"Если", 2010, № 5 - Страница 9

Ничего она не понимала. Как он мог сказать ей, что это — слезы любви? Он знал, что она никогда не разделяла его чувств. Теперь, вернувшись в свою реальность, он вновь ощутил одиночество, хотя Нозаки стояла прямо перед ним.

— Придется пойти в обход, — заметила Нозаки.

— Да, — согласился Волвертон, успокаиваясь. — Чтобы не попасть под рассвет.

— Понесешь пока эту штуку? — предложила Нозаки, протягивая ему переносной генератор поля, оказавшийся удивительно легким. — Джиоти развлечется.

— Это уж точно.

Они направились к лагерю, легко отталкиваясь от поверхности, появившейся для них всего несколько минут назад. Ему стало немного лучше.

— Интересно, он вернется? — спросил Волвертон.

— Пузырь? — уточнила Нозаки. — Не знаю.

— Лучше бы ему не возвращаться. Не хотелось бы, чтобы нас втянули в войну.

— Об этом, думаю, говорить уже поздно.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы выбрали сторону, а я достаточно насмотрелась на их милитаристское общество, чтобы понимать: нас не простят. Давай лучше надеяться, что они не найдут дорогу сюда, иначе нам обязательно захотят отомстить.

— Да, будем надеяться. А что нам еще остается?

— Ничего, — согласилась Нозаки. — Я говорила им, что эта машина уничтожит наш лагерь, но они не пожелали слушать.

— И они — люди?

— О, более чем. Они произошли от нас.

Это замечание навело Волвертона на мысль, которую он все боялся озвучить.

— Когда мы вернемся, все ведь изменится, не так ли?

— Да. По крайней мере, Волвертонов будет двое.

— И появится третья Нозаки. — Волвертон вспомнил собственное тело, оставшееся лежать на зеленой планете. Он по-прежнему не понимал, как консорциум догадался доставить его сюда, если только информацию не извлекли из его разума, пока он спал. В любом случае, его использовали как приманку, чтобы пауки сделали свою работу, но он не мог их в этом винить. Челюсть, конечно, болела, но в остальном все закончилось довольно неплохо.

Над головой пролетел спутник, и они помахали ему. Некоторое время спустя у Волвертона возник вопрос.

— Ты — та, которая оставила меня?

— Только не на этот раз, — ответила она.

— Нозаки, — начал Волвертон. Он понимал, что если не скажет этого теперь, не сможет сказать уже никогда. — Я люблю тебя.

— Ну, я тоже тебя люблю, Волвертон, — ответила она, улыбаясь. — После всего, через что мы прошли, разве я могу тебя не любить?

Волвертон не был уверен, что они говорили об одном и том же, но все равно его переполняло счастье.

Как это прекрасно — вернуться домой!

Перевел с английского Алексей Колосов

© Tim Sullivan. Star-Crossed. 2010. Публикуется с разрешения журнала «The Magazine of Fantasy & Science Fiction».

Иллюстрация Виктора БАЗАНОВА

Дрожание льда возмутило ход похорон.

Не обращая внимания на скрежещущие звуки, доносившиеся из-подо льда, Джерик скрипнул Харшкету, Верховному жрецу народа Колышущейся стены. Жрец, чьи четыре ноги надежно упирались в лед, воздел две остальные конечности к небесам, предавая недавно почившего учителя Четвертой школы попечению Великого бога, владыки воды и всякого блага.

В нескольких ступнях от жреца недвижно лежало тело учителя Четвертой школы, и жизнепузыри по-прежнему прижимали его ко льду. Шестеро взбивающих-на-небо окружали жреца, расположившись по шести сторонам света. А позади них, снаружи другого круга, теснилась толпа — весь народ, включая Джерика. Слушая слова жреца (иначе поступить было невозможно), он изредка свистоскрипел, поскольку не испытывал особого интереса к подробностям движений священнослужителя. А К'чир, приятель Джерика, стоявший позади него, даже не думал свистоскрипеть. Джерик то и дело слышал постукивание, когда К'чир от скуки последовательно поднимал и опускал ноги. Учитель Четвертой был учителем К'чира. Джерик знал, что особой любви друг к другу они не испытывали и что К'чир отнюдь не был сокрушен потерей. Джерик вздохнул: сам-то он до сих пор оставался в Третьей школе. Ему приходилось только надеяться.

