Если небо упадет (СИ) - Страница 14

Все это время я молчу. Просто не знаю, что сказать. Разглядываю красное от злости лицо Ленки, ее худые ноги. Смотрю, как она сжимает в кулаки пальцы, как взволнованно покусывает губу. Вспоминаю свои побеги и ложь. Прокручиваю в голове сброшенные звонки, оставленные непрочитанными сообщения, проигнорированные стуки в дверь, и сейчас понимаю, что причинила ей много боли незаслуженно, ведь, в конце концов, подруга не виновата в том, что моих родителей больше нет.

Думаю, я ужасный человек. Эгоистичный. Закрылась в своих чувствах, забыв о том, что чувства есть и у других.

- Ну, что молчишь? Что смотришь на меня так, будто впервые видишь? – спрашивает Лена и скрещивает на груди руки. Отворачиваюсь. Мне не выдержать ее обиженного взгляда, в котором горит не столько злость, сколько надежда. Не понимаю: почему она все еще в меня верит? Я ведь бросила ее, бросила их всех. Неужели ей плевать? – Только не уходи, - добавляет она. – Не надо убегать.

- Не убегу.

Вновь смотрю на подругу. Ее плечи опускаются, словно с них сняли огромный груз, словно ее освободили, и, не ответив, Лена кидается на меня. Обнимает. Прижимает к себе и шепчет:

- Сволочь ты, Мира.

Я не обижаюсь. Слышу всхлипы, чувствую, как дергается ее грудь, и сама раскисаю.

У настоящей дружбы нет срока годности. Хорошо, что поняла я это будучи еще на этом свете.

ГЛАВА 4.

Шесть месяцев назад

Я сижу на полу, облокотившись о диван. Сверху Стас. Он то и дело дергает мой длинный хвост, в ответ бью его волосатую ногу, свисающую вниз. На самом деле, мне не больно. Скорее мы шутим. Рядом Ленка. Напротив, тоже на полу, спиной друг к другу сидят Настя и Олег. Я бы заподозрила между ними что-то, если бы не знала обоих почти всю свою жизнь. Артем крутится на стуле. Меня начинает порядком это подбешивать, поэтому хватаю подушку и пускаю ее ему прямо в лицо. Естественно, парень перехватывает снаряд. Усмехнувшись, одаряет меня высокомерным взглядом и отрезает:

- Серьезно? Решила, не поймаю?

- Прекрати мельтешить!

- Да, достал уже, - тянет Олег. – Спускайся. Твоя очередь.

- Я только что был.

- Нет. Пока ты капал всем на мозги, мы уже прошли круг.

Артем недовольно сползает вниз, усаживается и спрашивает:

- Я живой?

- Уже было, - усмехаюсь я, чувствую, как Стас вновь дергает мой хвост, и со всей силы бью его худощавую ногу. – Сейчас нарвешься!

- Тише, тише.

- Ладно. Я актер?

- Нет, - отвечаем хором и переглядываемся. Вижу сгорбленную Ленку: она до сих пор не может прийти в себя, смеется до слез, потому что сама написала на стикере Темы: кончита вурст.

- Актриса?

- Нет.

- Я вообще мужчина или женщина?

- Это как сказать, - хихикая, отвечает Настя. Олег тут же толкает ее в бок: мол, не подсказывай, но поздно. Лицо Артема становится багровым. Увидев, как все мы одновременно взрываемся хохотом, парень кивает и нервно сдирает со лба бумажку.

- Да-да, - язвительно тянет он. – Кончита Вурст. Очень смешно, Лен.

Но нам действительно смешно. Подруга падает мне на колени, закрывает лицо руками и дергается, словно ее бьет током, а я попросту не могу дышать. Один взгляд на недовольную физиономию Темы, и все: меня раздирает от коликов на части.

Признаться, я обожаю сидеть с друзьями. Безумно разные, но на удивление близкие один другому. Честно, не помню, как мы познакомились, как впервые взглянули друг на друга и о чем в ту секунду подумали. Просто теперь я ценю данных людей. Они - часть моей истории. И не знаю: смогу ли я когда-нибудь забыть о них, смогу ли я продержаться хотя бы день без баек Ленки об ее сумасшедшем деде, теории относительности Олега, христианских порывов Насти, экспериментов с внешностью Стаса и мыслей Артема о вечном. Раньше это было бы легко, да. Но сейчас, после того, как я узнала, что значит настоящая дружба – нет. Вычеркнуть их из моей жизни сможет только что-то страшное. Но в страшное я верю так же смело, как и в Бога: никогда не видела – значит, никогда и не почувствую.

- Я человек? – лениво интересуется Олег. Присматриваюсь к его стикеру и одновременно со всеми тяну: нет. – Тогда, я…

- Все, - обрывает Ленка. – Отрицание – значит, дальше по кругу.

- Но Тема спрашивал несколько раз!

- Там была особая ситуация.

Вновь хихикаем.

