«Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг. - Страница 16
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96.Этот общий вывод можно проиллюстрировать, в частности материалами обследования Удмуртского обллита в марте 1934 г. Предварительной цензурой в районах области занимались 13 человек, из них 12 по совместительству (в том числе 7 заведующих РОНО). С высшим образованием — 1 человек, со средним — 8, с низшим — 2. Два человека получили свое образование в совпартшколе. В областном аппарате работали 2 человека, начальник обллита (образование — заочный комвуз, стаж работы 4 года), и цензор (образование низшее, стаж работы 1 месяц).
Если верить новому (с 1938 г.) начальнику Главлита Н.Г. Садчикову, после репрессий 1937–1938 гг., в ходе которых только в центральном аппарате Главлита была репрессирована треть сотрудников, «качественный состав работников цензуры» был «значительно укреплен». Однако на практике наблюдалась скорее обратная тенденция: в 1938 г. 75,7% работников Главлита имело среднее и высшее образование, в 1939 г. — 73%, в 1940 г. — лишь 55%. При этом 60% работников цензуры имели стаж работы до 1 года, и только 12% работали в цензуре более трех лет. Поданным годового отчета Свердловского обллита за 1939 г., из более чем 80 сотрудников высшее образование имело 2, среднее — 17; при этом лишь 20 человек работали в цензуре больше двух лет (и лишь 4 из них — с 1936 г.).
Сам Садчиков, партийный работник из Ленинграда, возглавлявший Главлит до конца 1944 г., отнюдь не был исключением. Впечатления от личной беседы с ним зафиксировал в своем дневнике 9 февраля 1938 г. академик В.И. Вернадский. Садчиков, в частности, был уверен, что «Манчестер Гардиан» — «английский реакционный журнал». По данному поводу Вернадский иронически заметил в упомянутой дневниковой записи: «И в руках этих гоголевских типов — проникновение к нам свободной мысли!»
Неудивительны поэтому случаи, когда, например, один из районных цензоров г. Ворошиловска (ныне Алчевск) предлагал изъять из местного музея бюст Аристотеля, а в Московской области был отмечен «случай запрещения передачи по радио произведений Шуберта на том основании, что автор райлиту неизвестен, а он может быть троцкист».
Как ни ограничивалось поступление информации из-за рубежа, еще больше ограничений с самого начала существовало в сфере личных контактов. «Любая связь с заграницей квалифицируется также как нарушение закона, как и контакты с зарубежными представителями в СССР», — писал в августе 1927 г. глава чехословацкой миссии в Москве И. Гирса (на самом деле, очевидно, имелась в виду статья УК РСФСР 58–3, где речь шла о «сношениях в контрреволюционных целях [курсив мой — авт.] с иностранным государством или с отдельными его представителями», вступившая в действие в июне 1927 г.).
Значительное число советских граждан поддерживало отношения с родственниками, оказавшимися за границей (чаще всего речь шла о государствах, образовавшихся на окраинах бывшей Российской империи — Польше, Финляндии, странах Прибалтики).
При этом вся международная переписка (за исключением правительственной, дипломатической и частной переписки «правительственных лиц РСФСР по особому списку») подлежала обязательной перлюстрации. Занимались перлюстрацией информационный отдел ВЧК, позднее отдел политконтроля ОГПУ, секретно-политический отдел ГУГБ НКВД, 2-й спецотдел НКВД. Делались достаточно обширные выписки из писем, некоторые из них, в частности письма «с восхвалениями существующего режима в капиталистических странах», конфисковывались; к проверенным письмам прилагался специальный меморандум, включавший в себя имена и адреса отправителя и получателя, а также отдел ОГПУ — ГУГБ, куда в случае необходимости передавался меморандум. Данные о результатах перлюстрации поступали также (хотя и нерегулярно) в партийные органы.
Необходимо отметить, что отношение к перлюстрации в обществе было далеко не однозначным. В ходе обсуждения проекта новой Конституции в октябре 1936 г., например, высказывались такие предложения: «После слова: “неприкосновенность жилища граждан и тайна переписки охраняется законом” закончить словами: “если эта переписка не направлена против государства”. Дополнить: “Всю переписку с заграницей проверять и тем самым повысить бдительность в охране интересов нашей Родины”… Или: “Неприкосновенность жилища граждан и тайна переписки охраняется законом” — добавить: “только внутри СССР”. Письма, посылаемые за границу, должны обязательно просматриваться нашими соответствующими органами».
Время от времени (в зависимости от ситуации внутри страны) требования к перлюстрации ужесточались. Так, в 1927–1929 гг., в условиях «сплошной коллективизации», ОГПУ распорядилось за счет уменьшения читки международной корреспонденции усилить просмотр внутренней корреспонденции, в частности идущей в армию. Но уже в январе 1930 г., рассматривая вопрос об операции по ликвидации кулачества, коллегия ОГПУ предложила «на время операции усилить перлюстрацию корреспонденции, в частности обеспечить стопроцентный просмотр писем, идущих в Красную армию, а также усилить просмотр писем, идущих за границу и из-за границы [курсив мой — авт.]».
В результате цензоры ОГПУ обнаружили все возрастающее количество писем, идущих из деревни за границу, с применением техники тайнописи (писали молоком, использовали и другие органические вещества). В результате была усилена работа спецлабораторий и одновременно — «контрразведывательные мероприятия» по поиску и «разработке» авторов писем. Одновременно было усилено внимание к деятельности радиолюбителей, которые также время от времени передавали короткие сообщения о репрессиях, о продовольственных трудностях и пр. своим зарубежным коллегам. Любопытно, что и радиолюбители, и их радиостанции отнюдь не были запрещены. Они были отнесены к категории государственного резерва для связи на случай войны. Однако среди них была создана сеть осведомителей, установлено постоянное наблюдение и налажен строгий учет.
Тем не менее в ряде западных стран стали появляться в прессе разоблачительные материалы, основанные на свидетельствах из СССР, что вызывало опять-таки соответствующую реакцию ОГПУ по усилению контроля.
Неудивительно, что связи с заграницей, даже родственные, зачастую воспринимались как «пятно» в анкете. Так, в апреле 1928 г. в материалах полпредства ОГПУ по Сибирскому краю, посвященных специалистам Кузбасстреста, особо подчеркивалось: «…ранее работал в Германии, где и учился… Выписывает немецкую литературу… С проживающими в Германии и Англии родственниками ведет переписку».
Получение помощи от родственников из-за рубежа уже являлось преступлением. Только в Ленинграде и Ленинградской области за связь с белой эмиграцией в 1935 г. было репрессировано около 2000 человек, в основном так называемых «бывших», при этом свыше 700 были обвинены как «контрреволюционеры, существующие на средства иностранных фирм и зарубежных родственников».