Если остаться жить - Страница 36

К телефону подошли соседи.

— Кто его спрашивает?

— Знакомая, — сказала Ира.

— Его нет дома.

Ире ответили, что Бори нет дома, но ответили не сразу, а после того, как узнали, кто его спрашивает. И по тому, как у Иры спросили, «кто спрашивает», и как потом молчали, прежде чем сказать «его нет дома», Ира поняла, что Боря дома и не хочет подойти. Ира даже представила, как это все было. Соседка спрашивала, Боря стоял рядом, потом соседка прикрыла трубку рукой и прошептала: «Знакомая» — и Боря жестом ей показал, что его нет дома.

Если бы это был не Боря, а кто-нибудь другой, Ира бы, наверное, так не отреагировала. Но Боря! Боря, с которым у нее установились такие взаимно доверительные отношения… Как же он мог?.. И почему?..

Ира снова сняла трубку. Первая она бы никогда не стала его обманывать, но в ответ… Ира набрала Борин номер.

— Попросите, пожалуйста, Борю, — позвала Ира низким голосом.

И конечно же Боря оказался дома.

Ира решила не выяснять по телефону, почему он скрывается от нее, она выяснит все, когда он придет. Но Боря не может прийти. У Бори болит зуб.

— Я заговорю вам зуб, — пытается шутить Ира, — приезжайте на такси, у меня есть деньги.

Но Боря ничего не хочет.

— Я вам больше никогда сама звонить не буду, — говорит Ира. Она ждет, что Боря начнет оправдываться, разуверять ее, уговаривать.

— Вы правы, — говорит Боря спокойно.

Ира бросила трубку. А теперь ей невыносимо от этого. Ира снова снимает трубку. Она сейчас позвонит ему и попросит прощения. Ведь у человека действительно может болеть зуб. Да так болеть, что он и соображать ничего не будет.

— Попросите, пожалуйста, Борю, — говорит Ира своим голосом.

— Кто его спрашивает?

— Знакомая.

— Его нет дома.

Ира больше не звонит и не меняет голоса. Зачем? Ведь она теперь уже точно знает, что Боря дома и открыто ей хамит.

Ира лежит на диване. Она устала. Болит голова. Все, что было хорошего сегодня, исчезло куда-то. И Сева, и кафедра, и Марк со своей просьбой — все это сейчас как мираж. А реальность — Боря. Ира уже поняла, что случилось. Она сама во всем виновата: ведь она сама ему указала, «к какому берегу надо плыть». Что же она теперь от него хочет? Наверное, он сейчас с Галиной. И дальше будет с Галиной. Ирина дружба больше не нужна. Нужна одна Галина.

А Ире нужно спокойствие. Нужна мама. Нужен Илья Львович. Значит, она выбрала то, что для нее важнее.

Ира убирала раскиданные по всей комнате ботинки, чулки, шапки, когда дверь открылась и вошел Илья Львович. От неожиданности Ира вздрогнула: она не слышала, как папа пришел домой.

— Испугалась? — спросил Илья Львович, и по тону, каким он спросил, Ира сразу поняла, что он выпил.

Илья Львович вообще-то не пил, только по особым случаям, и всегда любил рассказывать, как ему никогда не удается провести Иру: «Представляете, достаточно мне выпить рюмку, чтобы Ира уже почувствовала». Но сейчас Ира видела, что Илья Львович выпил не одну рюмку.

— Что будет? — спросил Илья Львович, глядя прямо Ире в глаза.

Ира ничего не ответила. Тогда Илья Львович начал делать круги вокруг кресла, повторяя на разные лады: «Что будет? Что будет?»

Когда Илья Львович выпивал, он любил шутливо изводить Иру, повторяя одну и ту же фразу то басом, то нараспев, то еще как-нибудь. Но раньше это была фраза «Где мой маленький Пусик?», которая произносилась то ласково, то с угрозой: «Где мой маленький Пусик!!!»

Это неважно, что его маленький Пусик сейчас лежал в больнице. Раньше бы это не имело значения, раньше он бы все равно повторял эту, и только эту, фразу. Ведь когда он повторял эту фразу, он всегда знал, где его маленький Пусик.

Но сегодня он забыл эту фразу. Зато он придумал другую: «Что будет?»

В последнее время Илья Львович вспоминал про Инну Семеновну, только когда разговаривал по телефону с кем-нибудь из родственников. Вспоминал, чтобы сказать с раздражением: «Ей лучше, но она ведь очень мнительная».