Неожиданно слышу мелодию вызова на телефоне и, закатив глаза, смотрю на часы. Почти полночь. Зачем звонить так поздно? Стас успевает дернуть мой хвост, когда я поднимаюсь на ноги. Пихаю его в бок: ненормальный. Биологически парню уже двадцать лет, а по уму – нет и пятнадцати. Усмехаюсь. Наверно, прекрасно запереть себя в подростковом возрасте, не задумываться о важных, серьезных вещах. Что ж, в беззаботности есть свои плюсы, и я бы определенно стала беззаботной, если бы не ноющая совесть, выращенная родителями.

Номер не знакомый. Отвечаю на звонок:

- Да?

Молчание. Думаю, что просто не слышу и прошу ребят вести себя тише. Естественно, им плевать.

- Алло? – ухожу в другую комнату. Запираю дверь. – Говорите.

- Мирослава?

Так меня называют только незнакомые люди.

- Да, это я. – Терпеть не могу полное имя, собственно, поэтому сообщила о табу семье и друзьям. Родителей когда-то отчитала за дурной выбор.

- Берман Мирослава Игоревна?

- Да-да.

- Это Андрей Сергеевич. Работаю с твоими родителями на телевидении.

- Ага. Я вас помню. – Даже с закрытой дверью, слышу смех ребят. Пугаюсь: вдруг мама приставила очередного охранника следить за мной, и зажимаю руками трубку. – Что-то случилось?

- Мира. – Мужчина несколько раз громко выдыхает. Меня это порядком пугает, поэтому ослабляю пальцы. – Мира, я должен сказать.

- Что сказать?

- Ты сейчас одна?

- Нет. С друзьями.

- Хорошо. Хорошо, - Андрей Сергеевич мямлит, странно дышит. Я думаю о том, что на часах почти двенадцать и не могу понять, с какого черта, он звонит мне так поздно. – Ладно. Так. Мирослава. Сегодня утром под Луганском твои родители попали под перекрестный огонь. Слушаешь?

- Что?

- Ситуация вышла из-под контроля и пострадали люди.

- Пострадали люди? – недоуменно хмурюсь. Не осознаю смысл сказанных слов. Просто чувствую в груди странный шар, колючий, неприятный. Резко отхожу от двери и опять спрашиваю, - пострадали люди?

- Да. Мне жаль.

- Чего вам жаль?

- Мы попросили приехать за тобой родителей Лены Романовой.

- Зачем? О чем вы говорите? Кто пострадал? Мои родители?

- Да.

- Что с ними? - Он не отвечает. В этот момент я действительно пугаюсь. Тело становится тяжелым, в голове что-то стреляет. Я сжимаю трубку с такой силой, что хрустят пальцы, и кричу, - что с ними? Где они?

- Мне очень жаль.

- Где мои родители?

Но Андрей Сергеевич не говорит ничего путного. Только повторяет заплетающимся языком: мне жаль, жаль, жаль. А я не верю. Родители не могли пострадать, люди страдают только в кино, в книгах, на картинах в галерее или в песнях. Никто не страдает в реальной жизни. Всем известно!

- Скажите, ответьте, что с мамой? Где папа?

- Они погибли.

Я думаю, в груди что-то взрывается, потому что мне становится дико больно. Закрываю рукой рот и падаю на колени, выронив сотовый. Качаю головой, думаю: нет, это невозможно, нет. Они живы, все в порядке. Вновь хватаю телефон, сбрасываю вызов Андрея Сергеевича и набираю номер мамы. Через несколько секунд сообщают: абонент вне зоны доступа. Рычу, пробую дозвониться до папы. Бесполезно. Кидаю трубку о стену и, обхватив себя руками за талию, кричу. Во все горло. Тут же в комнату врываются Лена с Артемом. Они подбегают ко мне и в панике начинают трясти за плечи. Вскоре приходят остальные. Друзья стоят вокруг, спрашивают, а я могу лишь смотреть перед собой и стонать, будто раненное, бешеное животное. Ленка сидит на коленях, держит мое лицо и тоже плачет. Не думаю, что она знает причину. Мне кажется, она просто испугалась. Обнимает меня и вытирает щеки. Шепчет: я с тобой, я с тобой, а сама дрожит, будто банный лист. Возможно, в глубине души, чувствует: произошло нечто страшное. Стас просто не шевелится. Олег кому-то звонит, через пару минут он опускает телефон и сообщает что-то такое, из-за чего Лена взрывается новой волной плача. Артем что-то кричит, Настя сжимает мою руку, и кажется, читает молитву. Хаос. Звуки смешиваются в один сплошной шум. Я пытаюсь отключиться, но боюсь, что как только закрою глаза, увижу родителей. Мне так страшно, что внутри холодно. Доисторический холод, который погубил мамонтов, сейчас атакует мое тело. Я замерзаю и трясусь, прибываю в странной лихорадке. Опускаю вниз голову. Вижу на полу темные пятна от слез и считаю до десяти. Раз, два, три, четыре. Сейчас станет легче. Пять. Шесть. Все будет нормально. Семь, восемь, девять. Лица родителей перед глазами. Десять.