«Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг. - Страница 17

Не спасали даже относительно высокие посты: в 1937 г. был исключен из партии и снят с должности председатель одного из райисполкомов Омской области Безденежных за то, что «имел жену польку, мать жены по 1937 г. включительно вела переписку с Польшей, о чем Безденежных знал, но мер к прекращению этой переписки не принял». И подобных примеров можно привести огромное количество.

Профессиональные связи и связи «по интересам» также вызывали пристальное внимание «компетентных органов». В 1932 г. было закрыт основанный в 1908 г. Союз эсперантистов. Даже международные контакты филателистов вызывали подозрения; так, в 1931 г. был арестован известный филателист, у которого изъяли 79 листов филателистической переписки. Этого оказалось достаточно для обвинения и осуждения на 10 лет «за участие в антисоветской организации». В 1934 г. подозрения местных чекистов вызвала переписка заведующего Ливенской электростанцией со своими коллегами из Франции: «связан письменной связью с заграницей — Франция, Париж, что не исключает возможности шпионажа». В результате заведующий был уволен с должности начальника электростанции и стал простым электриком, а позднее был репрессирован и погиб.

Иногда подобные обвинения принимали анекдотические формы. Так, в ходе обсуждения закрытого письма ЦК ВКП(б) по поводу убийства С.М. Кирова в феврале 1935 г. на одном из пермских заводов был поставлен вопрос о необходимости увольнения «двурушника и контрреволюционера» инженера Радина. Выступавший привел следующий аргумент: «Сегодня я получил ответ из библиотеки, поинтересовался — какие иностранные журналы выписываются. Мне говорят, что Радин просил выписать журнал “Философик”. Скажите пожалуйста, зачем ему понадобилось импортировать философию из-за границы, да тем более из фашистской Германии».

Впрочем, несмотря ни на что, до конца 30-х годов подобные связи были не столь уж редким явлением. В документах НКВД время от времени фиксировалось недовольство, вызванное пристальным вниманием ко всем, имеющим связи с заграницей. В декабре 1937 г. в ходе выборов в Верховный Совет СССР выяснилось, что в одном из московских институтов «из 11ч. агитаторов не оказалось ни одного человека, у которого не было бы хвостов», а именно: «Мать и сестра в Латвии, с которыми она поддерживает связь… Имеет родственников в Латвии, имеет с ними связь… Мать живет в Польше, с которой он держит связь… два брата за границей, поддерживает с ними связь» и т. д.

Поданным Наркомата связи, к лету 1941 г. ежедневно из СССР за границу отправлялось в среднем 1,5 тыс. телеграмм и 33 тыс. писем, поступало соответственно 1 тыс. телеграмм и 31 тыс. писем; очевидно, впрочем, что в это число входила и разного рода деловая переписка между учреждениями.

Порой информация, все же поступавшая таким путем из-за границы, приходила в прямое противоречие с официальной пропагандой; так, одна из жительниц Вологды осенью 1937 г. заявила: «Зря вы говорите о голоде и нищете за границей, так как мне пишут оттуда и там все дешевле, чем здесь, и денег присылают». А некая гражданка Тихонова из Удмуртии рассказывала, что «ее брат живет в Сан-Франциско, он надавит на кнопочку, и ему все готово, имеет свою автомашину». Не случайно в годы «ежовщины» подобные контакты послужили основой для многих уголовных дел с трагическим исходом.

Постепенно под жестким контролем оказались все заграничные поездки независимо от их цели. С апреля 1919 г. право выдачи заграничных паспортов принадлежало только НКИД. В июне 1922 г. были введены новые правила, ужесточавшие порядок получения разрешения на выезд. В частности, требовалось получить удостоверение ГПУ об отсутствии препятствий для выезда, а для получения подобного удостоверения необходимо было представить, помимо различных справок и свидетельств, поручения двух граждан РСФСР. Другими словами, речь шла о введении своеобразной «круговой поруки». Примерно то же самое предлагал в мае 1921 г. нарком просвещения А.В. Луначарский: «Установить для всех, желающих выехать за границу артистов очередь при Главном художественном комитете, отпускать их по 3 или 5, с заявлением, что вновь отпускаться будут только лица после возвращения ранее уехавших. Таким образом мы установим естественную круговую поруку. Отправлять будем только по ходатайству артистов, может быть через профессиональный союз или через госкоммуны, так что они сами будут виноваты, если из первой пятерки кто-либо останется за границей, и таким образом они автоматически закупорят для себя отъезд».

