Если так рассуждать... (сборник) - Страница 68

— Так ведь те же самые шесть копеек! В Вильнюсе я был — пожалуйста, любые компостируй. Какая разница?

— Министерства разные, вот и разница. Вы что, ребенок?

— Редко сталкиваться приходится, вот и возмущаюсь.

— А вы кем работаете, геологом? В экспедициях?

— Почему геологом? Художником-оформителем работаю.

— Ну так и отреагируйте, — предложил напарник. — Нарисуйте на них карикатуру. Мол, такие-то и такие-то недостатки. Изобразите этак… в гадком виде.

— Не обучен я карикатурам, — сердито ответил Пряхин. — У нас свои задачи. Наглядная агитация, в основном.

— Видите, в вашем деле тоже есть специализация. Помните, у Пруткова: «Специалист подобен флюсу, полпота его одностороння».

— Во-вторых, вы не равняйте, А во-вторых, надо меру знать. Поголовный флюс получается! Нельзя же все доводить до идиотизма.

— Можно, — весело сказал напарник. — При желании все можно!

— А, не надо. Коснись вас лично, первый запоете… Впрочем, вы ведь врач, да? Ну, так вас уже коснулось. Был я недавно в стоматологической — то же самое разделение труда. Один лечит, другой рвет… Третий — по флюсам… А вы кто по специальности?

— Акушер.

— Роды принимаете? — обрадовался Пряхин. — Случайно, не в «девятке»?

— Принимаю. Причем именно в «девятке». Что, жена рожать собралась?

— Само собой! — закричал Пряхин в полном восторге. — Доктор, миленький, хорошо-то как! Первые роды у нас, боимся… Пряхина она, Надежда Павловна… Срок через недельку должен подойти…

— Хорошо, — сказал напарник. — Я посмотрю, как и что. Ладно.

— Чудесно, доктор! Спасибо вам. Ведь мы уже и как назвать решили: Галюшей. Красиво, правда?

— Выходит, вы девочку ждете?

— Для начала хотим дочурку, — скромно ответил Пряхин.

— Вот как? Тогда прошу извинить. Не по адресу обратились.

Врач встал и взялся за рюкзак.

— Но вы же акушер? — растерялся Пряхин.

— Акушер-то я акушер, — со значением произнес врач. — Но у нас в роддоме тоже есть своя специализация. Я, к сожалению, занимаюсь исключительно мальчиками. Мальчики — мой профиль! Всего доброго!

Он вскинул па плечи рюкзак и удалился.

Пряхин долго еще сидел на лавочке в сквере. Мимо прошел актер, постоянно играющий в кино роли жуликов и спекулянтов. По своим делам спешили известный спортсмен, чемпион в беге на 800 метров с барьерами, и ученый-биолог — специалист по рыбам отряда целакантообразных. Объявления на заборе возвещали, что издательству требуются травильщики, сливщики-разливщики и печатники глубокой печати, а Дому моделей — мужчины-манекенщики с размерами 48 и 50. Вокруг деловито шумел целенаправленный, специализированный и узкопрофилированный людской мир.

Пряхин печально вздохнул и пошел домой заканчивать очередную серию плакатов об осторожном обращении с огнем.

Банки в этот день он так и не сдал.

Настоящее живое дело способно увлечь самых застоявшихся, сонных людей, которых, кажется, ничем, кроме хоккея, не расшевелить. Нужно таким образом построить работу, чтобы давно приевшееся встало вдруг в ином, привлекательном и заманчивом свете. Только тогда любая организация, фирма, контора или шарашка избавится от лентяев и лоботрясов.

…Симареев опустился па стул и шепотом спросил у соседа:

— Давно идет собрание?

— Только началось, — ответил сосед, не отрывая внимательного взгляда от окна. — Еще муху не привязали.

— Ага, — кивнул Симареев и тут же спохватился, что зря, пожалуй, сказал «ага». Какая может быть муха на профсоюзном собрании? Кроме того, зачем ее привязывать, не проще ли сразу прихлопнуть? Нет-нет, все-таки напрасно он сказал «ага» и скроил понимающее лицо. Но слово — не воробей, и сказавши «ага», по волосам не плачут.

Симареев огляделся. Обычные перевыборы профкома, а в зале человек сто. Фанерная трибуна с микрофоном. Другой микрофон на столе президиума. У края сцены объемистый ящик с песком, надпись: «Не кантовать! Санлроверка произведена». Члены президиума сгрудились около микрофона…

Они привязывали муху! Это явствовало из реплик, доносившихся через включенный микрофон:

— Накидывай петлю!

