Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер - Страница 60
– Понял, – вздохнул Обнорский, потому что цена за перевод в столицу была высока. – Спасибо… Только я теперь не Палестинец, меня тут по-другому кличут – Журналистом.
– Да? – удивился Илья. – А за что это так тебя? Стенгазету местную организовал?
– Нет, – засмеялся Андрей. – За другое. Долго рассказывать, встретимся – объясню…
Новое прозвище действительно прилипло к Обнорскому. От скуки он иногда по вечерам кропал небольшие заметки о ливийских традициях, о быте и укладе, о том, как проходят мусульманские свадьбы и похороны, и о разной другой африканской экзотике. Однажды он набрался смелости и послал с оказией свои опусы в ту самую ленинградскую «молодежку», в которую чуть было не пошел просить работы перед самой командировкой. Надежда на то, что эти зарисовки кого-нибудь там заинтересуют, была очень слабой, однако месяца через два, когда Андрей уже и думать забыл об отправленных заметках, родители прислали ему в письме вырезку из газеты с его статьей о ливийских свадьбах. Подписана статья была псевдонимом Серегин – свою фамилию Обнорский поставить не решился и, недолго думая, использовал девичью фамилию мамы… Увидев свои строки напечатанными в настоящей газете, Обнорский чуть не свихнулся от счастья и на радостях похвастался вырезкой перед парой хабиров, с которыми поддерживал хорошие отношения. Хабиры, естественно, раззвонили эту новость по всему советскому контингенту, где от скуки радовались любой новой сплетне, даже самой незначительной. Небольшую заметку зачитали чуть ли не до дыр, а Андрея начали величать в шутку не иначе как Журналистом.
Дань для референта Обнорский собрал довольно быстро, проклиная догадливость Петрова, явно смекнувшего, что раз Андрею перевод в Триполи понадобился позарез, то можно требовать много… Найдет, если приперло, никуда не денется…
Обнорскому оставалось до отпуска ровно четыре недели, когда душной августовской ночью привиделся ему полузабытый аденский кошмар: мертвый Назрулло, усеянный блестящими гильзами пятачок у Нади Дуббат, Кука, стреляющий ему в голову… Сон повторялся, словно заезженная пластинка. Андрей просыпался несколько раз, а под утро не выдержал, вышел из гостиницы и окунулся в море, пытаясь унять теплой и невероятно чистой соленой водой непонятно с чего расходившиеся нервы. Весь день он был подавлен и мрачен, его терзало смутное предчувствие беды… На базе он наорал с утра на Бубенцова с Колокольчиковым, досталось под горячую руку и Ашоту (ему вообще ни за что), но, даже выпустив пар, Обнорский успокоиться не смог. Как на грех, не было связи с «Майтигой» – даже с Ильей было не поговорить, душу отвести…
Предчувствие его не обмануло – на следующее утро, после второй бессонной ночи, Андрей все же дозвонился до «Майтиги», но поговорить с Ильей уже не смог. Лейтенант Кирилл Выродин – переводчик, работавший в одной группе с Ильей, – сообщил, запинаясь и путая слова, что Илья Новоселов сутки назад покончил с собой – отравился газом из кухонного баллона, оставив предсмертную записку… Обнорский, слушая Выродина, разом взмок и, не веря своим ушам, заорал на него так, что находившиеся в кабинете старшего группы хабиров даже вздрогнули:
– Киря, ты что несешь?!! Как отравился? Ты что плетешь, карась ебаный?