В соответствии с решением, принятым в 1928 г., членам ВКП(б) для частной поездки за границу требовалось получить последовательно разрешение партийной ячейки, затем уездного или районного комитета, губернского комитета и в качестве окончательной инстанции — одного из 9 крупнейших обкомов, ЦК компартии союзной республики или ЦК ВКП(б).

Всего в 1925–1927 гг., например, из СССР выехало немногим более 140 тыс. человек, а въехало около 130 тыс. (примерно 10 тыс., по-видимому, эмигрировали). Однако в эти 130 тыс. входят все поездки, как частные, так и «по казенной надобности».

Можно утверждать, что в результате целого комплекса ограничительных мер частные поездки за границу постепенно становятся исключительно редким явлением. Так, в апреле 1934 г. советский полпред в Швеции А.М. Коллонтай обратилась к заместителю наркома иностранных дел Б.С. Стомонякову по поводу ограничений, наложенных шведами на въезд советских граждан (речь шла о специальном дискриминирующем штампе в заграничных паспортах): «Сначала нам удалось довольно быстро заставить МИД сделать исключение из изданного им общего правила… для тех союзных граждан, которые едут по поручению каких бы то ни было наших учреждений и органов. Позже НКИД счел необходимым поставить перед нами задачу освободить от данного штампа и остальных советских граждан, т. е. едущих в Швецию по исключительно личным делам, без каких бы то ни было поручений и командировок. Число таких лиц, естественно, можно считать единицами (мы тут по крайней мере таких случаев просто не знаем)» [курсив мой — авт.].

Таким образом лишь небольшая часть «политически благонадежных» советских граждан могла выезжать за рубеж, причем как правило речь шла о служебных командировках. Необходимо, однако, избегать преувеличений. И.В. Павлова, например, утверждает, что «число желающих временно выезжать за границу, в том числе и в командировки, чрезвычайно сократилось, а в конце 1920-х гг. исчезла сама мысль о возможности таких поездок» [курсив мой — авт.]. Очевидно, что при наличии хотя бы некоторого числа «таких поездок» (что несомненно, и чему можно привести множество примеров), не могла исчезнуть и мысль о них.

Тем не менее контроль даже и за служебными командировками постоянно ужесточался. В 1920-е гг. нередки были случаи, когда командированные или сотрудники советских учреждений за границей совершали должностные преступления, растрачивали казенные деньги, наконец, отказывались возвращаться в СССР (только по линии Наркомата торговли в 1920-е гг. насчитывалось более 100 «невозвращенцев»). С точки зрения советской партийной номенклатуры, специфика «заграничной» жизни, изобилующей соблазнами, сама толкала на преступления. Вот как красочно формулировала свои выводы в 1928 г. комиссия Замоскворецкого РК ВКП(б), обследовавшая партийную ячейку Наркомата торговли (стилистика и орфография документа сохранены): «Условия жизни командированных за границу предрасполагают к загниванию работника. У партийца за отсутствием партнагрузок — много свободного времени. Серьезные занятия (изучение местной культуры, театры, собрания, общения с рабочими) чаще всего недоступны и по незнанию языка, и по политическим соображениям. Хороший оклад и наличие свободных денег в кармане толкает его в кафе, в кабаре, в магазины, втягивает в мещанский образ жизни (хождение в гости к русским товарищам, игра в карты, частые выпивки). Во внерабочее время лишь небольшая часть втягивается в работу учреждения, в общественную жизнь и партработу. Изучением языка, самообразованием точно так же занимаются лишь отдельные единицы. Сравнительно большое количество белоэмигрантов западноевропейских столиц всемерно стараются проникнуть в соваппарат. Очень легко устанавливают знакомства с работающими в советских органах и затем использовывает сотрудника в своих интересах, содействуя созданию условий, в которых успешно произростают факты измен не только беспартийных, но и членов партии; факты перебежничества командируемых, злоупотреблений, что имело место во всех странах».