«Если», 2015 № 02 - Страница 44

Тяжела и неказиста жизнь простого тракториста.

У нас есть методика выявления аттракторов, есть несколько схем типовой расстановки, есть удачный бренд «активная реклама» — лично придумал, горжусь, — и есть наконец опыт впаривания нашего колдовства заказчикам. Больше нет ничего, все на интуиции. Мы даже не представляем толком, как объяснить механизм воздействия аттрактора на потребителей.

Сами не знаем. Мы просто говорим: поверьте, они работают.

И они работают. Люди к аттракторам тянутся, им хорошо там, где аттракторы есть, люди стараются задержаться поблизости — и что-нибудь в эпсилон окрестности непременно производит на них приятное впечатление. Тогда люди это покупают… Какие ваши доказательства? Сугубо материальные. Разница между оборотом торговой точки самой по себе и той же точки, усиленной аттрактором, настолько ощутима, что игнорировать ее нельзя.

Тем и живем, на том и стоим.

А потом так вышло, что, продвигая активную рекламу, делая ее модной, мы сами выкопали себе яму: рекрутеры стали натыкаться на уникумов вроде Яценко, способных в одиночку переплюнуть лучшую тракторную бригаду.

Да, Яценко недешев, и на него работает такая же группа поддержки, как у целой бригады. Но Яценко один, а у меня тракторов штатно десять, да плюс резерв, который в трудные дни выходит на линию весь, итого до пятнадцати. И каждому вынь да положь «представительский» бюджет, чтобы человек не болтался по магазину неприкаянный — иначе он не удовольствие будет у посетителей вызывать, а подозрение и раздражение, несмотря на всю свою харизму… И минимальная зарплата, и соцпакет, и налоги, и черт знает что еще. В копеечку влетает бригада.

Поэтому негласно, чтобы трактористы не знали — ха-ха три раза, все мы прекрасно знаем, — дана команда: искать, искать и еще раз искать мощных аттракторов-одиночек. Чтобы работу бригадами потихоньку свернуть.

Особенно такая перспектива угнетает сегодня, когда «Мономах» должен перезаключать контракт с нашим агентством. Вот прямо сейчас они с моим начальником разговаривать должны. Почему я не нервничаю — да потому что бесполезно. Мы свою работу делаем четко, а чего этому мономаху в его шапку взбредет, от меня не зависит…

Звонок в левом ухе, значит, не по работе, личный.

— Вовик! Дружище!

Старый мой приятель Бобик — и, похоже, нетрезвый.

— Роберт! — говорю строго. — Я на боевом посту, значит, если что-то срочное — излагай, а если до вечера подождет…

— Вовик! Представь себе, меня баба бросила!

Бобик у нас, понимаете ли, большой ученый, доктор философии, поэтому в быту изъясняется предельно четко и ясно.

— Представляю, — говорю. — Они тебя постоянно бросают, мог бы уже привыкнуть, тем более, немедленно появляются новые и каждая следующая моложе и симпатичнее.

— Моложе — это да… Дальше уже только малолетка. Это у меня от неуверенности в себе… Вовик, как же мне хреново…

Бобику всегда хреново, и вокруг него перманентный апокалипсис. У него под окнами на светофоре что ни день авария, а соседи если не пьют горькую, так дерутся. Уточняю: все соседи, весь дом на двести квартир. Говорят, место проклятое. Ага, поверил. Я же тракторист, дорогие вы мои. Я Бобика насквозь вижу. И слишком давно его знаю — набрал статистику. Ему достаточно куда-нибудь прийти, чтобы там все посыпалось. Молодые и неустойчивые структуры он просто уничтожает, старые и крепкие — расшатывает. Попросите Роберта написать статью для вашего нового сайта — сайту конец. Публикуйте его почаще в вашем научном журнале, чтобы журнал загнулся. Бобик — убийца розничной торговли в радиусе трехсот метров от места прописки, там ни один магазин дольше года не живет. Он свой родной институт почти до закрытия добил, но пока не справляется, институту все-таки под сотню лет, почтенное учебное заведение с богатыми традициями, поди такое знавали, это же нарочно стараться надо. А Бобик добрейшее существо и против института ничего не имеет. Но пожар и затопление там уже были.

