Если даже придется погибнуть... - Страница 36

— А как насчет носилок? — высовываясь из машины, спрашивает их шофер.

— Пока не нужно, — отвечает седоволосый. — Может быть, не понадобятся.

На лестничной площадке их встречает Валентина.

— Вы к Ясеневым? Проходите, пожалуйста.

И Валентина провожает их в комнату брата.

— Нет, нет, не вставайте, — машет на Михаила руками тот, которого Валентина принимает за врача.

— А я не болен вовсе. Это сестра меня уложила, — смущенно улыбается Михаил, поднимаясь с дивана. — Она молодой врач, и ей все кажутся больными. Вы ведь из милиции? Тогда я должен дать вам очень важные показания…

— Нет, нет, об этом после. Сначала мы вас все-таки посмотрим, а потом уж, может быть, и послушаем, — снова укладывает его на диван пожилой человек со строгими глазами и таким лицом, которое Михаил сразу же определил как волевое. Он не сомневается, что это следователь по особо важным делам.

— А что касается показаний, — улыбаясь, продолжает человек с волевым лицом, — то их вы дадите вот этому товарищу. Он капитан милиции, и я всего лишь врач и выслушаю вас только по своей специальности, да и то с помощью стетоскопа.

— Вы, наверно, мальчишкой меня считаете, — хмурится Михаил.

— Дорогой мой, я вовсе не считаю вас мальчишкой, однако болеют ведь не только мальчишки. Дайте-ка мне вашу руку, я послушаю пульс.

— Не упрямьтесь, Миша, — как-то очень просто произносит наконец и тот, которого врач отрекомендовал сотрудником милиции. — Пусть вас посмотрит Илья Ильич, раз уже вы не очень доверяете диагнозу вашей сестры. А я еще успею обо всем с вами поговорить. Зовут меня Олег Владимирович, и я действительно капитан милиции Черкесов.

Пока Илья Ильич считает удары пульса, Михаил внимательно всматривается в смуглое лицо капитана. Нет, не таким представлял он себе опытного сыщика. Пожалуй, больше на киноактера похож. Наверно, Валентина так неубедительно все им рассказала, что они не приняли ее сообщения всерьез. Но ничего, как только этот капитан доложит своему начальству его показания, поймут тогда, насколько все серьезно, и подыщут вместо него кого-нибудь поопытнее.

Процедура осмотра длится почти четверть часа, и когда Михаил начинает уже терять терпение, Илья Ильич говорит вдруг Валентине:

— А знаете, коллега, я у него ничего серьезного не нахожу. Пусть, однако, денек-другой посидит дома. А теперь, — поворачивается он к Черкесову, — передаю его вам, Олег Владимирович.

— Встать мне можно? — спрашивает Михаил, немного разочарованный заключением врача. Ему казалось, что состояние его нервной системы должно бы встревожить врача.

— Да, конечно, можете встать, — разрешает Илья Ильич. — Вам бы на свежий воздух нужно. Куда-нибудь за город… Но с этим, наверно, придется повременить.

— Давайте теперь и мы побеседуем, — кивает Михаилу капитан Черкесов. — Начнем с магнитофонной ленты.

— Да, да, я включу ее сейчас, — торопливо отзывается Михаил.

Жестокую сцену надругательства над неизвестной девушкой врач и капитан слушают молча, лишь изредка обмениваясь быстрыми взглядами. Молчат они некоторое время и после того, как Валентина выключает магнитофон.

— Вы узнали мой голос?.. — не выдержав этой слишком тягостной для него паузы, спрашивает Михаил, ощущая неприятную, мешающую говорить сухость во рту. — Ловко они меня подмонтировали…

— Я уже сообщила им об этом, Миша, — прерывает его Валентина.

— Но ты не знаешь всего… Я тебе не все рассказал. Они не только подмонтировали мои слова… Они еще вымазали меня кровью… Может быть, даже ее кровью…

Голос Михаила, то и дело прерывающийся от волнения, пресекается вдруг совсем, и он с ужасом чувствует, что не может произнести ни слова.

— Дайте ему воды, — шепчет Валентине Илья Ильич.

Но Михаил, отстранив сестру, устремляется к дивану. Приподняв его сиденье, он достает измятую рубашку.