— Суровой ниткой лучше…

— А голос пробовали? В тот раз нехорошо получилось…

— Черт, нога-то какая некрепкая!

— Легче, легче… Оп, затягивай!

Симареев осторожно коснулся рукава соседа:

— Зачем они… это?

— Первый раз у нас? — поинтересовался сосед. Симареев кивнул.

— Тогда смотрите, — отрезал сосед, резко отвернулся к окну, прошептал: «Четыре!» — и записал карандашиком на манжете — «четыре».

«Крахмальные, — подумал Снмареев, — ишь ты, франт», — и начал подыскивать в уме что-нибудь едкое, чтобы поддеть невежу, но не успел. Собрание развернулось стремительно к совершенно подавило обилием впечатлений.

Началось с того, что муху все-таки привязали. Пятеро мужчин ухватили насекомое за лапку нитяной петлей и притянули к микрофону. Из развешенных по стенам динамиков обрушился на членов профсоюза рев тяжелого бомбардировщика. Неучтивый сосед пригнул голову, но глаз от окна не оторвал. В президиуме заметались. Представительный мужчина с чудесной спелой лысиной, как видно, представитель профкома, склонился над микрофоном и что-то проделал. Громовое жужжание захлебнулось, стало тише. Голосов, впрочем, слышно все равно не было.

— Крыло оборвал! — не оборачиваясь, желчно прокричал сосед. — Никогда сразу догадаться не могут, — и добавил: — Пять! Шесть! — И опять почиркал карандашиком.

Дальше события пошли, как в кошмарном сне. На трибуну с неожиданной легкостью выпрыгнул председатель. Живо достал из кармана кофемолку, всыпал горсть зерен и, высунув длиннющий язык, быстро-быстро завращал им внутри кофемолки. По залу разнесся приятный запах свежемолотого кофе.

— Бразильский! — завистливо прокричал сосед. — Это тебе не с цикорием. К годовому отчету старик всегда бразильский достает.

Председатель молол кофе минут двадцать. Иногда он вынимал наружу коричневый язык и болтал им в воздухе. Наконец, положив измочаленный язык на плечо, устало прошествовал на место. Годовой отчет о работе профкома был закончен.

Без задержки разразились прения. Первый из выступающих, подбегая к трибуне, выронил из-под пиджака увесистый булыжник. Нисколько не стушевавшись, выхватил из кармана рогатый рубанок и широкими взмахами стал снимать с председателя стружку. Председатель вырвался, пригнул к ящику с песком и глубоко погрузил в него голову. Но буйный оратор не отставал, из-под рубанка вилась и сыпалась упругая стружка. Собрание в унисон с мухой гудело, а в особо интересных случаях громко, с одобрением хлопало ушами.

— Девять! — крикнул сосед.

Современная радиотехника придала скромной навознице убийственную поражающую силу. Прения продолжались под жуткий мушиный гул.

Отличился один скромный товарищ. Для начала он дал членам президиума по новой кроличьей шапке. Затем зачерпнул горсть песочка, прошедшего санпроверку, и до блеска продраил председателя, особенно в области шеи, так что там даже пена выступила, на манер мыльной. Это речь также прошла под аплодисменты. Ушами хлопали так дружно, что временами заглушали вой неутомимого насекомого. Только один член президиума не участвовал в прениях. Он сидел непосредственно под мухой, временами клюя носом годовой отчет.

— Одиннадцать! — выкрикнул сосед и отметил этот факт на манжете.

— Нет, уже двенадцать, вы ошиблись… — сказал Симареев, коварно улыбаясь.

— Вы наверное знаете? — забеспокоился сосед. — Наверное? Мне надо знать точно.

— А к чему такая точность?

— Как вы не понимаете! — сосед заерзал на стуле. — На наших собраниях никто не сидит без дела. Все трудятся, как могут, не то, что раньше… Я, например, ответственный за подсчет ворон (их, кстати, пролетело одиннадцать, а вовсе не двенадцать!). Вот тот, с краю, который пушок с рыльца обирает, на собраниях всегда с топориком сидит. Баклуши бьет, чурки такие, заготовки для деревянных ложек — заметили в столовой? Рядом — культсектор. Знаменит тем, что хлопает не ушами, как все, а глазами. Отлично у него выходит…