Если ты меня простишь (СИ) - Страница 43

У палаты мы немного сбавили темп. Отец отдышался и кивнул в знак того, что готов. Я приоткрыла двери палаты и увидела, что Зоя Степановна не спит. Медсестра устанавливала ей капельницу, открутив крышечку катетера. Я увидела, как вытянулось от удивления изнеможённое лицо Зои Степановны. Она смотрела на отца во все глаза, не в силах оторваться.

Здравствуйте, к Вам можно? – спросила я и вошла в палату.

Здравствуй, Саша, - одними губами проговорила Зоя Степановна.

Ее голос был почти неслышен в большой просторной палате. Медсестра закончила все манипуляции и сказала позвать ее, как только закончился лекарство. Я кивнула и достала из вазы старые цветы, которые покупала Зое Степановне два дня назад. Выбросив их в урну, я указала на новенький букет, который мы с отцом приобрели сегодня утром в цветочном магазине.

Папа сам выбирал, - похвастала я.

Замечательный букет, спасибо, - сказала она. – Нет ничего лучше простых полевых ромашек.

Вы правы, - усмехнулась я. – Садись, пап.

Отец сел рядышком на бежевом кожаном диванчике для посетителей. Я видела, как дрожат у него руки, как нерешительно и опасливо он ведет себя. Чтобы немного помочь ему справится со своими эмоциями, я взяла его мощную ладонь и легонько поцеловала.

Я начну? – спросила я Зою Степановну. – Если что-то скажу не так, Вы поправьте меня, пожалуйста.

Я долго говорила, опускала все подробности и романтизм ее истории. Но суть была всем ясна. Папа сидел, опустив глаза в пол, он немного успокоился и остыл. Он перестал дрожать и нервничать. Когда я закончила рассказ все замолчали. В палате воцарилась неловкая пауза, прерываемая суетой вне больничной палаты.

Зоя Степановна очень хотела, чтобы ты знал всю правду.

Капельница закончилась, последние капли лекарства попадали прямо в вену. Я перекрыла систему и поднялась с дивана.

Пожалуй, нужно позвать медсестру, чтобы принесла новую бутылочку лекарства, - сказала я.

Я вышла из палаты, и стала бродить по больничным коридорам в поисках молоденькой медсестры Веры. Она словно сквозь землю испарилась! Обыскав весь первый этаж, я стала подниматься на второй, как вдруг столкнулась с Верой на лестничном пролете.

Ой, Вы меня ищите! – спохватилась она. – Бегу-бегу, Вашей бабушке нужно поставить еще Митрокорцил*. Вы идите в палату, а я захвачу лекарство.

Я молча побрела назад к палате, где лежала бабушка. «Ба-буш-ка», я произнесла это слово вслух и улыбнулась. А ведь она и правда, моя бабушка. Родная, что ни есть настоящая бабушка. Я открыла двери в палату и приподняла брови от изумления. Отец стоял у кровати Зои Степановны и раскрывал папку со своими фотографиями и бумагами. Он достал черно-белый снимок и протянул ей в руки.

Это я в полгода, - сказал он. – Мама говорила, что я рос как на дрожжах, к году весил почти тринадцать кило. Она никогда не говорила мне, что я родился недоношенным. Да я и не спрашивал.

Он достал следующее портретное фото, больше размером и протянул в руки Зои Степановны. Она, улыбаясь, изучала фотографию. Я села рядом и с интересом наблюдала за их теплым общением.

Это мама и отец... Я хотел сказать это те люди, которые усыновили меня, - спохватился папа.

Постой, - встрепенулась Зоя Степановна. – Но это же... Не может быть! Это же Дарья и ее муж Иван. Кухарка Дарья, которая работала у нас на подмосковной даче. А Иван это наш разнорабочий, он чинил все по дому, высаживал огород и занимался садовыми делами... Этого просто не может быть! Взгляни-ка, Ира!

Зоя Степановна просто задыхалась от волнения. Она говорила торопливо и сбивалась в рассказе. Я взяла черно-белое фото и внимательно изучила его. Я видела его сотню раз, в старом пыльном альбоме Ба. Фото размером 15-21, с ровными белыми краями. На фотографии стоял босоногий мальчуган, мой отец, которому было всего два года. Рядом на корточках возле малыша сидели его приемные родители – Ба и Дед. Ба тут совсем молодая – с короткими остриженными волосами, завитыми на мелкие бигуди, в симпатичном белом платьице в горох и ласковой улыбкой. Рядом с Ба наш суровый Дед – с лукавыми черными глазами, в кепке набекрень и с папиросой в зубах. Он курил до самой смерти, не желая разлучаться с пагубной привычкой, даже когда серьезно заболел.

Не верю своим глазам, Ира, - прошептала Зоя Степановна. – Значит, на самом деле Сашу усыновила Дарья и Иван. Как такое вообще возможно?

Отец показал еще несколько фотокарточек, и в каждом снимке Зоя Степановна видела Дарью и Ивана, убеждаясь в своих выводах еще больше.

Это точно она! Ну она же! Только волосы свои длинные остригла по плечи...

Отец сел на диван, сложил в папку показанные фотографии и откашлялся. В палату как раз забежала медсестра и быстренько переставила новое лекарство, включив систему. Едва она вышла, отец заговорил:

Признаюсь честно, когда Ваш детектив появился у меня на пороге, я почти не стал его слушать. Не потому что не верил, а оттого, что в тот момент как раз похоронил жену и не мог оправиться от шока. Плохие известия нависали надо мной большим снежным комом, готовым вот-вот скатиться с горы прямо на меня и раздавить как мелкую букашку. Я выставил детектива за порог, не считая нужным копаться в правде. Я был в дикой депрессии, и думать забыл обо всем сказанном.

Моя мать и отец положили всю свою жизнь на то, чтобы воспитать меня, поставить на ноги и сделать человеком. Я безумно благодарен им за это. Точно так же я благодарен Вам за то, что подарили мне эту самую жизнь. И я абсолютно ни в чем не виню Вас, правда!

Когда мне позвонила Ира и попросила приехать, я долго думал, стоит ли ворошить прошлое? За советом я отправился к своей старенькой маме. Она до сих пор жива, хотя плохо ходит и почти не слышит. Но она вполне здраво и логично рассуждает. Она интуитивно почувствовала мое подвешенное состояние и спросила в чем дело? Я сказал как есть, хотя очень переживал, как она в своем возрасте воспримет такую новость? Не станет ли для нее это огромным ударом? Она лишь слабо улыбнулась и сказала: «Она все-таки тебя нашла...»

Мама, ты знала Зою Степановну? – удивился я еще больше.

Знала, - кивнула она, глядя куда-то вдаль. – Очень хорошо знала.

В 30-е годы в Советском Союзе больше половины воспитанников интернатов составляли дети «врагов народа». Родителей отправляли на расстрел или в ссылку, а детей в детский дом. Там оказались и мы с твоим отцом Иваном. Моя мама часто бегала в соседнее село в церковь, до последнего надеясь, что Бог спасет нас от голода. Ее поймали и забрали, влепив всем известную статью. Мне было тогда десять, а брату три. Я несколько дней пыталась протянуть без помощи взрослых, выпрашивала еду у соседей и прохожих, но когда просить стало нечего, я была вынуждена обратиться к старшим и просить о помощи. Нас с братом тут же определили в детский дом. Правда, брат оказался на другом конце страны и больше мы не виделись.