— Вот та ковбойка, в которой я тогда был. Они вымазали ее кровью… Кровью той самой девушки… Я потом потихоньку от Валентины выстирал ее, но, видно, плохо.

— Дайте-ка мне вашу ковбойку, — протягивает руку к рубашке Михаила Илья Ильич и идет с нею к окну.

— Да, тут действительно следы крови, — заключает он.

— А это не ваша кровь? — спрашивает Михаила капитан Черкесов. — Может быть, вы в тот день порезались чем-нибудь?

— Нет, ничем я не порезался. Можете осмотреть — на мне ни единой царапины.

— Чья же тогда это кровь?

— Я же сказал — они уверяли меня, что это ее кровь… Но, может быть, это кровь и самого Джеймса. Он в тот вечер открывал консервную банку и порезал руку. Это я хорошо помню. Он и скатерть на столе вымазал.

— Мы возьмем вашу рубашку на экспертизу и запротоколируем это, как требует закон, — спокойно говорит капитан Черкесов и кладет ковбойку Михаила в свой чемоданчик.

— Нам уже известно от вашей сестры, — продолжает он после небольшой паузы, — что вы не помните, как попадали к Джеймсу. А кто возил вас туда и на чем?

— Обычно мне звонил Благой и вызывал на улицу. Это всегда было под вечер. Когда уже смерклось. Благой предлагал зайти куда-нибудь выпить. Я не возражал, потому что с этим скотом в трезвом виде просто не о чем говорить… И потом я знал, что он послан Джеймсом, а к нему рекомендовалось приезжать «навеселе».

— А как определялось это состояние «навеселе»? Была какая-нибудь определенная норма?

— Нет, не было. Благой сам это определял, и, как только я начинал хмелеть, командовал: «Стоп!» И не давал закусить. «Закусывать будем у Джеймса», — говорил он и выводил меня на улицу. Ездили мы туда, по-моему, на каких-то частных машинах, но один раз на такси. Это я точно помню. Запомнился даже номер.

— Каким же образом? — удивляется капитан.

— Я когда выпиваю, то прихожу в состояние телячьего восторга. Читаю стихи, говорю без умолку, всему удивляюсь… В тот день, когда мы на такси ехали, очень забавляли меня цифры шесть и девять. Наверно, это был номер машины, написанный на панели под лобовым стеклом. Мне казалось тогда, что цифры захмелели.. Что одна из них стоит твердо, а вторая вверх ногами. Чушь, конечно, но мало ли что может прийти в пьяную голову?

— А вы чешского писателя Чапека не читали?

— Это который написал «Войну с саламандрами»?

— Да, этот. Только я имею в виду его рассказ «Поэт». Чапек описывает в нем, как своеобразно запомнил номер машины, сбившей женщину, один чешский поэт. Вы не читали этого рассказа?

— Нет, не читал. А «Война с саламандрами» мне понравилась…

— Но номер такси, который вам запомнился, не мог же состоять только из двух цифр?

— Возможно, это было шестьдесят девять — шестьдесят девять или девяносто шесть — девяносто шесть, но сочетание шести и девяти я помню совершенно точно.

Капитан Черкесов записывает эти цифры и продолжает расспрашивать Михаила:

— Когда вы ездили последний раз, не помните?

— Нет, не помню… Хотя постойте — это было девятого мая! Да, правильно, девятого. Потому, наверно, цифры шесть и девять так запечатлелись.

Капитан задает еще несколько вопросов и начинает прощаться.

— Илья Ильич выписал Михаилу лекарство, — обращается он к Валентине. — Пусть он принимает его и дня два посидит дома. И не впускайте к нему никого. Как у вас с работой? Можете вы побыть с ним?

— Я взяла отпуск на неделю за свой счет.

— А если они звонить мне будут? — спрашивает Михаил.

— Вы вообще не подходите к телефону, а Валентина Николаевна пусть отвечает, что вы больны. Или знаете что — подходите, и если это окажется Благой…

— Кроме него, мне обычно никто из них не звонит.

— Ну так вот, если он позвонит, вы сделайте знак Валентине Николаевне, а сами постарайтесь поговорить с ним как можно дольше. А вы, Валентина Николаевна, немедля зайдите к соседям и позвоните мне. Есть у вас кто-нибудь поблизости, от кого вы смогли бы мне позвонить?

— В соседней квартире живет подруга.