю на тихий зимний день.

Я не могу поверить, что все в мире идет так же, как это было сегодня утром, как будто ничего не случилось. Вороны сидят на соседнем дереве, и я могу услышать их карканье. Я удивляюсь, почему они не улетели на юг, но, на самом деле, мне похуй. Люди на тротуаре укутались в куртки, спасаясь от холодной зимы. Холодно. День, ветер, комок в горле.

Я сглотнул, но комок не уходит вниз.

Я качаю головой и снова завожу машину, уезжая в свой дом. Дорога позади нас в сером тумане.

После остановки шин на снегу на моей подъездной дорожке, я обращусь к Миле:

— Я не собираюсь быть хорошей компанией сегодня. Думаю, наверное, мне следует просто побыть в одиночестве.

Она сразу качает головой.

— Никогда в жизни. Я не буду тебя беспокоить, Пакс. Но доктор сказал, что ты не должен быть один. Таким образом, ты будешь делать все, что хотел. Ты будешь думать об этом, обработаешь все, как тебе хочется, но я останусь. Я просто съезжу в город и получу лекарство по рецепту. Я скоро вернусь.

Я коротко киваю, и иду в дом. Я не оглядываюсь назад, хотя чувствую, что Мила уставилась на меня.

Я безвольно стою в середине гостиной. Я не знаю, что делать. Я не знаю, как справиться с этим. Как с этим вообще можно справиться?

А потом, я внезапно подумал о моем отце, и сильная ярость прошла через меня, преодолевая онемение.

Он знал об этом. Он знал все эти годы, но не сказал мне. Он сделал так, что все воспоминания о том дне испарились. Он должен был знать, что это сделает со мной.

Но сейчас все обретает смысл. Неудивительно, что он подолгу оставался на работе после смерти мамы. Он не хотел меня видеть. Как он мог смотреть мне в лицо, зная, что я убил его жену? Даже если он не понимал, какую роль я играл во все этом, то он знал, что я не спас ее.

Но даже если и так. Я был ребенком. Мое логическое мышление подсказывает мне, что Мила права. Это была не моя вина. Но я был там. Это моя рука нажала на курок. А отец сделал так, что я забыл обо всем на все эти годы.

Я набираю его номер на домашнем телефоне, но, конечно, он не берет. Я оставляю ему голосовое сообщение.

— Я знаю, что случилось с мамой, — говорю я холодно. — Позвони мне.

Я вешаю трубку и бросаю телефон в стену. Он рассыпается на куски. Думаю, если он захочет позвонить, то ему придется позвонить на мобильный.

Волна ненависти проходит через меня, смешиваясь с гневом, который я чувствую по отношению к своему отцу. Внезапно я теряюсь в таком большом количестве эмоций, что не знаю, что делать со всем этим. Это подавляет. И это чертовски больно.

Я направляюсь на кухню и хватаю бутылку виски. Я смотрю в шкаф и вижу, что у меня есть еще две. Слава богу, я пополнил запасы на днях. Я залпом выпиваю несколько стаканов, затем еще несколько. К счастью, знакомая дымка скоро окутывает меня, тихое онемение, которое мне так сильно нравится. Но этого не достаточно.

Боль все еще во мне.

Ебать.

Я в два счета поднимаюсь по лестнице и переодеваюсь в штаны, трикотажную рубашку и кроссовки. Не думая ни о чем, я вылетаю из задней двери, бегу по дорожке к пляжу. Песок плотный и замерзший. А жесткие волны, омывающие его, вредят моим ногам.

Я не волнуюсь. Я заслуживаю это.

Я бегаю в быстром темпе, всасывая холодный воздух, от которого горят мои легкие.

Я не волнуюсь. Я заслуживаю это.

Озеро плещется и обрушивается на берег справа от меня, пока мои ноги сердито стучат по жесткому пляжу. Ледяной и влажный ветер дует с воды, и я вдыхаю его, наполняя оцепеневшее тело. Капли ледяной воды ударяют меня по лицу и капают на мою рубашку, замерзая там.

Я смотрю вдаль, не замечая, как пляж пропадает под ногами. Я даже не знаю, как далеко я бегу, пока, наконец, больше не могу дышать. Мои гребаные легкие так болят и еще этот чертов комок в горле сидит так плотно, что никакое количество глотков, или бега, или тяжелого дыхания не заставят его переместиться.

— Ебааааать!

Я поворачиваюсь и кричу на берегу озера, кричу так громко, как могу. Вибрация от этого рвет мои голосовые связки, повреждая их на холоде.

Но мне все равно. Я, блядь, это заслужил. Я кричу снова и снова, пока мой голос не становится хриплым. А потом я падаю на пляж, прислонившись к большой коряге. Я слабый и выдохшийся. Мой лоб потный, хотя на улице холодно. Холодный ветер дует на него, заставляя меня дрожать.

Но мне все равно.

Я, блядь, это заслужил.

Я заслуживаю получить пневмонию и умереть здесь от холода.

Сейчас я безучастно смотрю на озеро, пытаясь настроиться на рациональное мышление, или логику, или воспоминания, или эмоции. Не представляю, как долго я здесь нахожусь или сколько времени проходит, прежде чем я вижу, как кто-то идет вниз на пляж. Я вижу вспышку красного цвета и длинное пальто.

Мила.

Я вижу лишь воротник ее красной водолазки под тяжелым пальто. Она плетется вдоль пляжа, ее тонкая фигура сгибается против ветра. Она увидела меня, потому что ее темп ускоряется, и всего через минуту она добралась до меня.

— Пакс, — кричит она. — О, мой Бог. Слава Богу. О чем ты думаешь? Здесь холодно. Ты получишь воспаление легких.

Я смотрю на нее. Это самое странное чувство, но я просто не забочусь ни о чем. Меня не волнует, получу ли я пневмонию. Это вообще не будет беспокоить меня.

Она наклоняется и хватает меня за руку, тянет на ноги.

— Давай, — говорит она мне. — Мы возвращаемся домой. Ты даже не надел пальто.

А я не волнуюсь. Но я не скажу этого Миле. Я просто позволяю ей вести меня в дом, вверх по лестнице на кухню.

— Ты холодный, — говорит она, обращаясь ко мне. У нее страдальческое выражение на лице, когда она снимает свое пальто и бросает его на стул. — Я собираюсь набрать тебе горячую ванну. Тебе нужно согреться.

Она уходит по коридору, а я по-прежнему безвольно стою на месте.

Ничто не имеет значения.

Больше нет.

Теперь я знаю, что за пустота всегда была во мне. Именно это. Это ужасное знание. Несмотря на то, что мой разум скрывал это, в глубине души в скрытом месте, я знал. Вот почему я всегда чувствовал себя пустым, поэтому я всегда приветствовал забвение.

Только теперь, пустоты нет. Она наполнена подавляющей болью и чувством вины. И я не знаю, что с этим делать. Я чувствую, что тону.

Мила возвращается и, кажется, удивлена, что я двигался. Она смотрит на меня неуверенно, ее зеленые глаза влажные. Однако она ничего не говорит. Она просто хватает меня за руку и тащит в ванную. Она снимает мою одежду и кидает ее в кучу на пол.