Если небо упадет (СИ) - Страница 11

- Мои родители погибли, - быстро выпаливаю я и замираю.

Тут же воздух взрывается диким грохотом. Над нами появляется гигантский самолет. Он заполняет паузу ужасным шумом, визгом, он скрывает от Димы мое громкое дыхание, орущее сердцебиение. Он не позволяет мне стать в его глазах еще слабей. Когда самолет садится, и наступает тишина, мне становится страшно: я только что не просто рассказала какому-то парню о том, что меня гложет. Я признала и подтвердила смерть мамы и папы. В реальности, не в своей голове.

- Что с ними произошло? – тихо спрашивает Дима. Я знаю: он боится задеть меня, сказать лишнее, и его вопрос – не просто любопытство. Парень действительно пытается стать ближе, пытается меня узнать.

Выдохнув, отвечаю:

- С ними произошла война: для кого-то вымышленная, для кого-то самая настоящая. Папа – оператор, мама – репортер. Они всегда рвались туда, откуда все бежали.

- Украина?

Киваю. Облизываю сухие губы и задумчиво шепчу:

- Я не помню себя до смерти родителей. Такое чувство, что я родилась двадцатилетней именно в день, когда их убили. Жизнь не делилась на «до» и «после». И не было плаксивых похорон, возвышенных мыслей. Просто однажды я открыла глаза и поняла, что осталась совсем одна. Паршивое чувство. – На несколько минут замолкаю. Смотрю в черное небо, хмурюсь и гадаю: где звезды? Куда они пропали? Их прикрыли тучи? Или они, может, все разом грохнулись на землю в тот самый день, когда мне позвонили и сказали, что мама с папой погибли? А, может, их никогда и не было? Может, я преувеличивала то, что видела? Фантазировала, мечтала? Может, звезд и вовсе не существует, и мои воспоминания – самолеты, блики от прожекторов, аэропланы, вертолеты? Ведь я мастер верить в то, чего нет. И все мы мастера себя обманывать.

- Мира?

- М?

Чувствую на своем лице прикосновение и недоуменно перевожу взгляд на Диму. Его пальцы касаются моей щеки. Они холодные. Ледяные.

- Смотри-ка, звезды.

- Где? – вновь поднимаю взгляд вверх. Недоуменно хмурю брови, потому что повторно убеждаюсь: небо чернее черного. – Что ты обманываешь?

- Почему же обманываю? Вот, смотри, звезды в моих ладонях.

Парень криво улыбается, раскрывает пальцы, и я замечаю на коже блестящие капли. Что это? Первые несколько секунд, я действительно не понимаю, что Дима имеет в виду, но потом, когда организм сдается и его начинает трясти то ли от холода, то ли от страха, то ли от безнадеги, я осознаю, что плачу. Хватаюсь руками за голову, задерживаю дыхание и про себя повторяю: возьми себя в руки, возьми себя, черт подери, в руки! Но не выходит. Не получается!

- Мира.

- Прости, - задыхаясь, выпаливаю я и резко привстаю. – Извини, пожалуйста.

Хочу встать, но Дима не позволяет. Берет меня за руку и порывисто притягивает к себе. Врезаюсь в его тело. Инстинктивно хочу, как пружина отлететь обратно, хочу, избавиться от близости, от сочувствия, от этого безумного притяжения, но не могу побороть обычного, примитивного желания человека – желания кому-то довериться.

Мои руки взмывают на плечи парня, и, крепко-крепко стиснув его за шею, я продолжаю тихо плакать. А он обнимает мою трясущуюся талию, горячо дышит в волосы и просто молчит. Уверена: в его странной голове много мыслей, и он бы смог в эту секунду сказать нечто такое, что вновь заставило бы меня восхититься или одержимо поспорить, но он чувствует, как и я знаю – сейчас не время. Сейчас тот момент, когда молчание – лучший способ для того, чтобы как следует высказаться.

Доктор,

Кажется, у меня аллергия. Я не вру – на лицо все симптомы! Тело ноет, глаза слезятся, кожа зудит. Я то и дело расчесываю раны, деру их, будто одержимая. Причем ведь знаю, что зажили бы они быстрей, если бы я держала руки прикованными к коленям, но не могу сопротивляться - у меня просто непреодолимое желание мазохиста: вновь и вновь раздирать ссадины, словно это принесет облегчение. Долгожданный покой. Да-да, Вы скажете, что я ошибаюсь, но разве можно убедить сумасшедшего в том, что он сумасшедший?