Ира привыкла, что мнительная — она, Ира, и вдруг мнительной стала мама. Ее мама, которая бегала всегда за всех, бегала из последних сил, не замечая, где и что у нее болит.

Ира была ошеломлена несправедливостью слов Ильи Львовича, обвинявшего Инну Семеновну в мнительности. Но потом поняла: слово «мнительность» просто орудие в руках Ильи Львовича против того, кого он решил уничтожить.

— Что же будет? — уже не говорил, а распевал на разные голоса Илья Львович.

Ира молчала.

— Молчишь?! — Илья Львович сел в кресло. — Когда я умру, тоже будешь молчать? Я тебя спрашиваю? — настаивал Илья Львович.

— Не говори чепухи.

— Это не чепуха. Я так жить больше не могу. Не могу!

Илья Львович произнес последнее слово четко и по складам. Потом встал и вышел.

Ира слышала, как он лег на свою кровать и через некоторое время засопел, как сопят люди во сне.

Сначала Ира бездумно слушала это мерное сопение, и вдруг в ее памяти всплыл эпизод из детства.

Ире было тогда тринадцать лет и она училась в шестом классе. В тот год впервые она увидела папу. Нет, не Илью Львовича, а своего родного папу. Папу, которого арестовали, когда ей было три года. Ира знала, что папу обвинили несправедливо.

И вот прошло десять лет, Ире исполнилось тринадцать, и Ирин папа приехал в Москву. Ира очень хорошо помнит тот день, когда Ирин папа позвонил в дверь, дома кроме Иры был только Илья Львович. Ира, конечно, не могла узнать своего папу, но папа сам узнал ее и, когда она остановилась в недоумении перед открытой дверью, сказал ей: «Я твой папа, Ирочка». Ира не бросилась целоваться, даже не сказала «здравствуйте». Она вошла в комнату и сказала Илье Львовичу: «Выйди, там приехали…»

Ира не сказала, кто приехал, она не называла своего родного папу папой. Она никак его не называла. Поэтому письма к нему ей ужасно было трудно писать: она начинала их без обращения. Илью Львовича она тоже не называла папой, она называла его просто Ильей.

«Почему Ильей, почему не дядей Ильей?» — спрашивали Иру. И она отвечала: «Потому что он мне не дядя». Сама бы она не додумалась до такого ответа, но так отвечала Ирина мама, когда ей говорили, что она неправильно приучила Иру называть просто по имени человека, который с детства воспитывал Иру и, можно сказать, был ей отцом.

Увидев Ириного папу, Илья Львович бросился к нему и обнял его. Они долго целовались, и Ира отвернулась, ей почему-то было не по себе.

В то время родители Иры снимали квартиру на Большой Бронной. Это был как раз тот год, когда они в течение одной зимы поменяли шесть квартир. В одни — их пускали на короткий срок, в другие — неожиданно кто-то приезжал. Третьи — вдруг надумывали менять.

Михаил Александрович (так звали Ириного папу) приехал летом, когда Морозовы наконец устроились удачно: им сдали квартиру люди, выехавшие на лето. Правда, эти люди могли в любой момент вернуться, скажем из-за дождей или похолоданий, но Морозовым так надоело волноваться из-за квартиры, что они не в состоянии уже были думать о погоде и предпочитали бездумно наслаждаться отсутствием хозяев. Ибо хозяева, у которых снимаешь, большая нагрузка на нервную систему.

Михаил Александрович осмотрел двухкомнатную квартиру и сказал:

— Недурно живете.

Ира думала — Илья Львович объяснит, что это не их квартира, но Илья Львович промолчал.

А потом пришла Инна Семеновна. Она увидела Ириного папу и страшно закричала. Ирин папа подошел к ней, взял ее за руку и нежно сказал: «Ну что ты, золотко, успокойся». И Инна Семеновна начала говорить зачем-то про телеграмму, которую Ирин папа должен был послать, потому что ведь дома могло вообще никого не оказаться.

Но Ирин папа объяснил, что телеграмму он послать не мог, так как в Москву приехал незаконно, что едет он в Куйбышев к матери, а в Москву заехал на один день, чтобы повидать дочь и Инну и узнать, что сделано для его реабилитации. И что это очень хорошо, что у них отдельная квартира, а то бы он боялся остановиться.