Нельзя даже сказать, что у Бобика отрицательная харизма — напротив, харизмы там хоть отбавляй, и она самая положительная. Женщины у него молоденькие — потому что по юности лет покупаются на широкоплечесть, брутальную звероватую красоту, ученую степень и хорошо подвешенный язык. Бобик выглядит надежным и старается таким быть, только эта надежность с отрицательным знаком. Вы от него надежно остервенеете, а потом осатанеете, абсолютно не понимая, чем он вас бесит. Да ничем. Просто бесит.

Я, кажется, единственный, кто выносит этого типа спокойно и не попадает в его разрушительную волну. Мы, что называется, друзья по песочнице. У маленького Бобика были проблемы с дикцией, и я его невнятную речь переводил остальным детишкам.

Уже тогда был трактористом, сам того не подозревая, — тем, у кого нюх на особенных людей и кто умеет с ними ладить.

— Вовик, мы же друзья!

— У меня тут десять человек. Я не могу их бросить, извини.

— Понимаю. Ты молодец. Ты добрый. Ты всегда меня выручал… Как же мне хреново…

Мне Бобика искренне жаль — он умеет и любит убиваться горем и вот-вот начнет это делать в полную силу. Но я действительно не могу все бросить и кинуться его утешать. Тем более, он просто меня напоит до положения риз, вот и все утешение. Нет уж, пускай страдает в одиночестве. Главное, потолок у него не рухнет, раз не рухнул до сего дня, а все остальное поправимо. Соседей он и так уже довел до состояния, когда им сам черт не брат. Они сами черти конкретные. Их многоэтажку можно брать и в полном составе десантировать в горячие точки планеты, чтобы там стало очень и очень холодно.

Ураган нынче будет, форменный ураган с мордобоем, это к гадалке не ходи.

— Я тебе вечером позвоню.

— Врешь ведь, зараза.

— Я тебе вечером позвоню! Все, пока.

Отдуваюсь, гляжу на Ваню. Хочу послать его по этажам, но не могу, какая-то мысль неясная свербит в голове — нечто, связанное с Бобиком.

Что-то важное я поймал, важное по работе — и упустил.

Ладно, если это действительно важно — само всплывет.

— Скоро будем обедать, а пока ты пройдись по слотам, улыбнись бригаде. Пусть знают, что мы рядом. Спроси, не нужно ли чего. У дверей сейчас Тарасов стоит, ему особое внимание, у него слот трудный. Заодно купишь там в цветочном большую темно-красную розу и отнесешь Кате Мироновой. Ей пора взять цветок в руки. Это тоже в файле не записано.

— А она от цветка — что?.. Активизируется?

— Ей просто будет приятно.

Помощник мой напряженно обдумывает услышанное, аж мозги скрипят. Привыкай, молодой человек, тракторист думает о своих тракторах, даже когда спит.

— А что сказать? Что это от вас?

— Ну не от тебя же, ты ведь сам не догадался. Ваня, послушай, ну естественно, она активизируется. Потому что будет лучше себя чувствовать. Но цветок — не для этого. Цветок именно для того, чтобы Катя лучше себя чувствовала. Понимаешь разницу?

— Э-э…

— Мы зовем их тракторами, но они живые люди. Если тракторист на секунду забудет об этом, он уже никакой не тракторист, а очень посредственный менеджер, который быстро развалит бригаду. Поймал себя на том, что сотрудники не волнуют тебя как люди, а тебе важна только выработка — сразу уходи с поля в офис. Потому что бригада почувствует это мгновенно и упадет духом. Работа в поле — только для трактористов, друг мой.

Ваня кивает и уходит. Будем надеяться, что понял. Он быстро схватывает, просто еще не привык к нашей специфике. Ну и как заходит разговор про Катю, Ване становится трудновато соображать.

Звонок в правом ухе — служебный.

— Владимир Сергеевич?

— Какие новости, Миша?

— По бригаде все в порядке. У нас в целом… Проблема.

Миша в штате бригады обозначен как «консультант по внешним связям», попросту говоря — отвечает за охрану. У него в «Мономахе» схвачено все, он знает в лицо каждую неприметную бабульку, которая на самом деле соглядатай и «пасет» воришек. Естественно, на короткой ноге с начальником службы безопасности. Со мной тот за руку здоровается, а с Мишей-то они говорят на одном языке. Миша в некотором смысле тоже тракторист, просто узконаправленный — влезет без мыла прямо в душу любой силовой структуре.