В любом случае, надеюсь, Вы постараетесь найти лекарство. Оно ведь существует? Правда? Болезнь, в конце концов, у меня вполне обычная, распространенная. Уверена: каждый страдал этим недугом. Собственно, вы наверно спросите, на что ж именно у меня аллергия?

Не кривя душой, отвечу: на жизнь.

Усмехаюсь и прикусываю кончик пальца. Еще раз пробегаю глазами по строчкам, задумываюсь: не переборщила ли я с метафорами, и выдыхаю. Александр Викторович сказал написать то, что взбредет в голову. Что ж он сам напросился, ведь я страдаю таким отвратительным диагнозом, как витальной депрессией, и у моих мыслей хроническая предрасположенность к делирию.

После вчерашнего разговора с Димой что-то изменилось. Я не могу сказать, что расхотела умирать, что желание свести счеты с жизнью исчезло. Просто теперь мне словно некуда спешить. Я чего-то жду. Но чего? Понятия не имею.

В груди такая дикая тяжесть. Я касаюсь пальцами ребер, пытаюсь глубоко вдохнуть, но не могу даже на сантиметр расширить свои легкие, будто им что-то мешает. Пью много воды, горло сушит. Говорю себе, что это от алкоголя, но в голове рассматриваю вчерашнюю попытку вновь покончить с собой. В конце концов, я выпила три таблетки снотворного и запила все это коньком, возможно, тяжесть – осложнение, и мне необходимо проконсультироваться у врача. Я ловлю себя на мысли, что пугаюсь и не хочу сейчас болеть. Но тут же откидываю назад подобные рассуждения: ну, что со мной может случиться? Облизываю сухие губы, выпрямляюсь и решительно чеканю: все нормально. Все хорошо.

Моюсь, сушу голову и, как мне кажется, делаю неплохую укладку. Выглянув в окно, поникаю: пасмурно. Приходится надеть джинсы и теплую кофту, бросаю в сумку зонт. Собираюсь выйти из квартиры, но вдруг задерживаюсь на пороге, перед зеркалом. Такая высокая, худая. Ищу в глазах огонек и искренне удивляюсь, обнаружив его. Смешно. Я вроде расхотела умирать, по крайней мере, на сегодня, а огонек, так рьяно старающийся погаснуть, все еще светит. Чего он от меня хочет?

Мы с Димой не договаривались встретиться. На самом деле, вчера мы вообще мало общались после признаний. Парень довел меня до дома, помог убраться в зале, а затем ушел. Ушел так, словно пообещал вернуться, пусть не сказав ни слова. В тот момент мы оба поняли: мы скоро увидимся. И сейчас я попросту не хочу бороться с сильным желанием вновь посмотреть в его хитрые, необычные глаза.

На улице душно. Я осматриваю серое небо и предсказываю: скоро вновь пойдет дождь. Хотя, какая разница? Кому он помеха? Вчера я несколько часов пролежала на мокрой траве, но ни на секунду об этом не задумалась. Так что вряд ли настроение зависит от погоды. Скорее погода зависит от настроения, ведь даже в грозу счастливому человеку может почудиться солнце.

Подхожу к итальянскому ресторанчику. Уже через стекло вижу Диму, вижу, как он тщательно натирает столы, и почему-то улыбаюсь. Я прикусываю губу и, не смотря на тяжесть в груди, захожу внутрь. Здесь приятно пахнет, свет тусклый, уютный. Стены украшены картинами, толстыми шторами, канделябрами. Столики разделяют между собой шкафы с книгами, и мне кажется, будто я попала не в кафе, а в библиотеку. Весьма оригинальную. Я сажусь в глубине зала, неуверенно подпираю подбородок и осматриваюсь: что на этот раз мне подготовила жизнь? Какие сюрпризы? Я живу в нескольких шагах от этого ресторана, но еще ни разу в нем не была. А здесь ведь так славно. Укромное место, создающее иллюзию того, будто за окном прекрасная Венеция.

- Здравствуйте, мэм!

- И здравствуйте, мэм.

Вскакиваю от неожиданности. Поворачиваю голову вправо, замечаю перед своим столиком двух официантов, поразительно похожих друг на друга и ошеломленно вскидываю брови. Парни широко улыбаются, прямо держат спины, смотрят на меня, разглядывают. И мне ничего не остается, как потерять дар речи.