Наконец жрец опустил на лед все шесть ног и обратился к внутреннему кружку.

— Взбивающие, — нараспев провозгласил он, — вершите ваше святое дело. Изгоните богоданные жизненные пузыри из усопшего. Хорошо бейте и взбивайте его, дабы он мог скоро всплыть навстречу Великому богу вод. Да поднимется покойный над злобами мира сего и над коварным присутствием бога льда.

— Наконец-то! — шепнул К'чир. — А я уже думал, что Харшкет никогда не заткнется..

Образовывавшие внутренний кружок простучали ногами, торжественно приближаясь к трупу. Все они подняли две передние ноги над телом и по приказному скрипу жреца обрушили их на покойного учителя Четвертой, принявшись молотить его.

Цепочка пузырьков выкатилась изо рта учителя и собралась в углублении на льду. Новые пузырьки — крошечные, но многочисленные — посыпались с шерсти на ногах, покрывая лед и приглушая посвистывания.

Свистоскрипя уже равномерно, Джерик взирал на взбивание. Можно было только удивляться тому, как мало жизненных пузырьков оставалось у учителя — все-таки он был уже очень стар. Жизненная сила определялась контактом со льдом, а он зависел от запаса пузырей. Струйка течения донесла до Джерика вкус трупа — жуткий вкус смерти. Джерик с отвращением выплюнул воду.

Жрец коротко скрипнул, и взбивающие-на-небо разом отступили, предавая ставшее более легким без пузырьков тело воле потока. Вокруг воцарилась почтительная тишина — если не считать скорбных поскрипываний и постоянного, доносившегося ото льда шороха. Свисты давали Джерику понять, сколько народу было недовольно скрежетанием и стонами внизу. Впрочем, было ясно и то, что К'чир никакого раздражения не испытывал — его волновало предвкушение события, способного нарушить постоянную скуку.

Мастер Четвертой начал подниматься — очень спокойно и неторопливо.

Свистоскрипнув в знак уважения, Джерик принялся следить за подъемом тела, неторопливо поворачивавшегося в крутившем его потоке. А потом вздохнул с облегчением, так как вкус смерти рассеялся.

Затем он присоединил свой голос к стене звуков, которыми весь народ провожал усопшего на небо. Тело неспешно поднималось вверх, отзвуки скрипов становились все тише и наконец смолкли совсем, когда от учителя Четвертой на льду осталась только тонкая лужица воздуха, в которую слились все жизненные пузыри покойного.

— Ну, закончили наконец, — шепнул сзади К'чир.

— Не совсем, — возразил Джерик.

Кружок скорбящих сошелся теснее вокруг лужицы воздуха. И в порядке старшинства, начиная с Верховного жреца Харшкета, они принялись валяться в ней, захватывая мелкие пузырьки мехом ног. Лужица сокращалась, и когда пришел черед К'чира, воздуха не осталось совсем.

Джерик усмехнулся.

— Как плохо, К'чир, — проговорил он. — Вот была бы потеха, если бы ты сумел воспользоваться частью сущности твоего учителя — при том, как ты ненавидел его.

— Ни в какую сущность я не верю, — произнес К'чир. Отворачиваясь от исчезнувшей лужицы, он недовольно пристукнул ногой. — Этот воздух был пропитан моим учителем. Проживу и без него. — Он весело скрипнул: — Да, это воздух. Животворящий воздух, конечно, но не более того.

— Это дар бога, — возразил Джерик.

— Да ну тебя! — буркнул К'чир. — Не верю я ни в каких богов.

Джерик вздрогнул. Он тоже не верил, во всяком случае не находил в себе никакой веры, но говорить такое вслух было неразумно.

— Пойдем отсюда, — предложил К'чир. Вместе с Джериком они собрались скользнуть в сторону, однако Верховный жрец поднял вверх две ноги.

— К'чир, прошу тебя подождать, пока разойдутся все остальные, — в голосе жреца, несмотря на любезность, слышались грозные нотки. — Я хочу поговорить с тобой.