Выродин на «Майтиге» обижаться на «карася» не стал, ответил с участием:
– Не плету я… Мы тут сами все охуели от таких раскладов… У него вчера как раз жена прилетела, а Илья уже мертвый… Капитана ему только-только присвоили… Он последние дни ходил немного странный… Ладно, Андрей, ты извини, пора разговор заканчивать, меня шеф дергает, я же теперь тут за старшего кручусь… К вам сегодня транспорт пойдет, ваших хабиров-отпускников захватит… Они все расскажут…
Трубка выпала из руки Обнорского, уставившегося невидящим взглядом в стену. Илья покончил с собой? Ерунда какая-то… Последний раз Андрей говорил с ним неделю назад и никаких отклонений в речи Новоселова не заметил. Может быть, только некоторая раздражительность… Что-то он такое сказал про каких-то козлов… Андрей напрягся и вспомнил фразу дословно – под конец их последнего разговора Обнорский спросил его: «Ты что, братишка, вроде как не в настроении? Злой какой-то? Сперма к горлу подступила? Так у тебя же Ирка на днях приезжает… Рашпиль-то есть? Пора уже ракушки с члена стачивать». Илья рассмеялся старой шуточке насчет рашпиля и ракушек (иногда к приезду супруги коллеги-холостяки даже вручали счастливцу рашпиль или напильник в торжественной обстановке, сопровождая подарок грубоватыми, но веселыми напутствиями) и ответил: «Да не в этом дело, с членом порядок… Тут у нас несколько козлов такую хуйню отмочили, расскажу потом. Хоть стой – хоть падай, хоть плачь – хоть смейся… В отпуск поедешь – поведаю…»
Фраза Ильи о каких-то козлах ничего не объясняла – мало ли дураков в Триполи, постоянно кто-нибудь что-нибудь выкидывает этакое… И тревоги в голосе Новоселова не было…
Андрей еле дождался транспорта с «Майтиги», привезшего трех возвращавшихся из отпуска техников, но их рассказы ничего не прояснили – мужики сказали только, что Илья действительно отравился в своей квартире, оставив прощальное письмо, что весь советский контингент в Триполи, естественно, на ушах и никто ничего не понимает… Из Джамахирии порой отправляли в Союз покойников – то у кого-нибудь сердце жары не выдержит, то несчастный случай на море. В 1988 году на границе с Чадом местные племена вырезали целую ливийскую воинскую часть, там как раз находились в командировке двое хабиров с переводчиком – их кончили вместе со всеми и похоронили в братской могиле. Трупы смогли вырыть и переправить в Триполи только через две недели, когда ребят уже было почти не опознать… Разное случалось в Ливии, но вот самоубийств на памяти Обнорского не было…
Оставшиеся до отпуска недели он дотянул только благодаря «самолетовке» и самодельному вину – алкоголь ненадолго давал расслабление пошедшей совсем вразнос нервной системе…
В Триполи Андрей попал лишь за день до рейса в Москву и ничего особо нового не узнал. Версия была одна: внезапное помутнение рассудка на почве жары и переутомления; кое-кто, правда, предполагал, что дикий поступок Ильи был как-то связан с его молодой женой – мол, ревновал он ее, то да се…
Пьяная карусель отпуска отвертела положенные круги очень быстро – Обнорскому казалось, что и дома-то почти не был, когда подошла пора возвращаться. Уезжая в Москву, Андрей долго смотрел, высунувшись из вагона «Красной стрелы», на оставшихся на перроне мать, отца и незаметно выросшего братишку – увидит ли он их снова, вернется ли? Учитывая то, что он собирался сделать в Триполи, на эти вопросы мог рискнуть ответить положительно только Господь Бог, если он, конечно, не отвернулся еще от Обнорского окончательно…
В салоне аэрофлотского «Ту-154», взявшего курс на столицу Ливии, Андрей смог сосредоточиться и четко сформулировать самому себе задачу: в Триполи он попытается разгадать тайну ухода из жизни Ильи Новоселова. Обнорский почему-то был убежден, что ключи к разгадке нужно искать именно там, а не в Союзе. Понимал он и то, что шансов на успех у него очень мало, практически нет, но если есть хотя бы один – есть и надежда…
После принятого наконец окончательного решения пролился в душу Андрею, как ни странно, некий покой – весьма, впрочем, кратковременный. Совсем некстати у него вдруг дико разболелась голова.
Морщась и массируя то место, где скользнула когда-то по черепу пуля Куки, Андрей нажал кнопку вызова стюардессы, чтобы попросить стакан воды – запить лекарство.
Показавшаяся в конце салона фигура бортпроводницы вдруг кого-то ему напомнила. Обнорский прищурил затуманенные болью и алкоголем глаза и пригляделся – да, действительно, женщина в синей аэрофлотской униформе была очень похожа на Лену, только чуть-чуть пополневшую. А вот волосы и посадка головы – совсем как у нее… Странно, что при посадке в самолет он не обратил на это никакого внимания, – впрочем, тогда ему было не до того: похмельно-пьяного Обнорского едва доволок до таможни в Шереметьеве-2 Серега Вихренко, переводчик из Триполи, прилетевший в отпуск в Москву четырьмя неделями позже Андрея. Таможенники и пограничники, впрочем, не особо удивились – и не такое видывали… Во фри-шопе перед посадкой Обнорский успел еще купить бутылку французского вина и выхлебал ее прямо из горла на глазах у каких-то совершенно обалдевших от такого шоу американцев. Естественно, при посадке на борт «Ту-154» Андрею было уже не до стюардесс.